– Прощай! – и Майя могла вдруг без причины заплакать.
Но проходит все. Хрустальный ледяной покров лопнул. По морю носились бело-серые ледяные глыбы. Небо поднялось выше. А с юга в город на побережье вернулись ласточки.
– Вот ты и выросла, – вздохнула Секлеста, убирая голову Майи царским венцом из коралловых веточек. – Плыви, дитя!
Проводить Русалочку в первое путешествие на поверхность собралась вся семья русалок. Сам Нептун прискакал на гнедом жеребце и подарил Русалочке трезубец – точную копию своего. С той лишь разницей, что трезубец Нептуна повелевал океаном. А трезубец Русалочки лишь будил рябь на воде.
– А побережье? – Майя проговорилась.
Но казалось, никто не заметил.
– Ишь, жадина! –хмыкнул Нептун.
Майя покраснела. Вырулила Секлеста. Она подтолкнула Русалочку:
– Плыви же! И до свидания!
Легко, точно водяная лилия, Майя скользнула к поверхности. Сестры махали ей вслед и пели чудесными голосами о всех радостях, которые теперь доступны и младшей сестре. Их пение было нежным и сладким. Голоса обещали прекрасную жизнь и звали вернуться. Но Майя не слышала их. Зажмурившись, она вынырнула и закачалась на волнах.
Итак, пока ты идешь по верному пути. Следуй им и дальше, читай Главу 5а.
Глава 4c
Ну и хитер Крабс, перепрыгнул несколько глав – и целых пятнадцать лет служил ведьме. И ты вместе с ним, дружок.
На шпилях приспущены флаги. Окна дворцов в царстве Нептуна плотно затянуты черной тканью. Течения колеблют ленточки черного крепа, привязанные к флюгерам и оградам.
Нептун с утра не покидал покоев. А глаза его дочерей-русалочек опухли от слез.
Каждый год в день весеннего бала в царстве Нептуна объявлялся траур. Ровно пятнадцать лет минуло, как ведьма похитила младшую дочь царя – в пятнадцатый раз над столицей жалобно звенели колокола.
Нептун, сидя за задернутыми шторами, перебирал жалкие реликвии: поблекшего попугая-погремушку и выцветший сухой цветок – подарок одной из фей.
Колокола зазвучали еще жалобнее. Звон оборвался на самой высокой ноте.
Принц на каравелле проснулся. Лунная ночь звала на палубу. Сон сбежал. Юноша поднялся по лесенке и облокотился о борт. Ему чудилось – море пело. Казалось, еще чуть-чуть – и сумеешь уловить мелодию.
– Фантазер!
Принц и в самом деле любил придумывать небылицы, а потом сам же подтрунивал над собственными выдумками.
– Вот напасть! – принц тряхнул локонами. – Нужно будет рассказать матушке-королеве, что по ночам, когда она спит, море напевает чудесные мелодии. Может, хоть это заставит ее величество прокатиться на моей каравелле.
И принц по-хозяйски оглядел судно. Корабль ему подарили совсем недавно, и принц еще не успел натешиться новой игрушкой.
Потянуло предрассветной сыростью. Принц, бросив последний взгляд на море, вернулся в кубрик и скоро заснул.
Крабс заскрипел челюстями, погрозив вслед принцу клешней. На палубе затопали. Пришлось сигать за борт.
Крабс вцепился в якорную цепь и застыл, раскачиваясь. Цепь позвякивала, ударяясь о борт каравеллы. Ночь, безветренная, прохладная, бросила лунную дорожку, упиравшуюся в борт судна.
Иллюминатор был открыт. В кубрик время от времени залетали соленые брызги и хлопья морской пены. Крабс промок до нитки, но не решался вернуться на дно, в теплый домик, вырытый прямо в иле и отгороженный от соседей частоколом. Крабс мерз, мок и злился. Юноша, спавший в подвешенном гамаке, что-то бормотал во сне и часто выкрикивал, точно его мучили кошмары. Когда цепь качнулась в очередной раз, краб решился. Самое страшное, что ему грозило, – это отправиться прямо в булькающий кипяток, а краб так замерз, что мысль о горячей ванне сейчас его не пугала.
– И почему это морская ведьма решила, что Русалочка обязательно влюбится в принца?
По мнению краба, безволосое тело с гладкой кожей, на которой ни панциря, ни чешуи, и две безобразные подпорки вместо хвоста могли бы понравиться лишь существу примитивному. А Русалочка, хоть и прожила пятнадцать лет в Черном замке колдуньи Грубэ, сохранила благородство и тонкий вкус. Задумчивая и мечтательная, она так и не привыкла к сушеным тараканам и не полюбила жабью икру, поджаренную в сухарях. Редко бывала дома, предпочитая часами сидеть в лесу и грезить о чем-то. Если краб не притащит ей немного сухих водорослей, и поесть позабудет. Сядет на песок и пересыпает его из руки в руку или водит палочкой по земле, рисуя узоры. Впрочем, Крабс относился к Русалочке снисходительно, помня, что давным-давно она спасла ему жизнь. И теперь Крабс не мог вспомнить без дрожи, как ведьма собиралась окунуть его в кипяток. Но Майя расплакалась, ведьма поковыляла укачивать младенца – и краб уцелел. И всякий раз, как Грубэ собиралась избавиться от краба, как от ненужного свидетеля, Майя начинала плакать. Грубэ смирилась – от плача красота Майи могла поблекнуть. Ведьма обращала мало внимания на ребенка, но лицо и руки Русалочки оберегала, надеясь, что когда-нибудь они будут принадлежать ей.
