.
Казак попадает в разряд видовых чудовищ, врагов нации и человечества. Он изображается как безжалостная, жестокая, слепая сила, сопоставимая с силами природы. Его добыча — человеческие тела, как, например, на гравюре неизвестного автора 1814 года «Казак верхом на коне из добычи» (Cosaque sur ип cheval de prise). Накануне вступления русских войск в Париж по приказу полиции по всему городу были развешаны картинки с изображениями ужасных казаков: огромного роста, в нахлобученных мохнатых шапках, с налитыми кровью глазами и обагрёнными кровью пиками, с ожерельями из человеческих ушей и часовых цепочек[595].
Но основная пропаганда велась в прессе. Именно на страницах газет наполеоновская пропагандистская машина развернула мощнейшую кампанию по дегуманизации противника. Наполеон писал министру внутренних дел графу Ж.-П. Монталиве: «Оживить общественный дух можно не стихами, не одами, а фактами, простыми и правдивыми деталями <…> Совокупность всех этих фактов вызовет ярость и негодование. Именно тогда каждый почувствует необходимость обороняться, если он не хочет увидеть свою жену и дочь изнасилованными, чтобы не быть избитым, ограбленным, чтобы не подвергнуть себя всяческим оскорблениям»[596] .
Наполеоновские пропагандисты создавали по схожим шаблонам образы всех стран, оказавшихся военными противниками Франции, однако именно Российская империя во французской печати наполеоновской эпохи служила классическим примером «другого» общества и «чужой» культуры. И та же самая оптика французского официоза и армейских бюллетеней в отношении России влияла на состояние умов и общественного мнения в самой Франции, предопределяя вектор развития французско-российских отношений на многие десятилетия вперёд[597].
Газеты старались на славу. Сообщения о зверствах, грабежах, поджогах и особенно насилиях приобрели лавинообразный характер. Например, 28 февраля 1814 года газета «Le Journal de I’Empire» сообщала: «В хмельном упоении от своих эфемерных успехов русские публично заявили о своём скорейшем вступлении в Париж и о своём намерении убрать прочь все драгоценные памятники — бессмертные трофеи наших побед, открыть Париж грабежу, увезти с собой женщин, чтобы заселить ими свои ужасные пустынные пространства, взорвать Тюильри, одним словом, превратить эту резиденцию искусств в груду руин»[598].
Депутации от разных городов соревновались в сообщениях о «зверствах» казаков: «Они позволяли себе самый необузданный грабёж, акты варварства, которые вызывают ужас и негодование. Сначала они открыли тюрьмы, чтобы найти себе проводников из содержавшихся здесь злодеев. Все жители, которые им встречались в этот момент, подвергались без различия пола и возраста грабежу и насилию <…> Одну пожилую женщину изнасиловали на теле её убитого накануне мужа, другую молодую девушку после изнасилования проткнули пикой, и на следующий день она скончалась, третью после группового изнасилования бросили в шлюз, четвёртая тщетно искала себе убежища и защиты в церкви»[599].
Своеобразной квинтэссенцией обвинений казаков стала анонимная «Историческая картина преступлений, совершённых казаками во Франции». Издана она была, по всей вероятности, в Париже в марте 1814 года и была призвана воодушевить французов на сопротивление врагу[600].
Примеров описаний таких «зверств», «насилий», «мародерств» было великое множество, но самое главное заключается в том, что подобная пропаганда потом перекочевала в научные работы и использовалась как вполне достоверный источник.
Между тем военная кампания 1814 года оказалась скоротечной, и французская пропаганда не успела сыграть заметной роли в мобилизации населения. В обществе в то время уже наблюдалась усталость от постоянных войн, и потому всё, чего удалось добиться пропаганде — это напугать французов, но не поднять их на защиту Отечества[601]. А в период оккупации союзными войсками части территории Франции местные власти даже вынуждены были опровергать распространённые в обществе представления о жестокости русских войск[602].
После 1815 года Наполеон уже на острове Святой Елены, ведя свою последнюю баталию, битву за историческую память, продолжал пугать Европу казаками: «Если бы я разбил коалицию <…> я обезопасил бы мир от казаков»[603]. «Если бы Россия была побеждена в 1812 г., проблема мира на 100 лет была бы решена», — заявлял он[604]. Но Русская кампания окончилась поражением, и в результате «Север двинулся против цивилизации». Характерно, что хрестоматийный русский экспансионизм Наполеон объяснял весьма оригинально, а именно бедностью России: «Русские — нищие, и это создаёт для них необходимость завоеваний, продвижения вперёд». Поэтому он, Наполеон, пойдя войной на Россию, делал это исключительно ради мира во всём мире: «…это была война здравого смысла и подлинных интересов, война ради покоя и безопасности всех; она была исключительно ради мира и сохранения достигнутого — всё это было ради европейскости и континентализма»[605].
