Вы указываете на финансирование — вопрос очень интересный, — но никаких сведений о финансировании Французской революции какими-либо еврейскими кругами я не встречал, хотя как наиболее мощный финансовый источник упоминается герцог Орлеанский, второй по богатству человек во Франции, глава французского масонства. Наконец, влияние через масонство? Действительно, почти все деятели Французской революции были масонами. Но не известно ничего (мне, по крайней мере) о еврейском влиянии в тогдашнем масонстве. В то время в некоторые ложи даже специально был запрещен доступ евреям.
Таким образом, здесь видно (как мне кажется) существенное отличие Французской революции от русской. И значит, те черты, которые у обеих революций общие, и в русской революции нельзя отнести за счет еврейского влияния. Боюсь, что тема «великих революций» в истории не закончена, и желающим понять это явление очень полезно сравнить их сходство и различия, тщательно отсеивая достоверное от навеянного слухами.
М.Н. Как бы то ни было, я убежден, что все сложные вопросы современности, в том числе еврейский, имеют простое объяснение и разрешение именно с точки зрения Православия. Например, проблема зла в мире, на которой, как вы сказали в одном из интервью, когда-то споткнулся ваш отец, — она объясняется не «холодностью» Бога, а Его предельным уважением свободы человека, который призван именно свободно и добровольно избрать путь служения Истине — но способен также творить зло. Господь мог бы принудить людей к добру — но в чем тогда была бы наша заслуга? И будет ли это добром? Земная история — это драма борьбы сил добра и зла ради Царствия Божия, в которой мы призваны свободно определить свое место и свою посмертную судьбу. В этом смысл истории. И православные патриоты мыслят так не только из-за верности предкам и русской культурной традиции, а потому, что только Православие дает объяснение смысла истории и смысла жизни отдельного человека. Поэтому, замечу, православными иногда становятся и инославные, «изменяя» своей национальной традиции католичества, протестантства и т. п. — как, например, американец о. Серафим Роуз, поскольку для них служение Истине важнее служения своей стране по принципу англичан, который вы упомянули: мол, «права она или нет — это моя страна»…
И.Ш. Признаться, мне трудно поверить, что на вечные вопросы человечества существуют простые ответы. Вы излагаете здесь основные положения своей книги «Тайна России», которую я с громадным интересом прочел. Мне кажется, что в ее название замечательным образом включено слово «тайна». Это подчеркивает принципиальное отличие истории от физических, химических и биологических процессов. В истории есть место тайне, а в естественнонаучном трактате это слово было бы не к месту. Но ведь «тайна» в собственном смысле слова и предполагает, что здесь не может быть ответа, тем более простого. Иначе это называлось бы по-другому: «проблема», «вопрос». Тайна не может быть «объяснена». Она постигается опытом жизни, общением с мудростью многих поколений (например, Отцов Церкви). Но скорее всего, это будет касаться лишь разных ее аспектов, а не «сердцевины». Достоевский говорит о судьбах человеческих, «которые в руках Божиих и в которых человек почти ничего угадать не может, хотя и может предчувствовать». Это относится и к другим вопросам, о которых сказано: «…и ропщет мыслящий тростник»…
В какой-то степени примером может служить та проблема зла в мире, о которую, как вы формулируете, «споткнулся мой отец». В интервью, которое вы имеете в виду, я привел самый личный, поразивший меня пример. Но это касается не только моего отца, но и всего поколения, предшествовавшего моему. Например, мой учитель в математике однажды мне сказал: «Знаете, меня часто тянет к молитве, хоть я понимаю, что это бессмысленно». Это было поколение воцерковленных, искренне православных молодых людей, но оказавшихся совсем не готовыми к той реальности, совершенно для них непредставимой, с которой их столкнула жизнь. То, чему их учили на уроках Закона Божия — что «зло есть всего лишь недостаток добра» и т. д. — не дало им основы, которая укрепила бы их души.
А те же таинственные вопросы возникают и в нашей жизни. Согласитесь, это непросто: понять, что за последние годы вымерло целое поколение стариков, которые не могли купить пищи или лекарств, что массами родятся больные, дефективные дети — ради того, чтобы Гайдар и Чубайс сохраняли свободу воли и добровольно могли избрать путь служения Истине?.. Да что тут подробно объяснять — ведь об этом и написана «Легенда о Великом Инквизиторе». И Достоевский отнюдь не изображал Ивана Карамазова ограниченным или необразованным человеком. Наоборот, есть ряд указаний на то, что в его образе он выразил какую-то часть своих мучительных размышлений.
Сейчас мы видим в России широкое влечение людей к вере. Церкви. Это часто можно наблюдать своими глазами. Часто можно встретить в храме молодых людей, не знающих, как креститься, что такое Причастие и т. д. То есть их ведут в Церковь не старшие, не традиция, а внутреннее влечение. Здесь светит надежда, что это поможет им найти силы и разум, чтобы начать восстанавливать то, что было разрушено в России предшествующими поколениями. Но очень сомневаюсь, что они найдут простые ответы на вопросы, вечно стоявшие перед человечеством. И если предупредить их, что простых ответов нет, то это, может быть, когда-то поможет им избежать разочарования.
