цемерие — вторая натура»[1121]. И если в самом тексте Кюстин воздержался от негативного изображения императора Николая I, то в предисловии к этому изданию написал так: «Император Николай прежде всего — уроженец своей страны, страна же эта не может вести честную политику, ибо судьба постоянно увлекает её на путь завоеваний, свершаемых на благо деспотизма, подобных которому нет в мире, ибо он весьма искусно притворяется цивилизованным. Только люди бесконечно доверчивые или бесконечно недобросовестные могли искать в этой стране лекарство от опасностей, грозящих Европе». Поэтому, чтобы просветить простой народ, отмечает Кюстин, он решил выпустить дешёвое «издание для народа».
Для католика Кюстина война с Россией носит религиозный характер: «Полтора десятка лет назад я предсказывал неминуемый поединок католической церкви с русской православной церковью; борьба — борьба вооружённая, борьба страшная — уже началась; чем-то она закончится?»[1122] Как видим, речь идёт о причинах исходного неприятия России, причём куда более глубоких, нежели наличие или отсутствие представительной формы правления. В результате, как отмечает О. Файджес, «к моменту начала войны её истоки, лежавшие в споре о Святых местах, были забыты, и на первый план вышла общеевропейская война против России»[1123].
Боец идеологического фронта Луи-Антуан Леузон Ле Дюк
Взгляд европейцев на Россию всегда был политически ангажированным и зависел от политической конъюнктуры. В моменты относительной стабильности он мог быть весьма спокойным и даже доброжелательным, в моменты осложнения международной ситуации, как правило, актуализировались традиционные концепты восприятия России через категории «русской угрозы», «русской экспансии» и «русского варварства».
Таких политически ангажированных авторов, для которых русофобия и нагнетание воображаемых страхов перед воображаемой Россией были лишь механизмом политической игры, способом укрепления своей популярности или личного успеха, было немало, и в годы Крымской войны подобное преображение было весьма распространённым явлением.
Типичным примером создания ситуативного образа России является творчество исследователя северных стран, учёного, переводчика Луи-Антуана Леузон Ле Дюка (1815–1889)[1124]. Каких только работ о России ни написал этот автор: это и рассказы о путешествиях, и образцовые русофобские агитки на злобу дня, и литературно-критические эссе, и даже романы!
Как мы уже знаем, восприятие иностранцами России зависело от двух факторов: как европейцы сами себя ощущали и каковы были их ожидания от России. На примере произведений Леузон Ле Дюка эти метаморфозы восприятия прослеживаются весьма отчётливо. Он — как флюгер, и его описания России зависят от текущего политического момента, поэтому, говоря советским, точнее, антисоветским языком, он «колеблется вместе с линией партии». Россия на страницах его произведений, на первый взгляд, очень разная, причём даже в работах, написанных в одно и то же время, более того, даже в пространстве одного и того же текста. Однако при более внимательном прочтении видно, что его отношение к России неизменно, просто несколько варьируется степень неприятия.
Что ещё характерно, Леузон Ле Дюк претендует на то, что знает Россию очень неплохо, при этом знает её изнутри. Если верить автору, он побывал в нашей стране четыре раза (в 1840,1842,1846–1847 и 1850–1851 годах).
В 1840 году двадцатипятилетний Леузон Ле Дюк впервые отправился в Петербург «ради удовольствия», как он сам пишет в книге «Современная Россия»: «Я хотел своими собственными глазами увидеть Россию, о которой рассказывают прямо противоположные вещи»[1125]. Спустя два года он вернулся в нашу страну, став воспитателем детей в доме графа Владимира Алексеевича Мусина-Пушкина, сына первооткрывателя «Слова о полку Иго-реве», жившего тогда в Хельсинки[1126]. По его словам, он был очень счастлив в этой семье и в этом обществе; увлёкся финским эпосом «Калевала» и решил перевести его на французский, для чего стал изучать финский и шведские языки. Не зная русского языка, он весьма вольно перевёл на французский «Героя нашего времени» М.Ю. Лермонтова.
