– Видно, нанялся наш отец к морскому царю в услужение, – успокаивала ребенка Хана. Мал еще, к чему ему знать правду?
Аксель верил, что отец послужит Нептуну, да и вернется с полными карманами жемчуга. Но как ни просил мать, лодку и парус продали.
Вот и задумал он выпросить у волшебника с бородой новую лодку. Вернется отец, а будто не уходил. Научит Акселя бросать сети, солить в громадных бочках рыбу.
Накануне Рождества Хана в тревоге спросила Акселя, который вдруг днем улегся на печь:
– Ты не болен? – и коснулась лба.
Аксель ответил, что должен выспаться.
– А то придет волшебник завтра, увидит, что я сплю, и отдаст нашу лодку другому.
– Но волшебники – чудаки, они не всегда приносят то, о чем их просят дети, – пошла на попятную Хана.
– Ну, пусть несет, что есть, – поразмыслив, Аксель решил, что дареному коню в зубы не смотрят.
Только завтра же. А то мельник уже целый месяц с матерью расплачивается: «Завтра! Да завтра!».
Но вот уж звезда над обрывом почти ушла за скалу. Давно в деревне пировали, а дед все не являлся.
– Ну, – Аксель глядел исподлобья, – так где твой подарок? Где дед-кудесник? – и Аксель расплакался.
У Ханы сердце замерло, столько ненависти было в голосе ребенка. Случайно ее взгляд упал за окно. Звезда, ярко-голубая, небывалая, прижалась к самому стеклу.
– Вон! Да вон твой подарок, – вытирала Хана слезы сына.
Тот недоверчиво всхлипнул:
– Где?
– А вот видишь, дед принес тебе звезду!
– Неправда! Она тут всегда висела!
– Да, всегда, – торопилась Хана, путаясь в словах, – но только с сегодняшней ночи это будет только твоя звезда. А звезды приносят счастье тому, кому их подарят, – привстала мать, гладя волосы сына.
– Счастливая звезда, – Аксель круглыми глазами глядел в окно, – моя звезда счастья!
Хана простила себе вранье:
– Вырастет, забудет. А пока пускай верит, что хоть кому-то на свете, кроме меня, он нужен.
А Аксель, уже пристроившись рядом с матерью, поминутно вскакивал, проверял, на месте ли подарок.
Звезда была на месте. Но даже во сне ребенок видел ярко-голубой свет.
А Майя, внезапно решившись, вдруг ринулась вниз, прочертив на ночном небе яркий след.
Русалочка, точно всегда тут жила, прошла по селению, остановившись у избушки вдовы Ханы. Вблизи дом не казался прижатым к земле. Лишь чуть покосился и опирался на горбыль одной стеной.
Хана не сразу услышала короткий стук в дверь. А когда, накинув на плечи кожушок, сняла щеколду, перед ней стояла незнакомка.
– Здравствуй, Хана, я буду тут жить!
Девушка-звезда подтолкнула Хану в избу и заперла за собой дверь. Долго не гас свет. Никто так и не узнал, о чем говорили вдова и девушка- звезда. А только Майя осталась жить в избушке у Ханы.
И скоро не только в селе, а и в дальних округах только и было разговоров, что о девушке в золотом плаще. О плаще – это Ханс расстарался. Ходила Майя, как все крестьянки, в стареньком, не по росту платье Ханы да в кожушке. Но люди не замечали ее будничного наряда – так красива была девушка-звезда. Казалось, лицо девушки вырезано из кости талантливым мастером. Губы – точно вишни, карие глаза – ягодки черной смородины. А когда, осторожничая на льду, Майя с коромыслом спускалась к реке, парни только присвистывали ей вслед.
И Хана повеселела. Признаться, после смерти мужа держалась лишь думами о сыне. Майя в три дня надраила полы. На оконце топорщилась накрахмаленная занавеска. А Майя вывернула сундуки.
Хана пыталась остановить:
– Это же мое приданое! Еще девушкой шила-вышивала!
– Вот пусть люди и любуются! – сказала Майя.
Мутное стекло, стоило Майе дохнуть, засверкало, как лед под солнцем.
– И какому богу молиться, что тебя нам послал? – радовалась Хана.
– А вот этому! – Майя подхватывала ребенка на руки.
– Что я, маленький? – отбивался мужичок и уворачивался от поцелуев.
Но Майю он любил, ходил за ней, как собачонка.
Ухажеры даже злились:
– Позовешь ее к околице, а следом этот воробей скачет!
Но Майя никого особо не отличала и со всеми была приветлива. Всем улыбалась. Парни зубами скрипели от злости:
– Да она и точно ледяная! – но ничего не могли с собой поделать.
Особенно зачастил под окошко к Хане сын мельника Иоханн, парень видный, дерзкий и собой красавец. А как растянет лемеха гармони – не у одной белозубой селянки сердце зайдется.
Но Иоханн прикипел к девушке-звезде. Торчал под изгородью. Встретит в селе – проходу не давал:
– Майя, сердце мое! Не выйдешь за меня – утоплюсь!
– Подожди, пока лед сойдет! – отвечала Майя.
Ее сердечко навек заледенело – у звезд не бывает горячих сердец. Она пожалела ребенка, как жалеем мы мимоходом кошку на парапете моста.
Но Иоханн не отставал. Ух и в селе потешались. И отец грозил сосватать за сына первую, что пойдет. Парень лишь становился злее.
И как-то Иоханн не выдержал – шапку в охапку, да был таков.
