Если сравнивать труд Леруа-Больё с предшествующей традицией, то, на мой взгляд, разрыв с ней не столь значителен. Ведь и сам автор в предисловии к своей книге указывал, что опирался на работы своих предшественников или авторов, писавших параллельно с ним, упоминая работы А. фон Гакстгаузена, К. Мармье, Л.-А. Леузон Ле Дюка, А. Рамбо, Л. Леже и многих других исследователей[1415]. Кроме того, его взгляды формировались под влиянием идей А. Токвиля, И. Тэна и Ж. Мишле. Многие из этих авторов вовсе не симпатизировали России, взять того же конъюнктурного русофоба Л.-А. Леузон Ле Дюка или даже осторожно-критичного К. Мармье, не говоря уже о Ж. Мишле. Как видим, даже стремясь к объективному и независимому взгляду, Леруа-Больё не мог не оказаться под влиянием идей, которые он извлекал из прочитанных книг, и это отчётливо проявляется на страницах его работы.
Безусловно, работа Леруа-Больё — это уже не собрание анекдотов и забавных историй о России, какими изобилуют книги В. д’Арленкура, Ф. Лакруа, Ж. де Ланьи, Л.-А. Леузон Ле Дюка и в целом многих, кто прежде писал о России, причём как в позитивном, так и негативном ключе. Его подход отличается тем, что он не только был лично знаком с представителями российской элиты (это было характерно и для его предшественников). Он читал произведения российских общественных деятелей и историков, знал концепции, изложенные в работах С.М. Соловьёва, Д.И. Иловайского, Н.И. Костомарова, И.Е. Забелина.
Леруа-Больё неоднократно бывал в России. Впервые он посетил нашу страну в 1872 году (он планировал свой визит в 1870 году, но отъезд был отложен по причине начавшейся Франко-прусской войны) и неоднократно возвращался сюда (в предисловии к своей книге автор отмечает, что до 1881 года он побывал в России четыре раза)[1416], а потом приезжал в 1905,1906 и 1907 годах[1417].
Конечно, это было не первое столь длительное пребывание в России. Например, граф Поль де Жюльвекур прожил здесь семь лет (с 1833 по 1840 год) и даже женился на русской даме; барон Проспер де Барант, посол Франции в России, занимал свой пост с 1835 по 1841 год; дважды, в 1836 и 1842–1843 годах, бывал в России знаменитый художник Орас Верне; путешественник и исследователь Леузон Ле Дюк приезжал в Россию многократно; много лет работал в Санкт-Петербурге литератор и журналист Шарль де Сен-Жюльен. И все они оставили свои работы о России, которую тоже весьма успели изучить. Другое дело, что русского языка, за редким исключением, они не знали, в то время как Леруа-Больё бегло владел как книжным, так и разговорным русским языком.
Свой труд Леруа-Больё не писал быстро, наскоком. По его собственным словам, его книга — результат десяти лет труда и четырёх путешествий по России[1418]. Обычно авторы создавали свои сочинения по горячим следам и издавали их сразу после путешествий. Исключение составляет книга Кюстина, которая увидела свет спустя три года после возвращения во Францию. Хотя изначально заметки о России публиковались Леруа-Больё в журнале «La Revue des Deux Mondes», книга не стала просто сборником этих статей; как отмечал сам автор, это совершенно переработанный материал, дополненный после новых визитов в Россию и общения с русскими[1419].
Как справедливо отмечал Ш. Корбе, все авторы писали о России так, будто никто до них её не изучал, и игнорировали достижения своих предшественников, поэтому каждое поколение начинало заново этот сизифов труд[1420]. И каждый писатель подчёркивал, что до появления его книги Россию либо вовсе не знали, либо писали о ней сплошные небылицы. Это общее место, и таких примеров можно привести много. Например, Ш. де Сен-Жюльен в предисловии к своей книге «Живописное путешествие по России», опубликованной в 1853 году, отмечал, что, за исключением небольшого количества работ, публиковавшихся в «La Revue des Deux Mondes» и некоторых других журналах, о России издавались только книги, содержащие заблуждения или являющиеся памфлетами. Россия, по его мнению, остаётся terra incognita для Европы, отдалённая от неё расстоянием, незнанием языка и нехваткой серьёзного изучения на местности[1421].
Леруа-Больё в очередной раз «открывает» Россию для французского читателя, утверждая, что французы в целом не знают заграничной действительности. В этом, по его мнению, заключается одна из важнейших ошибок Франции, а также одна из главных причин её иллюзий. При этом он считает, что Франция должна изучать не только соседние государства, поскольку, как и во времена античной Греции, «современная Европа формирует семью, члены которой, несмотря на существующие распри, живут вместе, сохраняя при этом личную независимость»[1422].
