— Водяной, — достаточно любезно тут же вставил свое замечание Ууламетс, даже не взглянув ни на того, ни на другого.
— Именно, водяной. Существо, живущее в воде. Но кем бы оно ни было, оно, так или иначе, сбежало. Твоя же дочь способна лишь на то, чтобы запускать холодные пальцы в чью-нибудь шею, да разбить несколько горшков, которые падают, когда она сотрясает ставни. Очень немного для призрака, сказал бы я.
— Возможно, что это и так, — отозвался Ууламетс. — Во всяком случае до сих пор, пока я удерживаю ее от безрассудства, и делаю это вполне умышленно. Но пойди и попробуй справиться с ней в одиночку. Один из вас наверняка дорого заплатит за это, а другой будет горько раскаиваться. Ты не должен уходить отсюда, Петр Ильич. Ведь ты не дурак, и не следует тебе поступать по-дурацки.
В какой-то момент все, что говорил Петр, казалось очень разумным и обоснованным. Но слова старика все перевернули, выбивая остатки доказательств. От этих слов повеяло реальной опасностью, которой был наполнен окружавший их лес, так что Саша даже почувствовал необходимость оглянуться вокруг, но вовремя погасил эту попытку. Он только сжал руками свой пояс и упорно продолжал думать о том, что Петр был прав.
Холодок пробежал по его шее и начал опускаться вниз, как бы растворяясь в нем. Затем это ощущение повторилось. Саша был почти уверен, что сзади него что-то есть, несмотря на то, что даже Петр, стоявший прямо перед ним, не подавал никаких признаков беспокойства. В какой-то момент он не был даже уверен, что может положиться на Петра, если Ууламетс, чего доброго, околдовал его и тот стал слеп и глух ко всякой подстерегавшей их опасности.
— Прекратите это! — сказал наконец Саша. Это был очень серьезный поступок: перечить этому старику. — Учитель Ууламетс, вы хотите запугать нас, и я знаю, что вы все время делаете это.
— Да, это делаю я, — сказал Ууламетс, но ощущение холода и страха не исчезало. Старик повернул голову и взглянул на Петра. — Мальчик верит тебе. Он готов даже враждовать со мной, защищая тебя, а для такого восприимчивого парня это требует значительной храбрости. Но он еще слишком молод. Он может позволить себе попасться на удочку какому-нибудь благовидному мерзавцу из-за своих самых лучших побуждений. Точно так же, как моя дочь. Вот почему я так терпелив по отношению к нему. Но зато ты, не имеющий такого чуткого восприятия мира, в котором Бог отказал тебе, а получивший взамен лишь неисправимый эгоистичный нрав, который не позволяет тебе видеть что-либо в собственном окружении, не укладывающееся в рамки твоего понимания, ты, без всяких сомнений, постараешься использовать этого мальчика для своих бессмысленных целей. Для каких? Чтобы попасть в Киев? Каждое очередное место не будет для тебя лучше, чем предыдущее, где ты потерпел неудачу, потому что неудачи твои, сударь, находятся в самом тебе. И ты будешь вынужден безуспешно переезжать с места на место, таская за собой этот багаж. Но в каком бы месте ты ни оказался, ты везде найдешь лишь самого себя. И что еще более важно: ведь ты хочешь выглядеть мужчиной в глазах этого ребенка, и полагаю, что ты все-таки задумаешься над всей ответственностью, к которой обязывает такое положение.
— Интересно, кем же это ты хочешь представиться, в конце концов? — возразил ему Петр. — Ты и колдун, и учитель, и вообще ученый человек. Но вот только что же все-таки ты изучаешь? Ведь все свое время ты проводишь сидя в полном одиночестве в этом лесу, смешивая это отвратительное зелье и развлекаясь разговорами с птицами и змеями!
— Если ты думаешь, что у тебя достаточно ума, чтобы поговорить об этом, мы оба получим лишь пользу от этого разговора. Сядь и прекрати нести вздор. Представь себе, что если бы я вовремя не подсказал тебе про солнце, и представь себе, что если бы ты беспечно допустил мысль самостоятельно вернуть водяного назад и был бы достаточно глуп и полез в его темную нору? Думаю, что тебе пришлось бы очень горько сожалеть об этом. И то же самое ждало бы и мальчика.
— Он убежал лишь потому, что испугался меча, — возразил Саша. Его очень расстроило то, что старик говорил Петру столь обидные слова, хотя они и были близки к правде. Это расстраивало его еще больше, потому что Петр стоял здесь же, рядом с ним, охваченный гневом, однако ничего не предпринимал в свою защиту.
— Он убежал, потому что солнечный свет ослабляет его, — сказал Ууламетс. — Да, да. Но хорошего пока во всем происшедшем очень мало. Поэтому я и приготовил для тебя работу.
— Что?
— Внутри вот этого холма, в той его части, которая спускается к реке, есть большая впадина, похожая на пещеру. В ней находится его гнездо. И я хочу, чтобы ты положил туда кое-что.
— Не следует так шутить надо мной, — сказал Петр.
— Ты сделаешь это, — сказал Ууламетс, и на его лице появилась как никогда отвратительная усмешка, — как можно быстрее, пока, как я почти уверен, он все еще не вернулся в свою берлогу, а я не смогу предоставить возможности, чтобы он задержался подольше. — С этими словами Ууламетс закрепил горшок на рогатине. — Вот, возьми. Просто брось его туда. Ты уже пытался один раз запугать его, а сейчас тебе даже не надо будет входить внутрь. И, разумеется, ты можешь использовать для защиты свой меч.