У самого леса стояла изба колдуна. Он давно забросил ремесло. Доживал вдвоем с кошкой Машкой. Ставил силки на зайцев. Помогал подавившемуся дитяти, встряхивал ребенка за ноги и что-то бормотал.
Поначалу, как забрел в селение старик, приходили за приворотным зельем. Совали кошелку с яйцами:
– А этот мой сосед – вот уж негодный человек. А не стал бы он порассудительней, если бы его годовалая телка пала? – и ждали у порога, теребя в руках шапки.
– Телка, говоришь? – колдун поднимался из-за стола, громадный, седой, кряжистый, и сжимал кулак так, что трещали пальцы.
А наутро жена просителя с воем вылетала из хлева. Ходить к колдуну перестали. Даже имя его припорошило пеплом: старик да старик. Но Иоханн, решившись, упрямо колотил в дверь:
– Эй, колдун, помоги! Иначе как бы по твоей крыше не заскакали огненные белки!
Дверь медленно раскрылась.
Колдун, сидя при коптилке, заскорузлыми пальцами чинил сеть, точно и не стоял на пороге незваный гость.
В полгорницы печь, закопченные стены да вязанки трав и низки сушеных грибов по притолоке. Изба была жарко натоплена. На столе остывал котелок с похлебкой. В углу в лукошке из лозовых прутьев попискивали котята. Кошка жмурилась рядом, прикрыв мордочку хвостом.
Колдун отбросил работу. Сдернул с гвоздя на стене кожух:
– Идем, раз хочешь.
Под разлапистой елью стояла Майя и была бледней обычного. Девушка грустно перебирала, точно четки, бусы из белых блестящих камешков.
Никогда еще девушка не была так хороша – Иоханн рванулся через сугроб. Видение усмехнулось. Что-то жестокое исказило черты. Привидение застонало и исчезло, как клок тумана.
– Ну, что дашь за девушку?
Колдун уже стоял рядом, хотя, казалось, не двигался с места.
Иоханн дернул, разрывая застежки, отвороты кожушка:
– Бери, что хочешь. Отцовскую мельницу! Избу бери! Не жить мне без нее!
– К чему мне твои подарки? – теперь колдун глядел на парня сверху. Он висел в воздухе – Иоханн даже видел запорошенные снегом подметки сапог из оленьей кожи. Но все виделось ему в полубреду. Колдун стоял напротив – и в то же время его лицо виднелось между еловых лап.
– Душу! Ее и твою! – старик шептал, а вихрь прошел по вершинам ельника.
Лес загудел, частый перестук, будто били коло- тушей по дереву, прозвучал в чаще.
– Господи! Что я творю? – Иоханн опрометью бросился прочь.
Ели тянули лапы. Несколько раз, поскользнувшись, он проваливался в засыпанные снегом овраги. Раз чуть не въехал в медвежью берлогу. Казалось, старик гонится за ним, и, настигнув, схватит сзади и разорвет горло. Он не чувствовал ни рук, ни ног, когда наконец, выбрался к селу.
Перед глазами мельтешили золотые точки. Вот одна из них подросла, увеличилась, лукаво клонила голову к плечу.
– Майя! – слезы злости тут же замерзли, склеив ресницы.
Дверь колдуна чуть не слетела с петель. Расхристанный, с обмороженными руками и багровым румянцем на щеках Иоханн, пошатываясь, придерживался за косяк.
– Черт с тобой! – прохрипел он. – Отдаю тебе душу!
И качнувшись, Иоханн упал на колени.
Следующие дни были цепью бессвязных обрывков. Но рядом со шкурой, на которой бредил парень, всякий раз оказывалась Майя: с питьем ли в руке или с мокрой тряпицей от жара.
Через неделю парень проснулся здоровым. Чистая половина была приотворена. Иоханн, еще покашливая, сполз с полатей. И шлепая босыми ступнями, проковылял к скамье. В кадке воды было с верхом. С ковшика упало на дерево несколько капель. Иоханн тут же выплеснул ковшик – кадка до краев была наполнена кровью.
– А, вот и ты, – колдун ухмылялся в проеме.
«Время», – екнуло сердце Иоханна.
Удивляло и то, что колдун ни словом не обмолвился, искал ли кто Иоханна, и куда девалась Майя.
На вопросы колдун не отвечал, лишь супил брови. Крупные квадратные зубы покусывали горькую травинку.
Иоханн шагнул в горницу. Комната оказалась больше, чем можно было ожидать. Куда подевались бревенчатые стены с клочьями мха в щелях?
Ноги по щиколотку проваливались в ворс ярко-изумрудного ковра, устилавшего пол от стены до стены. Подвешенная к потолку на цепи свисала золоченная клетка. Иоханну челюсти свело: в клетке, свернувшись рядом с наполненной молоком плошкой, дремала гадюка. Узорчатая голова с неподвижным взглядом приподнялась, когда колдун раскрыл дверцу. В знакомом лукошке извивалось с десяток змеенышей. Колдун прижался щекой к голове змеи. Провел пальцем вдоль хребта. Приласкав, опустил змею в клетку.
– Змеи куда привязчивей домашних животных, – пояснил он Иоханну.
Парень едва сдерживал тошноту. Теперь колдун кормил змеиных детенышей.
Разжевав полоску сухого мяса, колдун доставал детенышей по одному из лукошка и языком заталкивал кусочки им в пасти.
– Помоги, – кивнул Иоханну.
Того ноги не держали. В голове зашумело.
– Да шучу я, – усмехнулся колдун, опуская в лукошко последнего змееныша. Отер засаленные руки. Чего-то ждал.