– Куда этъ ты чалишь?! А ну!
Он со всей дури рванул его обратно, и оторвав ручищу и часть воротника, обнаружил на них сопли.
– А ну! Ща те об усы вытеру! – и попытался сделать это; С-ор чуть не заплакал.
– Иди за самогоном сходи, не понял, что ль!
…Кое-как он выбрался из Папашиных лапищ, и потрусил, показав свои три тыщи и собрав ещё две с подвернувшегося местного населения, к знаменитому дому и семейству Ивана Фрола – про которых в деревне лаконично говорят «они гонют». Но прямо на углу столкнулся с Мирзой.
– Так, Рая! И куда это мы суда?!
– П-пап-паша сказал: за самогоном…
– Какой Паша, Витёк, Рая, ёк-накорёк?!
– …За самогоном… за самогоном… – механически урчал он, как-то дёргаясь и перебирая ногами на месте, удерживаемый держащимся за его карман карликом Мирзой, уже ничего не осознавая, и почему-то ещё в голове само собой думалось и повторялось: сейчас ещё спросит: «За каким самогоном?!»
– За каким самогоном?!
– Но Яха…
– Мне по фигу, что Яхо, Раиса ты редиса, Горбач ты, мой дядя дорогой!
Учитель попытался объяснить, что сейчас «слётает», как у нас говорят, сначала за тем, а потом так же быстро и исправно, за другим, но Мурза не особо ему внял, и обвиснув на плащике, полуповелел сопровождать себя обратно в школу – не бросать же…
При входе, отягощённом множеством препятствий и пертурбаций, из мигающей полутьмы вроде бы выплывал Яха, приближавшийся к ним, дабы не упасть, по стенке…
…Через дюжину мучительнейших для учителя минут они с ним и встретились…
– Сх… ск… – заикался Яха, пытаясь преобразовать рвотные позывы в слова. – Сх-хадил?!
– М-меня не пускают…
– Х-то-о?!! – с внезапно откуда-то взявшейся силой и дурью взревел Яха, и, оторвавшись от стены, как от магнита, рванулся на них. «Ну всё…» – подумал Бадорник, но напрасно: словно притянутый более сильным магнитом, он дал немного вбок – в притолоку двери – сразлёту врезался башкой – так и шею можно сломать!
С-ор непроизвольно кинулся его подбирать, да так усердно, что даже вмиг освободился от Мирзы.
…Освободившись из-под них обоих, мирно сплетавшихся на грязном полу на входе в школу, он поспешил исполнять их волю, решив сначала – по порядку поступления заказа и в силу обоих оных равнозначности – отправиться, хоть и не ближний свет, за сигаретами.
22
Меж тем один из так называемых аттракционов всё же нашёл своё по-пьяному корявое воплощение. Распоряжался тут уже Серёга14.
Затея сия, как помнится, возникла ещё давно и как бы сама собою – всего-то надо было разбежаться в дальнем, редко посещаемом учителями крыле коридора, и, подпрыгнув, приложиться по стенке пинком – кто выше вдарит. Естественно, во-первых, что достижения отмечались мелом, а в лучших случаях сразу намазанной им подошвой; во-вторых, что личный рекорд принадлежал даже не «каратистам» Жеке или Шлёпе, а длинногачему Сусе (звательно-ласкательное от Суслик), и в-третьих, что абсолютные рекорды достигались почему-то негласно допускаемыми парными выступлениями, и, что уж и совсем естественно, самый абсолютный из них был установлен тем же Сусликом, у… авшим в подобии прыжка пинчища мелкому и прыткому Швырочку, резво заподпрыгнувшему на стенку в свою скромную, но оттого не менее важную очередь. (Здесь, конечно, надо сказать, не избежать неких неестественных последствий, и все сразу начинают говорить о каком-то «опущении кишечника», но это же, однако, в так называемом «лучшем случае» – ведь можно промахнуться и зарядить своему напарнику куда угодно!.. По словам знатоков, удар сей называется вкочерыжить, потому что боль от него пронизывает всю область простаты (вообще от задней точки до переднего конца) и служит, по их профанским заверениям, добрым средством к её профилактике – а скорее, конечно, наоборот.) Как вы поняли, всё дело в синхронности…
Теперь эта потаённая экстремальная забава была перенесена в самый что ни на есть центральный коридор – самое основное место, где проходят линейки, физкультзарядки и уроки физ-ры, а иногда и так называемые «Весёлые старты», максимум изобретательности и жертвенности на коих – прыжки в мешках или какая-нибудь чехарда. Почти все почему-то, хотя им и было предварительно всё разъяснено и именно это-то и запрещено, пытались впечатать ботинком или калошей в портреты гостей, а особым шиком считалось, конечно, «достать до свово патрета»!..
После нескольких хаотичных одиночных попыток (кстати, первым всё же прыганул сам Морозов, установив, кстати, довольно хорошую за всю историю со– (или ис-?) -стязаний среднюю планку, в этот раз никем не взятую – да-да, скорее всего, по причине пьянства; кстати, он был довольно лёгок и прыгуч всегда – никогда такими вещами не гребовал), Серж стал подначивать публику, дабы она подначила разбиться на пары многим уже известных атлетов.
