— Генрих! Я не мешаю тебе проводить эксперименты над нашими гостями, скармливая им молоко и простоквашу от твоих «мятных коров», так не мешай и ты мне угощать их моими «цветочными вареньями»! А то я больше не выдам тебе ни одной бутылки из моего винного погребка!
— А там уже ничего не осталось.
— Это правда… Ты не представляешь, Лизавета, как они надрались в четверг с племянником покойной княгини Махарадзе! Несчастный Георгий не то что убить вашу злосчастную «пиковую даму», а комара у себя на лбу был неспособен! Я его спрашиваю: «Неужели вы сможете доехать до дома и таком состоянии?», а он отвечает: «Может быть, и доеду, если смогу дойти до машины!» Правда, я ушла спать раньше и не представляю, какими они были оба в конце своей дружеской попойки.
— Мы выпили кофе и значительно протрезвели, — невозмутимо ответил Генрих.
— Он так и поехал на машине? — спросила Апраксина.
— Ну да! А я ехал следом, сопровождал его на всякий случай. Не мог же я выпустить его на дорогу одного!
— Тоже герой… — фыркнула баронесса. — Надо было просто уложить его спать до утра.
— Я пытался. Но он не соглашался, уверяя, что его ждут какие-то важные дела поутру.
— И вы проводили его до самого его дома?
— Его или не его, но до какого-то дома я его проводил и подождал, пока его туда не ввели.
— Кто его вводил в дом?
— Какая-то особа женского пола. Я не приглядывался, поскольку она была в почти прозрачной ночной рубашке.
— В пьяном виде Генрих становится особенно целомудренным, поскольку однажды ему это дорого обошлось — именно в таком виде он сделал мне предложение, — насмешливо сказала баронесса.
— В чем ничуть не раскаялся, когда протрезвел и вспомнил, — галантно сказал Генрих и поцеловал руку жене, вслед за тем получив той же рукой по лбу.
— А где это было, в Блаукирхене? — спросила Апраксина.
— Нет. Это было где-то недалеко от Тегернзее. Мне запомнился указатель на Тегернзее.
— Понятно. Ну что ж, выходит, что алиби у господина Бараташвили действительно есть.
— Есть-есть! В таком виде старушек не мочат! — сказала баронесса.
— Ну а как прошел тогда вечер у вашей тетушки?
— Благодаря тебе не так скучно, как обычно, когда нам не удается от него отвертеться. Мы наблюдали за княгиней Махарадзе и чувствовали себя при деле.
— Мы даже вели при ней провокационные разговоры с гостями, — поддержал барон. — Альбина спросила, не знает кто-нибудь хорошего и недорого садовника, а я сказал, что ищу временного работника на ферму. Но княгиня на это не клюнула и никак не прореагировала.
— А как она вообще вела себя в тот вечер?
— Как обычно — в основном злословила, — пожала плечами Альбина.
— Бедняга! — вздохнула Апраксина. — Если бы знать заранее, в какой день нас ожидает смерть…
— В любой, — философически ответил Генрих. — Единственный способ не попасть впросак — думать именно так.
— Вы правы, дорогой Генрих, — сказала Апраксина, ласково взглянув на барона.
— Хотя нет, я клевещу на покойницу! — сказала Альбина. — Один раз ей удалось сказать нечто доброе: она похвалила новые пирожные Генриховой тети. Та предложила рецепт, но княгиня отказалась. И в самом деле, зачем тебе рецепт, если ты уже уволила кухарку?
— А как получилось, что вы пригласили Георгия Бараташвили продолжить вечер у вас?
— Это вышло почти случайно. Тетка запрещает курить в гостиной, и мы с ним одновременно вышли на балкон и сели в кресла возле столика, специально отведенного для курильщиков. Поскольку сидеть рядом и молчать было бы неловко, мы начали разговор. Точнее, он первый заговорил со мной: пожаловался на традиционную «четверговую скуку» и на тяжкую судьбу «единственного и, увы, любимого племянника старой тетки». При этом он позволил себе шутку, которая стоит вашего внимания, графиня! Он сказал: «И мне предстоит еще долгие годы опекать мою тетушку, ведь мы, грузины, известные долгожители — это у нас в генетике!»
— Значит, он думал, что его тетка проживет еще долго! — сказала Альбина.
— Или хотел, чтобы другие думали, что он так думает, — заметила Апраксина. — А о чем шел разговор здесь, за прекрасными наливками и настойками Альбины?
— Они оба несли такую жеребятину, что уже через час я не выдержала и смылась, ушла спать. Этот племянник знает невероятное количество малоприличных анекдотов, он их просто выстреливал один за другим. Генрих сначала спасовал, а потом опомнился и тоже подключился. Откуда ты-то знаешь столько похабщины, Генрих? Ты же вроде бы учился в привилегированном заведении?
— Оттуда и знаю. Это специфика закрытых учебных заведений для мальчишек! А ты заметила, в каком он был восторге от моего буршества?
— Ну еще бы! Он даже пытался заносить их в записную книжку, пока еще мог держать в руке не только рюмку, но и авторучку.
— И что потом? — спросила Апраксина.
— А потом я иссяк, и он стал собираться домой. Так что приходится признать, что ваше задание мы провалили, графиня.
— Зато обеспечили Георгию Бараташвили сокрушительное алиби на всю ночь! — сказала Альбина.