— Нет, — сказал Саша, — не ходи туда.
— Это, в конце концов, для его же собственного спасения, — заметил Ууламетс. — Я сделал бы это и сам, если бы мог. Или ты смог бы сделать это. Но в данном случае наш отважный приятель так хочет доказать, что он уверен в возможностях своего меча…
— Ты думаешь, я дурак? — воскликнул Петр.
— Разумеется, нет. И не трус, я надеюсь? Так, может быть, мне самому сделать это? Я, конечно, не такой проворный или сильный…
Петр подошел к нему и взял в руки рогатину с укрепленным на ней горшком. Вид у него был хмурый.
— Нет, — едва ли не закричал Саша. — Нет, не делай этого, Петр.
— Но ведь это очень легкая работа, — с выражением отвращения сказал Петр. — Вот и твой колдун говорит то же самое.
— Так вполне может быть, — сказал Ууламетс, — если тот, кто это делает, не дурак.
— Послушай, старик, — сказал Петр и глубоко вздохнул, покачиваясь на ногах, — у меня терпенья гораздо больше, чем у тебя, и гораздо лучшие манеры, о которых, учитывая, что я был рожден среди отбросов общества, я никогда раньше не заикался.
С этими словами Петр взял горшок в руку, отбросил в сторону рогатину и быстро пошел прочь, в то время как Саша все еще продолжал стоять, будто лишился дара речи.
— Разреши мне пойти с ним! — сказал он наконец, обращаясь к Ууламетсу, и сразу почувствовал облегчение.
И тут же, не дожидаясь ответа, торопливо побежал вслед за Петром.
12
Петр услышал шаги мальчика сзади себя, когда уже был готов пересечь гребень холма. Он повернулся прямо на ходу и подумал, подталкиваемый самыми честными побуждениями, наличие которых у него старик отказывался даже признавать: он должен приказать мальчику немедленно вернуться к Ууламетсу.
Но в следующий же момент он подумал и о том, что мальчик сделал свой выбор значительно раньше, выбор между двумя людьми, и если Петр позволит себе бессмысленно погибнуть здесь и сейчас, то Саша окажется еще в большей опасности, оказавшись под властью Ууламетса.
Поэтому он остановился и ждал, пока Саша не поднимется вверх, и только после этого начал спускаться вниз по склону к реке, перекладывая из руки в руку до невозможного горячий маленький горшок.
— Почему ты не разрешил мне… — начал было Саша.
— Нет, — сказал Петр. — Это совсем не так.
— Ты знаешь, что старик пытался сделать из тебя сумасшедшего?
— А я и есть сумасшедший.
— Будь осторожен, Петр.
«Подходящий совет», подумал тот и сказал:
— А ты умеешь управляться с мечом?
— Нет, — сказал Саша.
— Но, в любом случае, возьми его. — Он снял пояс, на котором висел меч, и протянул его Саше, как раз в тот момент, когда они достигли подножья холма и подошли к зеленоватой, заросшей водорослями водной поверхности. — Запомни главное. Неважно, что ты будешь делать: колоть или рубить, старайся только попасть в глаза, и ничего кроме этого. Возьми его! Я не хочу, чтобы он мешал мне и давил на ребра. Ведь у меня и так одна рука уже занята.
Саша взял меч и повесил себе через плечо.
— Постарайся быть очень осторожным…
— Я и так осторожен, помилуй Бог.
Берег реки в этом месте был очень чистым, за исключением, пожалуй, одиноко растущей молодой ивы, и как нельзя лучше подходил для устройства берлоги, которая, несомненно, должна была находиться под водой, если учесть, что холм, где был еще один вход в берлогу, обнаруженный ими во время падения в яму, находился на значительном расстоянии от склона, по которому сейчас спускался Петр.
И кроме того, это было самое подходящее место, чтобы легко и удобно было прятаться такому змеевидному существу. Когда Петр подошел ближе, то увидел, что не ошибся: меж корней ивы виднелось темное пространство, напоминавшее углубление, при виде которого он почувствовал в груди слабое волнение.
— Ну что ж, — сказал он, — если я швырну дедушкин гостинец не в то место, которое ему нужно, то он не будет радоваться такому исходу, а я даже не знаю, как ему сказать об этом. — Он поставил ногу на торчащий вверх корень ивы и крепко ухватился рукой за пучок свисающих веток, которые оказались гибкими и прочными, хотя на вид были безжизненными, и только при ближайшем рассмотрении можно было ощутить тлеющую в них надежду на будущую жизнь.
— А ведь это дерево живое, — сказал Саша, как только убедился в этом. — Это дерево…
Петр начал оглядываться по сторонам, неожиданно натолкнувшись на бледное лицо, которое принадлежало явно не Саше. Он вдруг пронзительно закричал и отпрянул назад, чтобы найти опору для ноги, когда почувствовал, как что-то захлестнуло его лодыжку.
Он закричал снова в тот момент, когда его дернуло и потащило под воду, а крик превратился всего лишь в струю пузырей, и он почувствовал, как что-то сильное и мускулистое обернулось вокруг него. Когда он попытался освободиться, то ощутил, как новые кольца охватывают его, и в тот же момент он оказался снова на воздухе, в полной темноте. Так продолжалось достаточно долго: он то поднимался вверх, то падал вниз, находясь все время в объятиях мягкого и мокрого существа, форма которого, казалось, меняется с каждым мгновеньем. Он задыхался, отплевывался, чертыхался и