– Вот и остались ночь да день, – ведьма насильно вложила в руку Русалочке хлеб, намазанный медом.
Майя рассеянно крошила кусок в пальцах. Ведьма исподлобья взглянула на Майю.
– А может, ты передумаешь? Если принц не полюбит тебя, ты умрешь!
– Умру, – как эхо повторила Русалочка, по-прежнему улыбаясь.
Крабс только сплюнул: зато теперь он знал куда больше, чем раньше.
Оставалось испробовать последнее средство. Краб и сам не понимал, почему его так заботит судьба глупой русалки. Он скатился по лестницам. Услыхал еще, как колдунья запирала заклинанием светлицу.
Чтобы не забыть, краб шептал:
– Полнолуние... полнолуние...
Поодаль от дворца ведьмы стоял бревенчатый флигель с разбитыми стеклами и грудами мусора на полу. Эхо гуляло под сводами, стены были украшены черепами животных и скелетами рыб. В молодости Грубэ любила собирать подобные игрушки. Крабса передергивало, когда в сумраке он вдруг сталкивался с ощерившейся щучьей пастью или натыкался на огромного, каких и не бывает, засушенного рака. Потом забава колдунье приелась, с того времени флигель стоял заброшенный. По ночам там завывали разные голоса. Только Крабс знал, кто это скулит и подвывает.
Как-то, после очередной трепки, краб обиженно заполз во флигель. И тут же забыл, какие кары придумал для ведьмы. Среди серого хаоса и оскаленных морд светилось единственное уцелевшее окно.
Крабс вполз на подоконник. Вначале показалось, что это одно из своенравных морских течений ломится в окно и стучит в раму. За окном, густея, клубился туман и налетал на флигель со свистом и ревом. Так краб случайно узнал тайну земных ветров. Когда на земле, в верхнем мире, не шелохнется лист, не дрогнет тень, где спит ветер? Краб отодвинул шпингалет, раскрыл оконные створки. Ветер ввинтился во флигель, потирая замерзшие руки. Краб и ветер не то чтобы подружились. Но ветер был благодарен за приют. А краб любил послушать, что и где творится на свете. Оказалось, ветры спят на дне океана, там, куда не достигнет свет. В кратерах подводных вулканов. В бездонных разломах. В ущельях без дна. Но новый приятель краба, живущий у самой ледовой шапки мира, вспоминал свой ночлег с ужасом. От одной мысли о Ледовитом океане покрывался ледяными иголками.
Беспорядок во флигеле его не смущал. Крабу приходилось каждый вечер отпирать окно. Ветер, способный вырвать с корнями дуб, унести в море рыбацкую шаланду, не мог сам попасть в жилище. На ветрах лежало давнее заклятие.
– Было время – и ветры могли входить в любой дом, играть с детьми и трепать шерсть у комнатных собачонок. Ветры, если их не дразнить, существа воспитанные – особых беспокойств людям не доставляли. Ну, ненароком разве что опрокинут вазу или чашку с молоком, – рассказывал ветер.
Краб в рассказ не очень-то поверил. Когда его приятель нырял, вода стремительно закручивалась воронкой, рев ветра был слышен на многие километры.
Но Крабс и сам был великим любителем приврать: по рассказам выходило, что когда-то крабы были чуть ли не знатнее и могущественнее Нептуна, а ростом – с гору. Так они и коротали вечера, рассказывая друг другу сказки.
Впрочем, забывшись, ветер восторженно вспоминал горные обвалы и бури в открытом море, рассказывал, как мчится лава, а ветер разносит клочки огня и смерти. Рассказывал о просторах неба, которые оказались куда больше, чем океан.
Крабс умел запоминать то, что когда-нибудь пригодится. О древнем заклятии, лежавшем на ветрах, приятель Крабса рассказал неохотно. Краб больше о нем и не вспоминал. До поры, до времени. Теперь время пришло.
Краб только-только раскрыл окно, как ветер закружил по флигелю, неодобрительно свистя:
– Долговато заставил себя ждать сегодня! Я уж думал, что буду ночевать на дворе.
Краб выждал, пока ветер угомонится. Приятель шлепнулся на пол, разогнав дыханием пылинки. Вообще-то ветер невидим. Но если сыплет снег или дождь, то у ветра появляются очертания.
Пылинки густо облепили приятеля, и эта пуховая подушка носилась взад-вперед.
– Короче, – краб собрался с духом и выпалил, – надо украсть луну!
Ветер поднял голову. Ему показалось, что он ослышался. Как-то в порыве признательности ветер рассказал крабу, почему ветрам запрещено входить в дома, был благодарен, что краб больше никогда не заговаривал о древнем проклятии.
Было это давным-давно. Так давно, что подробности изгладились из памяти. Один из ветров привязался к земному мальчишке. Ребенок был смешлив и весел, ветер – доверчив и скор. Когда парочка взапуски мчалась с холма, только свист стоял. Приятели кувырком неслись к подножию – где бежали, где катились. Потом раскрасневшийся мальчишка садился отдышаться, а ветер обдувал его лицо.
Из привязанности выросла такая дружба, что им тяжело было расстаться хотя бы на час. И все было бы хорошо, но как-то, напившись холодной воды, ребенок заболел. Ветер терпеливо сторожил под окнами его спальни, выжидая, когда умолкнут тревожные голоса и убавят фитиль в светильнике. Тогда он пробирался через закрытые ставни и овевал пылающий лоб друга.