В 1846 году он вновь прибыл в Россию. Дело в том, что французское правительство поручило ему важную миссию: привезти из России камень для саркофага Наполеона Бонапарта. Эта экспедиция длилась три года, и о ней Леузон Ле Дюк рассказывает в книге «Очерки по истории России и Северной Европы»[1127], опубликованной в 1853 году. В 1873 году эта история вышла в свет отдельной небольшой брошюрой под названием «Саркофаг Наполеона в Соборе Инвалидов»[1128]. В 1886 году этот же очерк был помещён в книге «Воспоминания и впечатления от путешествий по странам Северной Европы: Швеции, Финляндии, Дании и России» (второе издание вышло спустя десять лет)[1129]. В этой книге нет никакой политики, и в своём рассказе о путешествии за камнем Леузон Ле Дюк ничего плохого о России не написал, а в разные издания этой работы никаких изменений не вносил. Он весьма нейтрально описывает Россию, конечно, жалуясь на непроходимые дороги и бюрократию, в то же время не забывая поблагодарить за помощь, оказанную ему императором Николаем, который, по выражению Леузон Ле Дюка, «сердечно ненавидел» короля Луи-Филиппа, но при этом с большим уважением относился к Наполеону Бонапарту. Книга — просто рассказ об экспедиции и впечатлениях от Карелии и её жителей.
Итак, рассказ об экспедиции за порфиром был написан в 1853 году, накануне Крымской войны. Как только началась война, Леузон Ле Дюк оказался одним из тех, кто возглавил пропагандистскую антирусскую кампанию. В 1853–1854 годах он опубликовал работы «Современная Россия», «Русский вопрос» и «Россия и европейская цивилизация». Две последние книги — это откровенно русофобские работы, жёсткая пропагандистская публицистика, созданная на потребу дня, можно сказать, добротные пособия по классической русофобии.
При этом, как подчёркивает Леузон Ле Дюк в предисловии к работе «Россия и европейская цивилизация», датированном 1 июня 1854 года, на написание книги его подвигло только стремление рассказать правду о России и написать книгу так, как ему диктует его совесть[1130]. Ничего личного, просто Россия — враг, с ней идёт война. Для учёной публики или просто образованного читателя предназначаются научные исследования или заметки о путешествии, но для широких слоёв населения, обработанных антирусской пропагандой, создаётся агитационный опус с одиозным образом врага.
Себя автор представляет серьёзным знатоком России, сообщая, что трижды выполнял в нашей стране правительственные миссии и встречался с официальными лицами, оказывавшими ему всяческое содействие[1131]. Однако Леузон Ле Дюк подчёркивает, что вся эта помощь — лишь желание пустить пыль в глаза, и в этом искусстве русские весьма преуспели, более того, они умеют «позитивно маскировать» свою страну, то есть представлять её в выгодном свете[1132]. Как видим, он развивает уже сформировавшийся стереотип о том, что Россия — «царство фасадов» и всё в ней видимость, что объясняется стремлением скрыть реальную ситуацию. «Что такое империя русских? Имя ей — ложь»[1133], — восклицает путешественник.
По его словам, чтобы иностранец не узнал ничего лишнего и увидел лишь то, что дозволено увидеть, к нему, конечно, из самых благих побуждений, приставят фельдъегеря, который будет сопровождать его на всём пути и уж точно покажет то, что следует показать. Правда, сообщает Леузон Ле Дюк, есть возможность избавиться от опеки фельдъегеря: его надо поить водкой на каждой почтовой станции, ведь какой же русский не любит выпить![1134]
Как известно, рыба гниёт с головы, и обман в России начинается на самом высоком уровне, а главным устроителем «царства фасадов» является сам император. Леузон Ле Дюк рассказывает, как в 1846 или 1847 году в Петербург из Берлина прибыла группа прусских офицеров, чтобы изучить опыт организации эскадронов гвардейской кавалерии. Император принял гостей в высшей степени любезно и сказал по-немецки сопровождавшему его офицеру: «Видишь этих господ? Их отправил сюда мой прусский брат с целью изучить наши эскадроны. Покажи им всё, как братьям!» А потом обратился к нему уже по-русски: «Ты им всё покажешь так, как должен показать!» И офицер, по словам Леузон Ле Дюка, всё прекрасно понял[1135].
Книга построена как хорошо продуманное пропагандистское пособие, учебник по классической русофобии, где в каждой главе, а их много, описывается политическая, социальная и религиозно-нравственная картина жизни российского общества. Причём как в настоящем учебнике здесь присутствует развёрнутый план, благодаря которому содержание становится предельно понятным. Так, первая глава называется «Самодержавие». Из перечня вопросов, освещаемых здесь, читатель узнаёт, что самодержавие — это антиевропейский институт, амальгама всех тираний, не имеющая аналогов в мире, и уже одного института самодержавия достаточно, чтобы создать пропасть между Россией и цивилизованной Европой[1136]. При Иване Грозном самодержавие оформляется в окончательном виде: «Нет больше спокойствия, нет безопасности, есть только смерть для всех»