Как ни странно, ни страха, ни одиночества Русалочка не чувствовала.
Ханс зябко поежился:
– Пренеприятное, однако, местечко!
Майя попыталась хоть что-нибудь разглядеть. Столько разговоров об этом гроте, а оказывается, тут же опасно, как перышку в подушке. От стен и потолка шли теплые испарения, обдавая запахом мокрых листьев. Ханс напряженно вслушивался в тишину, ожидая, то ли встречи с чудовищем, то ли еще каких напастей.
Майя совсем успокоилась. Грот Безмолвия оказался лишь выдумкой, то-то сестры всякий раз опускали глаза, когда Русалочка выспрашивала подробности. Простодушной принцессе и в голову не приходило – сестры молчат потому, что ни одна из них не ступала в грот.
– Идем! – потянула Русалочка Ханса. – Нам еще нужно нарвать цветов для отца! – и осторожно двинулась вперед.
Направление, в общем-то, не имело большого значения, раз не знаешь, куда нужно идти.
Ханс медлил. Решился.
– Погоди, Майя, – попросил юноша, – я знаю, что это наш последний разговор. Знаю, что твой выбор – это всего лишь шутка...
Майя хотела поспорить, но прикусила губу. Всерьез ли она хотела из принцессы превратиться в садовницу? Ковыряться на грядках и возиться с рассадой? Наплодить ребятишек и вечерами, сплевшись хвостами, обсуждать с Хансом цены на фрукты?
Майя чувствовала легкую тоску, словно из позвонков кто-то невидимый тянет бесконечную нить: щекотно и неприятно.
Ханс, всегда веселый и гораздый на выдумки, что-то мямлил. Майя резко выдернула руку:
– Да, – холодно отрезала она, – это, конечно, была шутка. Или ты всерьез решил, что я мечтаю стать твоей женой?
Что-то похожее на брезгливый интерес мелькнуло в глазах юноши:
– А ты стала другой, Майя!
– Взрослой, – уточнил невидимый голос.
Оба вздрогнули и отпрянули друг от друга. Первой опомнилась Майя.
– Да это же цветок! Всего-навсего мой говорящий цветок! – и потрясла своего говорливого Друга.
– Молчу я, – заперечил лиловый венчик, сворачивая и раскрывая лепестки.
Вдруг прямо перед ними, треснув посередине, расползалась, грохоча камнями, скала. Из трещины струился бледный жемчужный свет. И, разгораясь, обдавал нестерпимым жаром.
Майя, прикрываясь кистью от света, шагнула в проем. Ладони мгновенно вспотели.
– Ты меня задушишь! – возмутился цветок, но Русалочка не слышала, околдованная.
Не услышала, как, закрученный омутом, вскрикнул и бесследно пропал Ханс, как сомкнулась скала у нее за спиной. Впереди, клубясь туманами и облаками, простиралась Долина Белых Цветов. Майя очутилась на густо поросшем кустарником холме, к подножию которого уводила извилистая дорожка. Облака и туманы оказались над головой, стоило Русалочке переступить невидимую черту.
Шелковистые травы с гребнями белопенных соцветий походили на тихое лесное озеро в сентябрьский полдень. Равнина то разливалась гладью, то холмилась на горизонте. И от края до края полнилась звуками.
Майя прилегла на траву. Запахи убаюкивали. Ресницы слипались. В этом мире царил покой. А белоснежки, подступая к принцессе, нашептывали о вечном лете и сладкой истоме. Майя вслушивалась и засыпала.
Она забыла дворец, отца и весь морской народец. Забыла сестер и имя Секлесты. Лишь белые цветки с четырьмя лепестками кружились перед глазами. И самой захотелось стать одной из многих, расти на приволье, наслаждаясь светом и солнцем. Одна из сказок грота Безмолвия оказалась правдой.
И вот уже хвост Русалочки отрастил корешок. Корень крепко ввинтился в почву. Тело обернулось зеленым стеблем, а руки сомкнулись в соцветье. Майя отдалась тихому течению. Стебель раскачивался в такт с другими. Ее голос слился с миллионами голосов Долины Белых Цветов. Но что-то скрипучее мешало полному растворению. Русалочка поморщилась, стараясь избавиться от помехи. А верещавший голосок назойливо теребил, сверлил мозг:
– Майя! Да Майя же!
Русалочка недовольно открыла глаза, желая раз и навсегда покончить с надоедой. Веки, точно свинцовые.
– Да проснись же ты, наконец! – теребил Майю цветок.
Русалочка разозлилась, твердо решив измочалить ему стебель. И тут же рванулась бежать: вокруг нее, алчно облизывая окровавленные клыки, толпились уродливые монстры. Свиные рыла и морды с ослиными ушами отступили. Пасти разверзлись в яростном реве при виде ускользавшей добычи, и некоторые наспех попытались запрятать истинное обличье, превращаясь в цветы.
Русалочка в ужасе озиралась, отбиваясь от наседавших тварей. Хотела всплыть на поверхность и только тут заметила, что и в самом деле она проросла корешками, точь-в-точь как во сне. Майя с силой дернулась, оставив на траве крупные капли крови.
Орда, рыча, расползалась. Превращалась в цветы-белоснежки. Долина снова казалась заманчиво спокойной. Но теперь Русалочка знала, что в каждом цветке притаилось чудовище, а каждый стебель – безжалостный жгут, готовый захлестнуться у нее на шее.
