какая странная – двойная. Там был своего рода тайник. Свесившись туда, прям внутрь ларя и дальше запуская руку вовнутрь стены, я нащупал там свои сокровища. Сокровища детства и его продолжения, «завязи наших барышей». Два пакета – и кассеты, и тетрадки. Правда, достал я, кажется, не всё – так что, несчастные будущие литердиггеры, дерзайте! Пока дом ещё стоит, и буквально недавно вот я узнал, что его продали товарищу Сибабе (тоже где-то у меня упоминался сей персонаж, неужели производное от Саид-Бабы?!) – за 10 тыс. руб.! Мне хотя б половину этой суммы получить за публикацию и то счастье. (Кстати, где ж и сборник афоризмов с комментариями на полях – неужто так и пылится, периодически разогреваясь, за печкой?! Честно говоря, я не хотел бы, чтобы его нашли.)
Надо ли говорить, что текст оказался не так гениален, как я себе представлял и надеялся. Правда, весь его я так и не прочитал (не могу перечитывать свои произведения полностью!..), и сейчас, когда я, ваш – а точнее даже не ваш, но его – без щегольства – покорный служитель, перепечатываю его и одновременно пишу вот читаемое вами сейчас предисловие26, мне остаётся в силу этого полумифического текста только верить. Я помню и верю, что в нём что-то есть, что в нём есть всё, что нужно для литературного произведения и даже шедевра.
Что касается литературной обработки/переработки текста. Естественно, сначала я хотел «оставить всё как есть». Но начав читать, сразу вспомнил, что манера изложения у меня тогда была простоватая, с перепадами (короткие предложения, описывающие действия героев или передающие какие-либо примитивные мысли, с редким, но, как говорится, метким вкраплением путано-длинных, претендующих уже на какую-то почти толстовскую глубину мысли или почти достоевскую неопределённость и самоцельность-самозначность действия… и плюс диалоги, которые у меня прям с детства блестящи!..), но уж шибко своеобразная – начиная с каких-то вычурно-новаторских деталей вроде пропуска некоторых слов и замены их двойным апострофом (как, напр., я потом увидел у А. Цветкова-мл.: «Я вышел из и поплыл…», а предыдущее предложение было про лифт, поэтому и так понятно, откуда вышел), и кончая необычной пунктуацией и расстановкой акцентов, не говоря уж о словоупотреблении и лексике. Но, может быть, я и преувеличиваю… В итоге, я остановился на том, чтобы в основном оставить всё как есть, передать, где возможно, максимально близко к оригиналу, только лишь по возможности сделав текст более адекватным – чтобы написанное было понятно не только мне27. Конечно, с той поры прошло тринадцать годков, и многие вещи, мысли и темы нынешнему автору давно не близки, поданы наивно и прописаны не детально, как у Репина, но, как сейчас мне кажется, сказочно-олеографично, будто на репродукции Васнецова… но что поделаешь: логику произведения соблюдать надо, и вообще действительно ведь – правдыстинно, как говаривала бабушка, – сейчас так уж и не напишешь!
Вся моя надежда на то, что почтенная публика оценит мой рискованный жест: после почти тысячи страниц «взрослых» опусов выпростать из большого брутального мешка истории самые зелёненькие-неокрепшие ростки ошепелёвизма и не почтёт сие за какую-нибудь несуразно постмодернистскую выходку. Тем более, что «фишка уж старая»: на сопоставлении подлинного подросткового текста и комментирующего его современного, как вы помните, построена повесть «Настоящая любовь/Грязная морковь» (1994/2001), дающая, кажется, и ключ к разграничению, так сказать, героя и автора… Однако!.. Только вот сейчас отрыв в рукописях начало названной повести, чтобы указать дату, удостоверился в том, что я почему-то предполагал и чего боялся (ведь тогда и предисловие надо было б писать по-другому): обе повести написаны в том же самом 94-м году! Ну что я могу сказать? – наверно, в хронологии собственного творчества я, как и многие графоманы, не сильно так силён, я не литературовед, не критик, моё дело написать, ну ещё, может, издать… Могу добавить к вышесказанному только ещё некоторые сведения, о которых только что вспомнил и которые, пока рядом архив, могу уточнить.