И короче, начались «Весёлые старты» (или страсти). Весь какой-то огрубевший, закостеневший от выпивки, непомерно красный с красными остекленевшими, будто искусственными – но всё же живо выражавшими дурачее мертвящее выражение – глазами Папаша схватил мёртвой хваткой ничего не подозревавшего лыбящегося, скалящегося и раечкающего Мирзу. Вскоре его насильно разогнали (держа-таща за руки), причём не боком, а как-то прям в лобовую в стенку, и громыхающий кирзачами, негнущийся и одухотворённый только фантазией что-твой-Железный-Дровосек-Папаша, громогласно оттопав вслед за ним три шажища, шарахнул бедному прям под копчик.
Естественно, что попытка не была результативной, и всеми сразу же было решено её повторить. После почти что десятиминутных оваций корчащегося на полу Мирзу уж было опять подымали и потащили, но вступились Ган и Серж…
А тут как раз подоспел пойманный сердобольными сотоварищами-односельчанами Шывырочек, уже почти избегнувший очередного титула… но всё же, эх… словленный ими на выходе в раздевалке!.. Само его наименование, судя по рукоплесканиям и руконаложениям публики, даёт ему большие преимущества…
Но тут случилось непредвиденное. Раздалось Белохлебовское «Са-ашк!», и хоть и пьяный, но достаточно быстро сообразивший помощник, уже тоже утекавший и почти миновавший сей чаши, был настигнут, сбит с ног и схвачен, – и откуда-то из тёмной чащи раздевалки послышалось весёлое простонародное «Сдябрили15!»…
Потом были довольно продолжительные консультации тренера-новатора со спортсменом – как пить дать будущим рекордсменом. Со стороны слышалось: «Не буду!» – «Будишь!» – «А эсли ему с двух сторон всадить» – «Да он ссохший, лёгкий, точняк».
Надо ли уточнять, что после всего сего со всем уже наверное смирившийся Сажечка был отпущен Белохлебовым – откуда-то из затемнённого угла – и выскочив, шарахаясь из стороны в сторону, как аглицкий иль польский кролик от русских борзых, чудом как-то вильнул от тяжелейшего удара Папаши, – фу, увильнул!.. – а потом – чисто случайно! – проскочил как-то вроде прям под чудовищно задранной в дурачем пируэте ножищей Суси и рванул на выход, и даже был таков. «Эх-хе, – вздыхал атитектор главный фермер, – такой дуэт расстроился!..»
И наконец, под гром аплодисментов, под романтическую музыку («Ты морячка, я моряк…») в свете прожектора (кто-то управляет за С-ора) на лёд пола вышла знаменитая пара – двукратные чемпионы правого крыла коридора и априори нынешние фавориты. Швырочек ёрзал в объятиях партнёра и вырывался, как заяц в «Ну погоди!», а Суся, двухметровая обдуплеченная дядильня с «железной губой», как Волк, кланялся, пожёвывая в вставных стальных зубах цыгарку.
Наконец, разогнавшись – в обнимку и полузадом – полукругом по залу, они одновременно – один за другим – въехали по касательной к заветной доске почёта и, ещё более синхронизированно выполнив некое подобие «пистолетика», – у первого переходящего в «тулупчик», а у второго в пинчекрен, – засандалили его ему. Попал кроссовком ему, а он своим ему на портрете в лоб. Такая вот кода па-де-дё. Все были очень довольны (а Ган, видимо, всё же почему-то и не очень), и даже сами чемпионы, получившие в качестве приза отдельно припасённый литровый кубок водки «Rasputin», разделить тяжесть которого, впрочем, тут же нашлось много желающих (большинство из которых тут же получили от Суси наградного пинка).
23
«Посидим мы вечерком, / Нам поможет интерком!..» – бурчал-напевал себе под нос Бадорник какую-то ахинею, поспешая трусцой, полусгорбившись, полускользя по хрустким корявым ледышкам.
А между тем друзья-оппоненты Яха и Мирза опять всё возились на полу у раздевалки. Стоя на четвереньках, они то обнимались, то бодались, взаимно назывались братьями, друганами и корешами, горячо клялись в любви и уважении, даже до того, что готовы отдать друг за друга жизнь, но конкретно в этом случае «конкретно уступить» никак не могли. При этом, естественно, не обращалось никакого внимания на то что, гонец уже удалился, и что давно приблизился Швырок, который уж было хотел уж в очередной раз даже слинять домой, но по дороге был встречен Яхиной матрей, направлявшейся с кипятильником в руках в школу на поиски своих Левона да Яхи, которую заверил, что сам, быстренько вернувшись-обернувшись, тотчас же их найдёт и полностью возвернёт в лоно семьи безо всяких электронагревательно-нравоучительных приборов. Благо, она задержалась со своей родственницей, которую ученики звали «мама Чоли», в школьной столовке.
– Лёньк, хватит полозить, вставай!.. – хватал и тянул он ручонками Яху то за руку, то за кудри, – щас мать придёт с кипитильником!..
– Яп-понский ты крокодил!.. – изредка отвечал Яха, как бы переключившись на Швырочка, но если очень прислушаться, то он, скорее всего, вторил своему Левону, который тоже лежал, приткнувшись, у двери учительской и изредка произносил сам для себя то же самое ругательство – получалась своего рода перекличка поколений.