– Цветы счастья, – с безопасного расстояния погрозила Русалочка белоснежкам. – Уж куда милее мой невзрачный цветок, хоть всего и умеет, что рассказывать сказки, – и Майя улыбнулась своему лиловому другу, – ты тоже перетрусил?
Лепестки из нежно-сиреневых стали бледно-небесными, почти белыми. Цветок попытался расправить венчик, но тут же лепестки бессильно опали. Цветок хрипло дышал. Только тут Майя увидела, в каком плачевном состоянии ее маленький друг. Лепесток хранил отпечаток клыков, стебель был до сердцевины надорван когтями. Бледный сок вытекал из раны, и цветок с каждым мгновением терял силы. Русалочка боялась поверить, что цветок умирал.
– Не смотри на меня, я такой безобразный, – из последних сил цветок постарался отвернуться.
– Ты прекрасен, мой друг. Вот увидишь, ты поправишься, ты еще столько придумаешь песен и сказок! – бормотала Русалочка, всхлипывая, и ее слезы смешивались с кровью цветка.
А тот, теряя последние краски, шептал почти неслышно:
– Живи долго и счастливо, Майя!
И Русалочка сделала единственное, что могла сделать. Она обещала:
– Клянусь, так и будет!
До нее донесся знакомый звон – четверть часа прошли. А скала, запиравшая грот Безмолвия, отвалилась. Вспыхнул свет. Нептун привстал с трона и огорченно крякнул: его младшая дочка не тронулась за все это время с места. Гости, окружив Майю, как обычно, поздравляли.
Русалочка искала глазами отца. Трон опустел в тот миг, когда она появилась в зале. Расталкивая гостей и не отвечая на поздравления, Майя нашла отца на балконе.
Нептун смотрел на толпу простолюдинов, для которых прямо на улице были накрыты столы. Он слышал, как сзади подплывает Майя, но не обернулся.
Русалочка положила ладонь на плечо отцу, повернула Нептуна к себе. Протянула белый цветок, вялый и измятый:
– Возьми – это то, что ты ищешь.
Нептун осторожно принял подарок. Цветок был скорее грязно-белый, чем жемчужный. Морской повелитель поморщился: неудачное время для шуток выбрала младшая дочь.
– Я была в Долине Белых Цветов, – равнодушно уточнила Русалочка. – И мир, и любовь, и покой – в нас самих и в тех, кто всегда рядом с нами. Люди выдумали, что у нас холодная кровь, и мы не узнаем любви. У цветка вовсе не было крови, а он отдал за меня жизнь. Так получилось, что и за тебя, за твою прихоть он тоже отдал жизнь.
Русалочка скользнула прочь. Нептун повертел бесполезный цветок. Проводил худенькие плечи дочери взглядом. На фоне дворца фигурка уплывающей вверх Русалочки казалась крошечной и беззащитной. И еще – одинокой. Нептун в бессилии скрипнул зубами. Да он горы свернет, вывернет океан наизнанку, если кто-то посмеет обидеть принцессу.
– Жила-была Русалочка... – почудилось, шепнул океан.
– Долго и счастливо, – и Нептун так припечатал кулаком балконную ограду, что металл задрожал.
Ты ошибся, дружок, и попал в тупиковую сказку. Конечно, герои истории остались. Их ждут новые приключения, но мы о них не сможем узнать.
Вернись назад, в конец Главы 1, и попробуй еще раз.
Помнишь? У сказки есть дорожки 2b и 2с.
Глава 2b
Итак, дружок, ты в варианте 2b. Смотри, куда ты попал: ты опять у колыбели Русалочки.
...Крабс дождался, пока старуха уснула. Вывернулся из железной сетки, в которую его засадили, и, перебравшись по стене к подоконнику, свесился вниз и тихо свистнул. Тотчас в кустах зашевелилась темная масса, и морская ведьма уцепилась за сброшенную Крабсом веревку.
Тяжело перевалившись через подоконник, хищно улыбаясь, склонилась над колыбелью.
– Хороша, – прошипела ведьма, разглядывая младенца.
Русалочка не спала, забавляясь собственным хвостом. Когда грубая ручища ведьмы коснулась Майи, принцесса недовольно чмыхнула, но Крабс клешней прикрыл Русалочке рот.
Секлеста перестала храпеть. Похитители замерли. Но оказалось, старуха лишь перевернулась.
– Пошевеливайся, безмозглый, – тряхнула ведьма краба за камзол.
Крабс суетился, запихивая в мешок детские распашонки. Ведьма с Русалочкой на руках уже спускалась. Крабс лихорадочно разыскивал пластмассового попугая – любимую погремушку Русалочки. Погремушка закатилась между ножкой кровати и стеной да там и застряла. Крабс тянул изо всех сил, отдуваясь и поминая морского дракона. Попугай, наполненный сухим горохом, трещал, но застрял прочно.
– Ах, мошенник! – Секлеста двумя пальцами подхватила краба. Крабс приготовился к смерти и зажмурился. Но нянька, кряхтя, чуть сдвинула кроватку, поднимая игрушку. Отерла рукавом. Подышала, собираясь сунуть погремушку младенцу. Мига было достаточно, чтобы Крабс бросился вниз головой с подоконника. Удар был так силен, что краб, взмутив воду и распугав пескарей, на полметра зарылся в песок. Но тут же отряхнулся, улепетывая вслед за черными задниками ведьмы Грубэ.
Неслись истошные вопли старухи, и уже слышался топот стражи. Стража настигала Крабса, он на ходу стягивал с себя слишком яркий, ядовито-красный камзол, но шансов уйти от стремительной погони было немного.