В августе 1995-го, готовясь к поступлению на юрфак, меж усиленных занятий, сбиваясь, я накатал небольшую повесть «Козырной валет», с криминальным, можно сказать, сюжетом. Поступив (всё же) на другой факультет, я показывал её упомянутым кружковцам, а также С. Е. Бирюкову (руководившему куда более благообразным кружком), но все как-то не реагировали, и я сам что называется сказал на неё рашпиль, благополучно забыв. Но однажды, на тетьем уже курсе, мне пришла гениальная (?) идея объединить «Валета» с «РосДиснейлендом», а заодно и добавить туда всё, что возможно, про бабаню, её домик и проч. И этим убивался не один заяц: в «Диснейленде» как-то до конца непонятно (вернее, в начале, где отсутствуют первые две главки), из-за чего учитель служит ученикам – и, увы, отнюдь не в евангельском смысле. Просто говорится вроде, что он совершил какое-то преступление, которым юные следопыты его и шантажируют, и раз он так старается, то видимо что-нибудь серьёзное, может быть, даже и убийство (это теперь-то я могу представить и понимаю, что судя по всему нечто более тривиальное, напр., прелюбодеяние с несовершеннолетней или кражу) … А в «Валете» напротив, героя-протагониста, юродиво-тёпленького мыслителя-мага от сохи, насколько помню, кто-то в конце повести убивает (или, что ли, он просто загадочно исчезает, и, по-моему, даже с намёком на то, что самоё автор тоже может быть в подозрении причастности к этому – «дабы завладеть его знаниями», почерпнутыми сим интригующим Валетом в прочитанных, а изложенными в написанных им книгах, да ещё в таинственном его ноу-хау – некой доске навроде шахматной с вписанными в клеточную иерархию символами; по сюжету что-то наподобие рассказа Г. Ф. Лавкрафта «Наследство Пибоди») – а кому это нужно (неужели автору? птьпфу, бяка!), никак не объясняется. Тогда пришло мне на ум сделать небольшую инверсию: учитель укокошил дурачка-философа, «дабы ЗЕЗ» (сцена в стиле убийства Троцкого, подсмотренная через набоковское окошко-щель), а ученики (те же самые в основном!) этим его и шантажируют – т. е. начать с «Козырного» (а там почитай вся жизнь героя описана, начиная с бурной молодости), продолжить «РосДиснейлендом», а закончить ещё кое-чем. Вот вам и роман. Тогда исполнил только с дюжину страниц начала. Не знаю, может ещё и напишу.
Ещё одно: первая вставная главка (13-я) – подлинный отрывок из романа, который я тоже начал писать, датированный 93-м годом. Стихи тоже подлинные, написанные, правда, не в шестнадцать, а в тринадцать лет, причём для этих моих лет это был факт фактически единичный (данное стихотв. написано ночью 18—19 августа 1991 г.!); на создание поэтических текстов-миниатюр вместо прозаических я как раз стал переходить в шестнадцать лет. Что поделать, наивно-слюняво-дегенератского лиризма и я был не чужд (правда ограничился всего дюжиной текстов, не больше); но текст этого отрывка ещё читается как плохой перевод потому, что был зашифрован. Году в 92-м, начав писать «про девочек», я изобрёл для вящей конспирации собственный шифрованный алфавит – криптограммы его довольно похожи на прописную латынь, или на её польскую или чехословацкую какую-то поросль… Но чтобы его было труднее декодировать, я сразу ввёл в него гениальный принцип «от гриба» (естественно, тогда он ещё не имел такого названия): некоторые буквы имели не одно обозначение, а два или три, все абсолютно равноценные, могущие в тексте варьироваться как угодно безо всякой закономерности. Шифр помешал прозрачности, наглядности строф.
Вообще всё действие обоих «Диснейлендов» было подготовлено как раз реальными нашими с братцем акциями (мы обряжались в самодельные костюмы ниндзя, шпионили и проказили…) – сие отражалось в записках, даже может в дневниковых записях или подобии отчётов (по-моему, это не сразу был роман), которые я вёл, если не ошибаюсь, с 1 мая 1992 г. Потом нас едва-едва не поймали (чудом! – вот бы мы за свои «диверсии» – ставшие почти уж без кавычек! – нарвались на очень крупные атата!), и мы не стали долее играть в «Неуловимых мстителей» и сразу прекратили. Наверное, вскоре после этого я начал роман «Russian Ninja», но не хватило духу и сил, да и текст, сами видите, довольно беспомощный. Всё это сообщаю не для того, чтобы похвастаться и напустить вам в глаза какой-нибудь пыли, а просто вспоминаю, констатирую факты – ведь так и было…
Тематика произведения, надо сказать, действительно специфическая. Подзаголовок «О становлении российского фермерства», в принципе, соответствует действительности, но даёт нам не так много, как в нём торжественно заявлено. Это всё равно, что гениальный судя по всему (напр., по первой экранизации) «Тихий Дон» читать как повествование «о становлении» – «о коллективизации у казаков и о борьбе („их“) с контрреволюцией». Вторую тему можно было бы обозначить как «о кризисе (советской) школьной системы» и произведение рекомендовать для ознакомления работникам наших приснопамятных школ. Ведь автору уже сейчас понятно, что не избежать ему упрёков в натурализме изображения, а вместе с тем в его же, натурализма, искажённости, извращённости, да и вообще общей негуманистичности или даже откровенной (по другим источникам, сокровенной) антигуманности самого создателя произведения, причём во первых рядах зачнут выступать именно людишки из этой категории (перед ними я и привык оправдываться). Заявляем сразу: всё это неправда, мы утверждаем традиционные гуманистические ценности. Впрочем, очевидно наверно, что и на «становление» и на «разложение» молодому автору довольно-таки наплевать, что для него важнее всего личность (и больше всего своя собственная, в чём он подражает своему герою), а с остальным (более глобальными и значимыми процессами!) критики-кьрётики уж разберутся.
Так, наш друг Виктор Iванiв, хоть и не критик, а настоящий поэт, выдал рецензию на мой первый роман и на первый роман Наташи Ключарёвой «Россия: общий вагон» под названием «На фуражке моей серп, и молот, и звезда»