– Нищенки – это в сравнении с жизнью Донны? – спросила Апраксина; она не только решила дать разговориться Татьяне, чтобы дать ей возможность прийти в себя, – она хотела полнее представить себе ту жизнь, которой жили сестры Беляевы в Москве.
– Почему – в сравнении? – удивилась Татьяна. – Да нет, она натурально побиралась у Савеловского вокзала, где начинала ее ненаглядная доченька. Она выпросила у нас журнал про Донну и в него вклеила школьные Лизкины фотографии, где она в белом передничке и с большим бантом: сидела на ступеньках, показывала всю эту мутотень прохожим и рассказывала тем, кто хотел слушать, свою историю. Как же, мать мировой знаменитости! Ну, ей деньги давали, конечно… А потом ее историю в газете напечатали, так она все газеты на Савеловском скупила и куда-то носила, что-то кому-то доказывала. Говорила, что собирается на Донну в суд подавать, на алименты, вот только найти адвоката подходящего никак не может.
«Боже, ну какой бред!» – думала про себя Апраксина, слушая Татьяну.
– А для нас, девчонок уже младшего поколения, пример Лизки Чикиной стал путеводной звездой жизни. А чем мы-то хуже? Мы тоже савеловские! И начали мы одна за другой пробиваться наверх, кто как умел: кто гулять с иностранцами кинулся, кто замуж за выездных евреев выскочил – за старых, плюгавых, сопливых, лишь бы выехать по израильской визе и в Европу или в Америку пробраться! А кто поумнее, те пошли иностранные языки изучать и на курсы гидов и переводчиков устроились. Ну и мы с Наташей тоже…
– Что, тоже решили завоевывать Европу?
– Ну да! Наталье из нас двоих первой повезло. Она устроилась горничной в гостиницу «Космос» на ВДНХ, там познакомилась с Георгием, и он прислал Наташе жениха прямо в Москву. За деньги, конечно, и очень немаленькие. Жениху она понравилась, он сумел ее вывезти в Германию, ну а дальше вы все сами знаете.
– А как звали ее жениха?
– Ой, ну сколько же раз вам говорить одно и то же? Что за народ у вас в полиции работает! Не знаю я, не знаю! Наташка такая темнила была, все тишком да молчком, от нас с матерью по секрету… Неужели вы думаете, если бы я знала, то стала бы молчать? Он же тоже в этом деле участник: может, они вместе с Георгием Наташку порешили!
– И ваша мать тоже не знает имя мужа своей дочери?
– Да она до сих пор запуганная, вспоминать даже про Наташку боится. Мать у нас совсем темный человек: Наташа перед отъездом ей сунула какую-то бумажку подписать, что та согласна на ее выезд за границу и никаких материальных претензий к ней не имеет. Мать подумала, что Наталья на работу за границу выезжает, ну и подписала. А потом как узнала, что дочь замуж за немца вышла, так чуть коньки со страха не отбросила! И все – и замолчала об этом, никому и никогда ни слова: «Уехала Наталья, а куда – не знаю!»
А через пару месяцев после отъезда Натальи к нам в Марьину Рощу явился этот Георгий Бараташвили, представился другом Натальи и передал письмо от нее и сумку со шмотьем. Тут как раз уже начали пускать за границу всех подряд, только предъяви приглашение. Наташа писала, что муж ее имеет свой бизнес, а теперь еще открывает филиал в Нью-Йорке, и они туда думают переселиться. Она советовала мне во всем довериться Георгию и тоже выезжать в Германию. «Нечего тебе там гнить, давай чеши сюда! – писала она. – Я тебе на первых порах во всем помогу». Георгий оформил мне приглашение через германское посольство и помог выехать по нему. Наташа торопила меня, чтобы я успела появиться здесь до ее отлета в Америку… Вот и успела! На похороны! – Она упала головой на стол и зарыдала. – Как, как это пережить? Как я смогу все это забыть? Да, а похороны-то что, уже прошли?
Апраксина подсела к ней и начала успокаивающе гладить ее по плечу, потом обняла и стала покачивать:
– Нет, тело Наташи пока находится в морге. Вы еще сами ее похороните, вот только дайте нам найти преступника… Ну-ну, девочка, это горе надо принять и пережить. От него вам не спрятаться и никуда не деться: когда уходят близкие, жизнь уже никогда не идет дальше обычным путем, в ней что-то меняется и меняется навсегда. Таня, вы хотите, чтобы убийца вашей сестры был наказан?
– Да! Да! Да! – яростно закричала Татьяна, освобождаясь из рук Апраксиной. – Все. Я уже успокоилась. Давайте продолжать, Елизавета Николаевна. О чем вы еще хотите меня спросить?
– Я хочу попросить вас рассказать мне, как прошла ваша встреча с сестрой. Постарайтесь не упустить ни одной подробности, даже самой маленькой!
– Хорошо, я постараюсь. Наташа встречала меня в аэропорту вместе с Георгием. Она мало изменилась, даже как будто помолодела. На ней был вот этот костюм. – Она погладила рукав своего костюма из натурального шелка василькового цвета, слишком яркого на взгляд Апраксиной, но к яркой красоте Татьяны он подходил. – Она мне его подарила на прощанье.
– Замечательный костюм и очень идет к вашим голубым глазам.