— Как знать, как знать, — возразила Апраксина. — Во всяком случае, ваши наблюдения за племянником во многом снимают подозрения на его счет: ведь если рассуждать по принципу «кому выгодно», то смерть княгини Кето была выгодна в первую очередь ему как наследнику.
— А почему вы думаете, что наследник именно он? — спросила Альбина. — Уже известно содержание завещания?
— Нет, пока никакого завещания не найдено. Во всяком случае, у адвоката княгини Кето Махарадзе его нет. А почему ты думаешь, Альбина, что у княгини может оказаться другой наследник?
— Сама не знаю. Я вдруг вспомнила о женихе нашей Марго: он ведь стал наследником своего сына, и я подумала, что наследницей княгини Кето, если не будет найдено никакого завещания, скорее всего станет княгиня Нина Махарадзе, свекровь покойницы.
— Бабушка Нина? — улыбнулась Апраксина. — А в самом деле, почему бы и нет? Ай да Альбина, я вот до этого не додумалась!
— И тогда, следуя системе «кому выгодно» вы заподозрите бедную старушку в том, что она задушила невестку своими цепкими старушечьими ручками? — насмешливо спросил Генрих.
— Почему обязательно «собственными»? — задумчиво спросила Апраксина. В эту минуту ей вспомнились сильные смуглые руки Анны-Авивы, складывающие втрое записку с телефоном инспектора Миллера. Странная манера складывать бумажки! Но именно так было сложено объявление из газеты «Русская мысль», обнаруженное в кармане «русалки из бассейна».
— Ты меня прости, Лизавета, но по-моему это пив какие ворота не лезет! — сказала Альбина. — Разве такие древние старухи бывают убийцами?
— Случается. Для убийства требуется не столько сила, сколько сильная страсть и некоторые организационные способности.
— Согласен с графиней! — сказал Генрих. — Мой знакомый врач-психиатр говорит, что на свете нет более хитрых людей, чем сумасшедшие и выжившие из ума старики.
— Выжившие из ума старики — ладно, ну а при чем тут сумасшедшие, Генрих? — спросила Альбина.
— А разве само по себе убийство не есть свидетельство психического расстройства? — спросил Генрих, обращаясь к Апраксиной.
— Мысль не новая, — кивнула та. — Некоторые гуманисты от психиатрии пытались на этом основании оптом оправдать всех убийц, ну не оправдать, так вывести их из-под кары: они утверждали, что человек с нормальной психикой не станет и замышлять подобное. Свихнувшиеся самаритяне!
— А самаритянин-то тут при чем?
— Есть такой анекдот на библейскую тему, в духе времени. Лежит на дороге избитый и ограбленный разбойниками путник. Идут мимо самаритяне и спрашивают его: что случилось? Он объясняет. Тогда самаритяне говорят друг другу: «О! У этих несчастных людей большие социально-психологические проблемы, мы должны им помочь!» — и бегут разыскивать бедных разбойников. Не смейтесь, в этой шутке большая доля истины! Я согласна с Генрихом, что убийства из ревности или мести, под влиянием гнева или страха совершаются по большей части в состоянии помрачения рассудка и психики. А вот убийства из корыстных целей или с целью грабежа чаще всего совершаются по хорошо продуманному плану. Что же касается физической слабости или старческой немощи, то это никак не снимает подозрений, если они есть. Ох, сколько же я знаю случаев, когда хрупкие, физически слабые женщины в состоянии аффекта убивали здоровых и сильных мужчин, а потом и сами не могли понять, как это им удалось. Убийства из ревности, например.
Баронесса вдруг громко и заливисто рассмеялась.
— Ты что, Альбина, представила себе, как убиваешь меня из ревности? — и тоже засмеялся.
— А вот ты попробуй мне изменить — тогда ты не будешь смеяться, это я тебе обещаю! Но нет, я просто представила себе, как наша страстная и любвеобильная Марго убивает одного из своих великанов!
— Для этого ей пришлось бы вооружиться автоматом! — усмехнулась Апраксина.
— С разрывными патронами! — снова покатилась со смеху баронесса.
— А давайте спросим ее саму, что она думает про убийство из ревности? — сказала Апраксина. — Вот она идет сюда.
По дорожке, ведущей от «скворечника» над гаражом к дому, к ним медленно приближалась Птичка. Она была бледна и шла пошатываясь, как в полусне, на ее лице были видны следы обильных слез.
— Все кончено! — сказала она, поднимаясь на террасу. — Я убила его! — Она упала в кресло и уставилась в пространство невидящими глазами.
Все трое на мгновенье опешили. Первой опомнилась баронесса и спросила:
— Хочешь простокваши, Птичка?
— Простокваши? Хочу! Но только той, которая не пахнет мятой. И с сахаром, пожалуйста!
— Вот видишь, Альбина, — встрепенулся Генрих, — Марго тоже чувствует запах мяты в моем молоке!
— Не в твоем, а в коровьем! — отрезала Альбина. — Так кого ты там прикончила, Птичка?
— Я убила моего главного героя, графа Убараксина. — Марго достала из кармана своего теплого стеганого халата совершенно мокрый скомканный носовой платок и вытерла набежавшие слезы. — Вы были правы, Елизавета Николаевна, именно он и оказался убийцей! Но мне не хотелось его арестовывать: следственная тюрьма, суд, снова тюрьма — это так тяжело и так банально! Я заставила его забраться на башню старого замка и броситься оттуда. Он упал прямо в цветник, и вот он лежит там один, среди роз и фиалок, всеми презираемый и никем не оплаканный!