— Но ведь считается, что раньше все-таки мы побеждали в основном не числом, а умением? Духом. И даже часто бывало так, что нас было меньше, чем противника, но мы побеждали. А вот за прошедшую войну как раз многие нас и обвиняют, что мы, мол, «задавили пушечным мясом».
— Нет, я не принимаю эту точку зрения. И на Куликовом поле, где погибла половина сражавшихся, — значит, тоже «задавили мясом»? Понимаете, может быть, нас было и тогда меньше, но бились так, что готовы были все полечь — за правду, в которой Бог. А когда (я говорю условно) татары увидели, что половина их уже полегла, они решили, что пора спасать свои шкуры. А русские были готовы и дальше стоять. Так что дело не в количестве, а в способности к святой жертве. Мне кажется, что это и есть секрет победы в истории в конце концов.
Опубликовано в журнале «Образ», 1997, № 1(8)
«ЧТОБЫ ИСТОРИЯ РУССКОГО НАРОДА НЕ ОБОРВАЛАСЬ…»[37]
Михаил Назаров. Игорь Ростиславович, ваше давнее и мужественное неприятие и коммунистической, и западной идеологий достойно искреннего уважения. Это было редкое явление в диссидентских кругах, да еще столь высокого, академического ранга. За вашими выступлениями я следил с 1970-х годов, в публикации некоторых работ довелось и самому участвовать в эмиграции; там, в Германии, состоялась и наша первая встреча…
Но вот коммунистического режима в России больше нет. Тем не менее, признаюсь, основным адресатом вашей главной работы в данной книге я вижу наших «красных патриотов» — они уважают вас за неприятие ельцинской власти, и из других уст они, может быть, и не пожелали бы выслушать того, что говорите Вы, например, о Сталине… Однако есть в вашей книге ряд тем, которые, если позволите, мне хотелось бы как издателю уточнить в заключительной беседе.
Игорь Шафаревич. Конечно, мне самому очень интересно обсудить с вами эти мои работы, написанные за последние пять лет. И какие драматические пять лет!
Но сначала позвольте и мне уточнить одно место в вашем вступлении — о том, кого я мыслю как главного адресата книги. Безусловно — всех, с кем могу найти общий язык. А это определяется скорее по принципу «сытый голодного не разумеет» — в расширительном, разумеется, смысле. Я не хочу сказать, что голоден и что меня поймут только голодающие. Но вымирает мой народ и распадается государство. Даже совсем для меня наглядно — распалась та научная школа, на создание которой я потратил несколько десятилетий: все разъезжаются, кто куда может. И это судьба всей науки, да, пожалуй, и всего, что создавалось в нашей стране. Вот кто при этом потирает руки и сумел обернуть произошедшее себе на пользу — с теми я общего языка не найду. Но у кого от этого щемит сердце — те и являются адресатами книги. А ходят ли они на демонстрации под красными или монархическими флагами — мне кажется, сейчас уж и не так существенно. А больше всего мне хотелось бы, чтобы книга дошла и до следующих поколений, где теперешние разделения вообще потеряют смысл.
М.Н. Хотя в своей работе о коммунизме вы как раз показываете двусмысленность и неуместность красной оппозиции в качестве патриотической, она лишь вносит раскол в народ — на руку нашим врагам…
И.Ш. Действительно, сейчас, кажется, можно подвести печальный итог. За более чем десять лет попыток не возникла принципиальная оппозиция совершившемуся перевороту. Оппозиция обездоленных, лишенных своего отечества, смысла жизни, а часто и средств к существованию. А выступающая под лозунгами оппозиции структура превратилась во «вторую партию режима». Но приговор, что она «лишь вносит раскол в народ — на руку нашим врагам», кажется мне несправедливым. Именно в слове «лишь». Не забудем все же, что благодаря этим неудачным попыткам создания оппозиции и в Верховном Совете, и в Думе процесс развала страны был сильно приторможен. Сколько еще сотен миллиардов долларов иначе ушло бы за границу, сколько губительных для страны решений было бы утверждено. Хотя, конечно, все это сопровождалось множеством уступок, ползучей капитуляцией.
М.Н. Но давайте начнем с причин революции. В интервью с А.Н. Круговым вы верно отметили, что ее причиной был кризис в ведущем слое русского народа. Точны были слова Государя: «Кругом измена и трусость, и обман»… Но можно ли тогда упрекать Царя за «отказ от священного права решать» — если его решения в условиях всеобщего предательства никем не выполнялись? Состояние русского общества — включая даже верхи Церкви! — было таким, что революцию уже невозможно было предотвратить царскими решениями или физическими средствами (учтем также, что против русской монархии объединились все ее враги в мировом масштабе). Государь это почувствовал, как и то, что оказался не нужен своему народу в качестве Помазанника Божия, но не считал возможным принудить к этому свой народ силой — тем самым монархия лишилась бы своего духовного смысла. Вот в чем главная причина его отречения… То есть не Царь предал свой народ, как все еще кто-то считает, а сам оказался предан, и поэтому его действия все же нельзя считать причиной революции и ставить в один ряд с разрушительной активностью интеллигенции…
И.Ш. На этот вопрос, конечно, коротко не ответишь. Вопрос о том, кто виновник революции, вероятно, будет еще долго задаваться. Но «вина» предполагает преступление, а мне такие разрушительные процессы, как «великая революция», кажутся более похожими на болезнь.