– Он и Наташке очень шел… Она была готова все с себя снять, так она мне вдруг обрадовалась. Для нее ведь это были мелочи! Ну вот, мы встретились, обнялись, поплакали, все как водится… А потом Наташа сказала, что жить я буду у Георгия, в его загородном доме, и что он поможет мне получить политическое убежище и устроиться в Германии на работу, или найти жениха, а на Рождество она пригласит меня в Нью-Йорк. Мы сели в машину Георгия, и он отвез нас в тот дом, где вы меня нашли. Георгий уехал в Мюнхен, оставил нас вдвоем и приехал за Наташей только на следующий день, когда пора было уже везти ее в аэропорт.
– А муж Наташи так и не появился?
– Нет, но он звонил несколько раз по телефону.
– Вы слышали, как ваша сестра разговаривала с мужем?
– Нет, телефон в доме Георгия стоит в прихожей, а мы с Наташей сидели у меня в спальне. Каждый раз кто-то из ребят приходил, стучал в дверь и кричал: «Наталья, вас опять к телефону!»
– А сестра не говорила вам, о чем они разговаривали с мужем?
– Говорила. Они ругались. Он требовал, чтобы она немедленно возвращалась в Мюнхен и готовилась к отъезду. Но она не соглашалась и говорила, что проведет все оставшееся до отлета время со мной, не отвлекаясь на сборы, а потом я провожу ее в аэропорт. Но Георгий на другой день сказал, что ее муж в ярости и мне не стоит ехать провожать сестру, потом, сказал он, все как-нибудь уладится, а сейчас не стоит нервировать почтенного господина перед полетом. «Еще помрет старичок перед отлетом от расстройства!» – сказал он. Вот только тут я узнала, что муж Наташки вовсе не молод, как мне почему-то думалось.
– Интересно, а почему Наталья не хотела знакомить вас с мужем?
– Почему «не хотела»? Просто так уж сложились обстоятельства: надо же нам было побыть вдвоем!.. А может, и правда не хотела?… Наташка вообще-то скрытная по жизни, с детства такая.
– Что она рассказывала вам о своей семейной жизни?
– Жаловалась. Когда муж вывез Наташу из Союза, он был очень беден, по немецким стандартам, само собой. Жили они в двухкомнатной квартирке, и ей приходилось много работать – он сразу же устроил ее на работу в какое-то издательство наборщицей. Ей было трудно поначалу, потому что она хоть и кончала курсы немецкого языка, но все-таки это был не родной язык. Но ее держали на работе, потому что она старалась изо всех сил: если было нужно, она оставалась работать до ночи, а то и ночами работала! И без сверхурочных. Заработанные деньги муж у нее отбирал и клал в банк на свой счет, а ей выдавал только на хозяйство и жалкие карманные деньги. На сигареты не хватало. Наташка жаловалась, что он не разрешал ей во время обеденного перерыва выйти куда-нибудь и выпить чашку кофе, велел ей брать еду из дома, а кофе готовить на работе – растворимый, конечно, и самый дешевый. Он на всем экономил, а одежду для Натальи брал у Георгия из его «хлам-фонда».
– Что это за «хлам-фонд» такой?
– Ну, вы уже догадались, что Георгий проворачивал аферы с эмигрантами, торговал дешевой рабочей силой, а рабочую силу надо было одевать! Вот он и собирал для них ношеную одежду и обувь по домам своих знакомых. Да вы сами видели эту кладовку со старой одеждой – там, где была лестница в тайник. Вот этой кладовкой и пользовались все, кто проходил через руки Георгия. Я из этого «хлам-фонда» с ног до головы оделась. Но не такой уж там был хлам, попадались очень хорошие и почти всегда совершенно целые вещи. Из нового у меня только вот этот Наташкин костюм.
– А в чем же осталась ваша сестра, когда отдала его вам?
– Да в том же «хлам-фонде» подобрала себе белые джинсы и какую-то розовую блузку.
Апраксина достала фотографию «русалки».
– Вот эту блузку?
– Да, эту… – глаза Татьяны снова наполнились слезами, потом она опустила голову и тихо заплакала.
В кабинет вошел инспектор Миллер.
Апраксина похлопала Татьяну по руке, но успокаивать не стала, а оживленно повернулась к Миллеру. Она перевела ему последние слова Татьяны и добавила:
– Подумать только, инспектор! Если бы не щедрый жест Натальи Беляевой, мы не имели бы даже такой зацепки, как объявление из «Русской мысли»! Надо же было случиться такому совпадению, что Наталья выбрала из вороха одежды именно старые летние джинсы Анны Коган! Помните ее редкую манеру складывать бумажки втрое?
– Помню, – кивнул инспектор. – Помню и то, как вы уже выстроили стройную систему доказательств ее причастности к убийству «русалки».
– Ах, оставьте, инспектор! – отмахнулась Апраксина. – На то и расследование, чтобы строить концепции одну за другой. По ходу дела отбрасывая негодные. Но за Анну я рада… В деле о «русалке». Однако, между прочим, осталось еще дело о смерти княгини Кето…
– То есть вы все еще подозреваете ее в убийстве княгини Махарадзе?
– Я подозреваю всех, с кого подозрения не сняты! – отрезала Апраксина. – Но, простите, я должна вернуться к беседе. – И она закончила по-русски: – Продолжайте ваш рассказ, Таня, прошу вас!
– Ладно. В общем, Наташка рассказала, как допекал ее муж своей экономией – до тех пор, пока вдруг неожиданно не разбогател.