В ту ночь мальчишка не спал. Ветер поцеловал его потресканные губы, пристроился в изголовье. Но мальчик неотрывно глядел в приоткрытое окно. Стояло лето. Душная жара, казалось, плавала по комнатам.
– Что ты? Спи! – уговаривал ветер.
– Я не могу, – проговорил ребенок, – мне кажется, это она! Она смотрит на меня и мешает уснуть.
– Кто? Здесь ведь никого нет!
Мирно горела коптилка. Нянька в кресле клевала носом.
Но ребенок неотрывно смотрел в окно:
– Я говорю о луне. Каждую ночь она подстерегает меня. Ждет, когда я усну! – и такая тоска была в его голосе, что у ветра сжалось сердце.
В спальню и в самом деле заглядывал желтый мстительный диск. Луна висела так низко, что казалась ближе, чем яблоко на дереве у стены дома.
– Знаешь, – ребенок смотрел, как зачарованный, – мне кажется, что сегодня луна опустится так низко, что попадет в комнату и будет в ней жить вместо меня. Я вынужден буду жить там, далеко-далеко отсюда, – и мальчишка, вынув из-под простыни ручку, указал на небо.
Ветер никогда не видел друга таким грустным, никогда не слышал в его голосе отчаяния. И тогда ветер решился.
Он вырвался из спаленки, смерчем ввинтился в небо. Драконом с огненным хвостом пронесся по небу, схватил луну и помчался дальше, ощущая ее ледяное дыхание.
Ребенок где-то там, далеко на земле, благодарно уснул. А утром у него наконец-то спал жар. Через неделю он снова бегал по двору и свистел в свисток, сделанный из березовой веточки.
Он больше не боялся полной луны и сам смеялся над ночными страхами. А ветер, закованный в цепи на далеком острове в океане, ни секунды не пожалел о своем преступлении. Луну отобрали и вернули на место. Похитителя приковали. А чтобы впредь такого не случилось, боги наложили на ветры заклятие. Люди больше не понимали, о чем они шепчут. Ветры еще по привычке стучатся в окна, но не смеют войти. И правильно: что-то будет, если выполнять все капризы мальчишек?
– Надо, приятель, надо! – краб посмотрел на пыльную подушку требовательно и объяснил, чем грозит полнолуние одной глупой русалке.
Ветер медлил, представляя себя закованным, жалким, бессильным.
– Обязательно красть? – спросил он несмело.
Крабс пошел на уступки. Он был мастером по компромиссам.
– Да не трусь! Ведь тут, в море, луна – лишь отражение! Ты только нагони на небо побольше туч. Ведьма не увидит луну – и колдовство не свершится!
Ветер оживился. Сонливость как рукой сняло.
– Ну, это-то – пустяки!
И через минуту краб увидел лишь хвост ветра. На самой границе моря и неба ветер чуть не попался в раскинутые рыбаками сети, но счастливо увернулся. Кликнул приятелей. Рыбаки заспешили к берегу. Над морем собирались тучи. Солнце, скрытое пеленой, в это утро лениво выглянуло из светелки. На улице было сыро, ветрено и моросил дождь – и солнце осталось дома. К вечеру погода взбесилась. Южные, северные и восточные ветры сгоняли над морем тучи со всех сторон света. Нежные розовые облака южного неба смешивались с серыми низкими тучами северных морей. Бархатно-черные небеса пустынь, украшенные звездами, мешались со свинцовым небом западных морских побережий.
Ведьма с утра с беспокойством поглядывала на море, не поленилась всплыть на поверхность, скрипела зубами от злости.
Когда пришла ночь, она так и не увидела полной луны. Великое злодейство, которое может произойти лишь в полнолуние, не удалось.
Русалочка, поникнув, выслушала приговор Грубэ:
– Тут даже я бессильна!
Ведьма вытолкала Русалочку за порог:
– Ступай! Мне режет глаза твоя красота! – и крикнула в спину. – Приходи через год в этот же день. Может, мне тогда повезет больше!
«Год!» – вздохнула про себя Майя, срок казался бесконечным.
«Целый год! – обрадовался краб. Девичья любовь – вещь капризная. За год Майя забудет принца» – и Крабс отправился во флигель – ветру не терпелось рассказать подробности.
Да, приятель, краб прав: ведь в году целых триста шестьдесят пять дней! А забудет ли Майя принца и удастся ли колдовство Грубэ, ты узнаешь, если заглянешь вперед – в Главу 7а.
Глава 6c
Ты считаешь, так будет лучше? Посмотрим...
– Ты бледна и дрожишь, – ведьма, сняв заклятие, коснулась Русалочки.
Рука девушки была ледяной. Нервы походили на натянутые струны. Лишь теперь тревога и страх пробудились в душе Майи.
– Не томи, я готова! – непослушными губами прошептала Майя.
Ведьма всплыла первой, ощупав карман фартука. Крабс, связанный, с кляпом в пасти, был упрятан надежно.
Майя еле шевелила хвостом. Казалось, к ней привязали свинцовое грузило. Ведьма повернулась, не слыша движения за спиной. Нахмурилась: Майя, казалось, сейчас потеряет сознание.
Кликнула осьминога. Осип подхватил Русалочку, сжав двумя щупальцами. Дворец проводил уплывавших сумрачными неосвещенными окнами.