Как и его предшественники, Леруа-Больё полагает, что Россия — самая обширная страна Европы, насчитывающая больше всего жителей, известна меньше, чем мусульманский Восток и Новый Свет: «Расстояния больше не могут отделять Россию от нас, но нравы, учреждения, язык, — всё это создаёт между ней и остальной Европой высокие стены, опирающиеся на религиозные или политические предрассудки»[1423].
Подчёркивая, что европейцы и французы плохо знали Россию, Леруа-Больё не без оснований отмечает, что тенденциозный и необъективный взгляд на эту страну был связан с опасениями, вызванными её активной внешней политикой. Поэтому российская политика, продолжает Леруа-Больё, вызывала «жалость к её жертвам и влияла на наши суждения о России», на которую смотрели глазами поляков и очень часто узнавали только по работам её противников. Да и сам Леруа-Больё был полонофилом и в молодости писал стихи в защиту Польши[1424].
Следуя сложившейся традиции, Леруа-Больё подчёркивает, что русские исследователи не могут создать объективную национальную историю, хотя «любят говорить, что только они и могут писать о России. Мы им охотно позволили бы нарисовать свой портрет, если бы они могли представить свою страну с тем же усердием, искренностью, интересом, как мы этого хотим»[1425]. Леруа-Больё не сомневается в объективности именно иностранного взгляда, поскольку он не связан с «партийными подходами и школьными теориями»[1426].
Начинает своё повествование Леруа-Больё с описания природно-географических условий, территорий, климата, рельефа местности, то есть в духе идей Ш. Л. Монтескьё и других французов, которые писали о России.
Леруа-Больё пытается ответить на главный вопрос, который ставили перед собой и другие авторы: является ли Россия европейской страной (хотя, как мы только что видели, он именует её «самой обширной частью Европы»)? Исследователь полагает, что она серьёзно отличается от Европы, и многое их разделяло и разделяет. Но, в отличие от большей части других исследователей, он пытается Россию понять и объяснить её путь, выяснить, в чем причина её отставания и инаковости. До Леруа-Больё только редкие писатели подчёркивали, что Россию нельзя подгонять под европейские стандарты и постоянно сравнивать с Европой. Но сам он, на мой взгляд, при всей своей симпатии к России, зачастую попадает в ловушку стереотипов и начинает сравнивать.
Инаковость России Леруа-Больё объясняет прежде всего спецификой её исторического развития. Сравнивая российскую историю с историей народов Европы, он именует её «негативной» в том смысле, что «история России отличается от истории других европейских наций скорее тем, чего ей недостаёт, нежели тем, чем она владеет». Если для Кюстина Россия — «царство фасадов», то для Леруа-Больё — «царство лакун и пробелов». И лакуны в прошлом соотносятся с лакунами в настоящем, с лакунами в области культуры и даже в самом духе русского народа. «Эта пустота истории, это отсутствие традиций и национальных институтов у народа, который не смог заимствовать чужие традиции <…> мне представляется одной из причин негативных склонностей русской интеллигенции (именно этот термин он использует — Н. Т.), одной из отдалённых причин морального и политического нигилизма»[1427].
Московия, продолжает Леруа-Больё, не знала феодализма, который с принципом взаимосвязи между службой и долгом формировал понятие права; не знала рыцарства, а именно ему Запад обязан идеей чести, и именно в этом Монтескьё, как отмечает исследователь, усматривал фундамент монархии и основу чувства собственного достоинства. Россия никогда не имела дворянства, а её единственными рыцарями были казаки — «армии дезертиров и беглых крепостных, сообщество авантюристов наполовину христианских, наполовину пиратских, которым степь гарантировала дикую свободу»[1428].
Россия не имела ни коммун, ни хартий, ни буржуазии, ни третьего сословия. Новгород, Псков, Вятка, находящиеся на окраинах страны, являлись, по мнению Леруа-Больё, лишь исключением из правил, и этого было явно недостаточно для развития страны. И даже городов, продолжает он, не было. В Московии, освободившейся от татарского ига, был только один город, резиденция князя, но эта столица была лишь огромной деревней, а сама Московия являлась «государством крестьян, сельской империей». Между тем, подчёркивает Леруа-Больё, без городов нет ни богатства, ни искусств, ни науки, ни политической жизни. Более того, нет самой цивилизации[1429]. Все эти утверждения далеко не новы; эти же самые мысли развивал, например, маркиз де Кюстин, об этом писал в своих «Заметках о России» историк и знаток Средневековья, посол Франции в России Проспер де Ба-рант.