М.Н. Тут я позволю себе не согласиться с вами. Все-таки Православие, будучи откровением Божиим, четко объясняет «тайну истории» именно в ее сердцевине. Трудностью является лишь приложение этого откровения к конкретным аспектам нашей личной и общественной жизни для ее точного понимания и предвидения — тайна на этом уровне сохраняется в том смысле, в каком вы привели слова Достоевского. Впрочем, он не был богословом, а писал об этом интуитивно и не всегда точно. Художественный жанр ведь и не призван разъяснять тайну, ему достаточно волнительно интриговать читателя ею — иначе бы роман превратился в «обычную проповедь»…
Проблема зла в Православии тоже трактуется достаточно четко. Зло, конечно, не есть «всего лишь отсутствие добра» — так упрощенно полагали только либеральные умы. В Законе Божием прямо говорится о личных носителях зла: о сатане и бесах, которые из гордости злоупотребили своей свободой для борьбы против Божия замысла и отвоевывают у Него человека. Для понимания этого и для самозащиты Бог и дал нам Свое откровение, но попускает зло действовать в мире через наши грехи — для вразумления грешников этим последним средством. В конце истории зло лишь ненадолго одерживает победу в земном мире, но гибнет вместе с ним, тогда как добро в виде спасшейся части человечества продолжает жизнь в новом послеисторическом измерении — в Царствии Божием. Нам не раскрываются лишь сроки исполнения этого — они не детерминированы именно в силу свободы человека, которому дана возможность влиять на эти сроки (но не на смысл истории), продолжать сопротивление антихристу или сдаться. Сопротивляющиеся как раз и спасутся — именно благодаря им и для них, а не для Гайдара с Чубайсом, Господь продлевает сроки.
Земной мир, испорченный грехопадением твари, уже не может стать совершенным, дьявол всегда будет находить в нем Гайдаров, Чубайсов и прочих мучителей — но наше отношение должно быть к ним соответствующим. Жизнь — это испытание для духовного созревания. Подлинный же смысл попущения Богом невинных человеческих страданий известен только Ему Самому, а Он справедлив и не может оставить такие страдания бессмысленными. В этом одна из главных сторон христианского учения, непонятная атеистическому уму, но явленная нам Самим Христом: крестный подвиг как победа над злом через страдание и даже смерть — ради воскресения. То есть невинные страдания и смерть — это не печальный, незаслуженный итог и конец, а заслуженные врата в вечную жизнь. Убежден, что в этом масштабе следует рассматривать и жертвенный отказ Николая II от власти, поскольку тогда уже ничто не могло остановить революцию и для нашего народа не оставалось уже иного пути возвращения к истине, как лишь через осознание истины от обратного, на пути страданий… В этом и состоит «тайна России», которая в XX веке в лучшей части своего народа уподобилась Христу. Эти святые жертвы не могут быть бессмысленными. Они и в земном мире способны изменить, оздоровить мироощущение нашего народа, если он осознает случившееся. Но, к сожалению, этот процесс осознания идет медленно…
И.Ш. Мне трудно здесь следовать за вами. Вот вы говорите, что Достоевский рассуждал не всегда точно и не был богословом. Но и я ведь тем более не претендую быть богословом. И рассуждать точнее его я не берусь — наоборот, то, что он писал, мне всю мою жизнь казалось пределом ясного, далеко опережающего современников, понимания самых глубоких тайн человека и мира.
Скажу то немногое, что мне кажется, в этих вопросах понятным. Что зло есть отсутствие добра — это совсем не то, что полагали либеральные умы, как вы формулируете; в том или ином виде эту мысль высказывали почти все Отцы Церкви. Например: «Не злы по природе и души человеческие, ибо в них зло есть отсутствие, неполнота блага» (св. Дионисий Ареопагит). «Зло не существует само по себе, а является смещением добра» (св. Григорий Нисский). «Зло же в материи есть только по недостатку добра» (св. Максим Исповедник). «Ибо зло и не есть (что-либо) другое, кроме лишения блага, подобно тому, как и тьма — лишение света» (св. Иоанн Дамаскин).
И я эту мысль не думаю оспаривать. Мне кажется только, что такие вечные истины в каждый век приобретают свою конкретизацию. А если их только благостно повторять, то они перестают восприниматься, а через некоторое время начинают раздражать как «духовное красноречие». Это, как мне кажется, и произошло в России, начиная еще с прошлого века. А без напряженного ощущения всех этих основных вопросов жизни (ощущения, конечно, далеко не обязательно рационалистического) ни человек, ни народ свой жизненный путь выбрать не могут. Именно поэтому, вероятно, Достоевский реализовал великие вопросы зла, добра, свободы совести — в современном ему мире, городке Скотопригоньевске, в трактире или на суде присяжных (а не потому, что писал в жанре, где «достаточно волнительно интриговать» — этого, извините, я никак не могу понять). Видение Достоевского — это, как мне кажется, и был один из данных России шансов, держась за который она могла бы миновать главные будущие катастрофы.