Майя росла, как сорняк. Никто не интересовался, чем заняты мысли девочки. Лишь Крабс старался время от времени порадовать маленькую Русалочку, но Майя больше любила бывать одна. С каждым годом она становилась все прекраснее. Колдунья радовалась: когда Майя согласится поменяться с ней лицом и телом, Грубэ станет самым красивым существом в подводном царстве. Как жаль, что непременным условием такого обмена было согласие самой Русалочки!
«Майя, конечно, странная, – размышлял краб, – но, надеюсь, ничто не заставит ее сделать подобную глупость».
За многие годы Крабс привык к облику ведьмы, но нет-нет, а и его иногда передергивало от отвращения.
С приближением весеннего бала, во дворце Нептуна, ведьма все пристальнее наблюдала за Русалочкой. Не замечавшая годами, одаривавшая лишь обносками, Грубэ вдруг принялась наряжать Русалочку, всякий день меняя наряды. Запретила полоть грядки и приказала не снимать ночью перчатки из тюленьей кожи, чтобы на руках не загрубела кожа.
Краб чувствовал, либо на балу, либо после него с Русалочкой случится несчастье. Крабс был, конечно, интриганом и пройдохой, но крохи совести у него оставались. Он узнал – ведьма хочет, чтобы Майя полюбила земного принца. А что может быть печальнее безответной любви?
– И тогда она станет послушной мне, – шипела ведьма, следя, как в залив входит каравелла принца. – Принц не полюбит девушку-рыбу. Сердце Русалочки разобьется от горя, и тогда зачем ей красота?
Крабс долго трусил и колебался, но все же решил поговорить с принцем начистоту – потребовать, чтобы в день, когда Русалочка впервые в жизни поднимется на поверхность моря, судно принца не покидало гавань.
Но принц то ли не слышал, то ли не понимал речь морского народца.
Майя по пояс высунулась из окна верхней башни и уже собиралась окликнуть Крабса. Ее приятель в последнее время вел себя все таинственнее. Всякий раз, когда Майя ловила на себе взгляд краба, ей казалось, что служка ведьмы хочет ей открыть какую-то тайну.
– Майя, ты опять заперлась?
Русалочка, услышав голос колдуньи, отпрянула от окна. Грубэ боком вплыла в светлицу. Майя покраснела, теребя локон. Ведьма принюхалась, но ничего подозрительного не заметила.
– Я, пожалуй, замурую вход в верхнюю башню, – буркнула Грубэ на всякий случай.
– О, не надо, тетушка, – Русалочка с мокрыми от слез глазами прижалась губами к безобразной руке старухи. – Пожалуйста!
Ведьма подобрела, победно глядя на сжавшуюся в комок Русалочку.
– Ну, так уж и быть! Не бойся – я пошутила! – и расхохоталась, довольная собой.
Точно прогрохотала лавина, так оглушил смех колдуньи. Русалочка с ненавистью глянула на нее. Ведьма скрипнула клыками:
– Сколько волка не корми..! – и добавила: – Я хотела тебе сказать, чтобы ты сегодня не входила на мою половину. У меня будут гости!
Когда за Грубэ закрылась дверь, Русалочка бессильно опустила руки. Светелка в верхней башне была единственным местом в Черном замке, которое любила Майя. Дело в том, что из крошечного окошка под потолком виднелась граница владений колдуньи – зеленая кайма леса вокруг черного моря, окружавшего дворец Грубэ.
Во дворце колдуньи и постройки, и деревья были черны. Чернота затопила покои. Русалочке порой казалось, что и она сама скоро покроется черными наростами. Когда становилось невмоготу, Русалочка с тоской и надеждой вглядывалась в изумрудную полоску.
Русалочка боялась признаться в этом себе, но тетушку Грубэ она не любила. Напрасно Русалочка уговаривала себя, что они с Грубэ – единственные близкие существа в целом мире. Упрямое сердечко Русалочки сжималось от отчаяния при мысли о ведьме.
И роскошь дворца, и чудеса, которые совершались под черными сводами, были Майе противны. Хотелось в другое место, к другим существам. Русалочке казалось: стоит лишь добраться до изумрудной границы, и все в ее жизни изменится.
Сколько раз Майя пробовала проплыть через мертвый лес, окружающий владения колдуньи, но всякий раз приходилось возвращаться. Ни рыбе, ни зверю не было пути через черную чащу.
Крабс, видимо, знал дорогу, но Русалочке не пролезть через крабьи норы. Приходилось довольствоваться мечтами. Грубэ сильно задела Майю своей угрозой.
Русалочка прошептала:
– Ну, уж нет! Светелку я не уступлю!
У крепостных ворот раздался вой морского дракона – прибыли первые гости. Русалочка провела вдоль оконного проема рукой, отгораживаясь от звуков. Ведьма научила Русалочку маленьким хитростям, и Майя немного умела колдовать. По опыту Русалочка знала, что шабаш у Грубэ затянется до утра. Уснуть не придется. Гости и ведьма, напившись горячего грога, буянили, ломали столы, скакали верхом на морских коньках по коридорам, ломились в спальню к Русалочке:
– Детка, присоединяйся!
Тогда Русалочка заворачивалась в одеяло, сунув голову под подушку. Дубовая дверь дрожала под ударами бражников, и, казалось, медные засовы вот-вот не выдержат.