М.Н. Вина может быть и за болезнь или за ее летальный исход…
И.Ш. Конечно, всегда имеются люди, которые эту болезнь искусственно обостряют и таким способом добиваются власти денег. Но это уже точка зрения бацилл на историю болезни. А как организм Россия и русский народ переживали кризис и болезнь. Причем ведь нельзя сказать, например, что инфаркт — это только болезнь сердечной мышцы, а весь организм ни при чем. Мне кажется, что и революция была болезнью всего народа, но проявлялась ярче в тех слоях, от чьих решений жизнь больше всего зависела. И особенно в личности Царя. Ведь он не принял ни одного цельного решения, чтобы остановить революцию. Еще вечером 1 марта 1917 года он сказал генералу Рузскому: «Я ответственен перед Богом и Россией за все, что случилось и случится». Это и есть позиция Самодержца, исходя из которой его и судит история. Вы говорите, что его решения никем не выполнялись. Разве это так? Он приказал сформировать корпус генерала Иванова для подавления беспорядков — и Алексеев этот корпус сформировал. Но Царь отправил его не в Петроград, где решалась судьба страны, а в Царское Село, для защиты своей семьи. И слушал советов Родзянко, Алексеева, Рузского. А Самодержец, сердце которого «в руках Божьих», должен исходя из этого и решать. Сила концепции монархии и заключается в том, что монарх способен увидеть недоступное другим гражданам и своим волевым решением повернуть судьбу страны. Тогда в России этого не произошло. Своим отречением Царь лишил точки опоры все монархические силы России, решил этот вопрос за них. Я вижу в этом проявление той же болезни и кризиса всего народа. Для монархической страны не может быть случайностью, какой монарх родился и взошел на престол, это все моменты жизни монархического организма, ведь Царь и народ должны быть единым организмом.
Но хочу добавить, что вполне понимаю тех, кто добивается канонизации Царя Николая II. Ведь он был расстрелян не за политические ошибки своего правления, а как русский Царь, символ России. Его гибель стоит в одном ряду с гибелью других святых мучеников, таких, как Борис и Глеб, почитаемых не за совершенные дела, а за принесенную ими жертву, в подражание жертве Христа. И мне кажется мудрым решением, что Церковь не торопит вопроса о канонизации, чтобы две стороны: пагубные политические решения и мученическая смерть как символ России — имели время разделиться в нашем сознании.
М.Н. Мне этот вопрос видится несколько иначе. Ведь и Христос мог «проявить власть» и избежать распятия… Но пойдем дальше. Описывая первые десятилетия советской власти, вы сравниваете индустриализацию за счет уничтожения крестьянства с аналогичным процессом, происходившим в свое время на Западе. А далее вы справедливо отмечаете, что коммунисты видели в крестьянстве главного внутреннего врага своей интернационалистической власти — уже в силу того, что крестьянство составляло традиционный народный фундамент русской цивилизации, которую надлежало сломить. Отсюда и такая жестокость коллективизации с искусственным голодом, бессмысленная с экономической точки зрения. Отсюда и на первый взгляд «бессмысленный» террор — в основном против старших поколений как носителей памяти о дореволюционной России. Отсюда же и «безбожная пятилетка»… В этом все-таки было существенное отличие от западного чисто экономического ограбления крестьянства. То есть марксизм не руководствовался западными рациональными установками в категориях прибыли. Он содержал в себе и некую иррациональную, «духовную» цель, которая не считалась с экономическими потерями и определила характер режима как наиболее антихристианского, причем в самой христианской стране…
И.Ш. Как я понимаю, вы хотите сопоставить «раскрестьянивание» на Западе в XVI–XIX веках и в России XX века и, хотя не формулируете результат сравнения, но, как мне представляется, видите вариант, реализовавшийся в России, более жестоким, иррациональным. Если мое толкование вашей мысли правильно, то я не совсем с вами согласен. Хотя коммунистическое «раскрестьянивание» было для меня реальностью, знакомой с детства. Я помню и рассказы о голоде, людоедстве, и колонны заключенных, строивших канал «Москва — Волга». Но когда я позже стал знакомиться с литературой, скажем, об Англии XVI–XVII веков, то был поражен тем, какие знакомые черты встречал. Крестьян сгоняли с земли, а потом, как бродяг, клеймили раскаленным железом, казнили, заключали в работные дома, где условия мало отличались от лагерей нашего ГУЛАГа. А закон, по которому предписывалось вешать ребенка за кражу булки, пожалуй, не уступит нашему закону от 7 августа 1932 года. И мне незачем вам напоминать, что этот террор на Западе тоже имел «духовную» основу: кальвинизм. Согласно вере пуритан-кальвинистов бедность была знаком греха. Бедные — это те люди, которых еще до сотворения мира «Бог лишил милости своей и предопределил к гневу за грехи их, во славу своей вечной справедливости», как говорится в их «Исповедании». Но «раскрестьянивание», продлившееся на Западе века, произошло у нас в несколько лет. Поэтому весь процесс был у нас драматичнее. Здесь я с вами согласен.