Фальшивое «Завещание Петра Великого»
Пожалуй, вершиной не только наполеоновской, но и в целом антирусской пропаганды стало так называемое Завещание Петра Великого. Фальшивка, мистификация, которая со временем сама обросла легендами и мифами и которой была обеспечена долгая жизнь. Даже после разоблачения «Завещания» на него продолжали ссылаться как на реальный исторический документ, поскольку в нём получили развитие «вечные» мифы и представления о России. Основой «Завещания» стал один из самых масштабных антирусских мифов — миф о стремлении России подчинить себе весь мир.
Само подложное «Завещание Петра Великого» стало предметом спекуляций. Об этом документе написано много работ, историки долго спорили о том, кто был автором мистификации[606].
Начнём с того, что император Пётр I никакого завещания не оставил, а фальшивые завещания в XVIII веке были весьма распространённым явлением. Но кто являлся автором этого документа?
Несмотря на то, что дискуссии идут до сих пор, наиболее вероятной представляется версия, изложенная сначала в 1958 году американским исследователем Р. Макнелли[607], а в дальнейшем наиболее полно сформулированная французским исследователем Симоной Блан. Историк пришла к выводу, согласно которому автором первоначального текста, ставшего основой «Завещания», был польский генерал Михаил Сокольницкий (1760–1816), в 1792 году принимавший участие в кампании против русских войск. После подавления восстания Тадеуша Костюшко он был отправлен в Россию и занимался там научными изысканиями. На родину он был отпущен после смерти императрицы Екатерины II. В 1797 году Сокольницкий уехал в Париж и поступил на службу во французскую армию. В том же году он написал документ под названием «Общий обзор России» и предложил его правительству Директории. Конечно, никаких симпатий к России он не испытывал, более того, считал её главным врагом своей родины. В этом документе он обращается с призывом к Франции, забывшей о своей политике союзницы и защитницы Польши и не ведающей, что не только Польше, но и всей Европе угрожает опасность в лице России[608]. В конце этого текста содержится «план увеличения России» Петра, добытый, по словам автора, в русских архивах, захваченных в 1794 году в Варшаве. Этот документ тогда не был востребован правительством Директории, поскольку внешнеполитические задачи были иными.
Однако спустя много лет о «Завещании» вспомнил мастер политической пропаганды Наполеон Бонапарт, сам стремившийся к мировому господству, причём не мифическому, а вполне реальному. В 1811 году генерал Сокольницкий был вызван в Париж, где принимал активное участие в секретных приготовлениях к войне с Россией. Именно Наполеон, просмотрев и отредактировав текст Сокольницкого, приказал включить его в книгу уже знакомого читателю Ш.-Л. Лезюра «О прогрессе Российской державы от её истоков до начала XIX века»[609]. Книгу планировали издать накануне Русской кампании с целью обосновать необходимость военного похода в далёкую Россию. Несмотря на то, что реальная цель Наполеона заключалась в том, чтобы «проучить» императора Александра I, заставить его присоединиться к «континентальной блокаде» и совместно действовать против Великобритании, целью пропаганды было внушить солдатам, что они отправляются в Россию сражаться против варварства и тем самым предупредить русскую экспансию. Однако работа увидела свет только в октябре 1812 года, когда ситуация для Наполеона была уже совершенно иной. Как бы то ни было, Р. Макнелли называл эту книгу одной из самых влиятельных в истории русофобии[610].
В заключительной части одной из глав, где рассказывалось об императоре Петре I, на двух страницах приводится резюме «плана Петра I»[611], которое лишь незначительной редакторской правкой и очень небольшими изменениями отличается от текста генерала Сокольницкого[612]. Это не оставляет никаких сомнений в том, что перед нами один и тот же документ.
По словам Лезюра, «преждевременная смерть Петра, может быть, спасла континент от большой катастрофы; но его проекты не сошли в могилу вместе с ним». Автор сообщает читателю, что в личных архивах русских императоров в Санкт-Петербурге хранятся секретные записки, сделанные рукой самого Петра I, в которых он изложил потомкам свои планы. Лезюр отмечает, что англичанин сэр Вильям Этой, английский консул в России и Османской империи, очень уважаемый человек, вероятно, знал о наличии этого документа, когда заявлял: «Это не Екатерина выработала план, ставший важнейшей целью её политических операций. Пётр Великий был первым, кто, считал его осуществимым, и с этого момента кабинет Санкт-Петербурга никогда не терял его из виду»