— Проходите, молодой человек.
Я зашёл внутрь с замиранием сердца. Внутренняя «жаба» удовлетворённо крякнула. Аптека представляла собою небольшое помещение с деревянными витринами. Некоторые были накрыты стеклом. Шкафчики с красивой резьбой вдоль стены. Кассовый аппарат с массой ручек и кнопок. В углу стоял металлический шкаф для дезинфекции инструментов.
Хозяин затворил дверь, провернул ключ и оставил его в скважине. Повернулся, стёкла на глазах блеснули, и мягкий голос вкрадчиво поинтересовался:
— Я надеюсь, у Вас действительно важное дело в столь поздний час.
Я обернулся:
— Прошу прощения за беспокойство. Если бы я знал, что Вы закрыты — я бы не рискнул Вас тревожить, и пришёл завтра. Меня ввели в заблуждение, сказав, что Вы ещё работаете.
Соломон усмехнулся и произнёс:
— Хорошие манеры — это прекрасно. Сейчас это редкость. Далеко пойдёте, юноша. Однако Ваш отец должен знать часы моей работы, и подумать об этом, прежде чем посылать Вас. Передайте ему это, пожалуйста.
— Скажу прямо, Соломон Михайлович, я здесь по собственной воле. Моего отца уже нет в живых.
Аптекарь склонил голову, изобразив грусть, и кивнул:
— Примите мои соболезнования. Тогда давайте перейдём к Вашему…эм, делу.
— Спасибо. Скажу прямо, отец погиб три месяца назад, когда тушил пожар в своей лавке. Сейчас нашей семье нужны деньги, чтобы расплатиться по долгам, в связи с этой ситуацией. Я знаю, что когда мы только приехали в Америку, отец обращался к Вам за помощью. И расплатился в срок. Поэтому я решил, что самое разумное — тоже обратиться к Вам.
Собеседник достал платок из нагрудного кармана халата, снял пенсне и задумчиво принялся его протирать:
— Присядьте, Алексей.
Я огляделся, нашёл стул около прилавка и расположился на нём, испытующе смотря на собеседника.
— Позвольте спросить, почему я должен быть уверен, что Вы вернёте мои деньги в срок?
— Ну Вы же сами сказали, что я далеко пойду, — я как можно мягче и с улыбкой констатировал факт, — Тем более, мой отец Вас не подвёл. Поэтому мне будет стыдно обмануть Вас. И вряд ли другие Ваши знакомые дадут мне после этого в долг.
— Стыд в карман не положишь, — строго заметил Соломон и добавил, — И мои слова — не более чем комплимент Вам. Так сказать, доброе начало знакомства.
— С этой доброй ноты может начаться и доброе сотрудничество, Соломон Михайлович, — парировал я, переходя на серьёзный и убедительный тон.
— И какого же рода сотрудничество мне можете предложить ВЫ? — удивился ростовщик.
— Я планирую открыть скромный бизнес, а затем развить его, — и Вы могли бы сбывать свой товар быстрее, — я будто бы невзначай махнул в сторону шкафчиков. В одном из них стояли бутылки, среди которых был и спирт и «лечебное вино» — довольно распространённый товар в аптеках того времени.
— О, вот как! — поднял брови Соломон и с усмешкой парировал, — Но тогда я подозреваю, что смогу получить деньги не ранее, чем через три с половиной месяца!
Хитрый жук. Небось, и сам уже затаривает запасы спирта и «лечебного вина». Во времена сухого закона многие аптекари очень круто наварились на продаже спиртосодержащих товаров. Или ингредиентов для собственного производства. Винные концентраты даже официально отпускали покупателям брусками. Поэтому мой потенциальный кредитор прекрасно понимает, какую схему я хочу провернуть.
— Возможно, и раньше, Соломон Михайлович. Я очень не люблю долги. Когда беру в долг, я сплю, а он мне снится, — кстати, здесь я ни капли не покривил душой. Даже в своей «прошлой» жизни ненавидел долги или кредиты всеми фибрами души.
— И сколько же Вы хотите, молодой человек?
— Двести долларов, — развёл руками, будто прошу о мелочи.
— Двести? — задумался аптекарь, — Я могу дать только сто пятьдесят. С условием, что Вы возвратите их мне в течение ровно тридцати дней. Моя ставка — пятьдесят ещё сверху. Если же Вы запоздаете и вернёте их после Нового года, то нужно будет уплатить не пятьдесят, а сто сверху, А дальше — пеня в размере двадцати процентов каждую неделю. И ещё, я должен знать — кто будет Вашим поручителем, — твёрдо назвал свои условия Соломон.
Понятно. Намекает, что чем ближе к семнадцатому января — дню, когда заработает Сухой закон, тем больше будет стоимость продаваемого мною виски. А значит, и навариться ростовщик тоже хочет сильнее. Логично. Аптекарь думает, что раз я беру такую небольшую для бутлегерства сумму, то и выхлоп у меня будет как у рядового поставщика какого-нибудь захудалого спикизи — подпольного бара. Только он не в курсе моих планов…
— Позвольте полюбопытствовать, Соломон Михайлович, почему сто пятьдесят? Неужели для Вас в данном вопросе есть какая-то разница? — вежливо поинтересовался я.
— Вы хорошо говорите, Алексей, у Вас явно было неплохое образование. И поэтому я надеюсь, Вы меня поймёте как цивилизованный и воспитанный человек. У меня есть определённые принципы. Считайте, что в моей голове существует ранжир, по которому я делю людей на предмет финансовой надёжности. Я учитываю Ваш возраст. Смею предположить, что догадываюсь о размере заработка. Поэтому, сто пятьдесят — это предел для Вас. Поверьте, это верхняя граница возможного… — мягко проговорил аптекарь.
Что ж. И то хлеб. Я, конечно, очень надеялся на большее и теперь придётся идти по более бюджетному варианту. Однако и на этот случай у меня были мысли.
— Я Вас понял, Соломон Михайлович. По рукам! — кивнул я.
— Кто будет Вашим поручителем?
— Снаружи меня ждёт друг. Я думаю, он согласится им стать.
— Что ж, позовите его, пожалуйста. Я приготовлю деньги, — аптекарь встал и вежливо протянул руку в сторону выхода, делая вид, что пропускает меня.
Через пару минут Мишка топтался рядом со мною около прилавка. На улице я попросил его поменьше говорить и отвечать только по делу. Стоит добавить, что друга пришлось поуламывать, ведь, когда мы ехали к ростовщику — разговора о поручительстве я не предвидел. Между прочим, пока я ходил за ним, к нашей компании добавился ещё один человек.
В дверях, ведущих в подсобные помещения аптеки, безмолвно застыл худощавый и коротко стриженный парень в очках, отдалённо похожий на Соломона Михайловича. Родственник — решил я про себя. Руки его были сложены на поясе. В одной красноречиво застыл Кольт 1911. Хорошая машинка. Мы с Мишкой и пикнуть не успеем, как нас нашпигуют свинцом. Скорее всего, за прилавком у хозяина тоже лежит аргумент поубойнее. Неудивительно, вдруг мы решили на пару грабануть зажиточного еврея.
— Как Ваше имя, молодой человек? — елейно улыбнулся моему другу Соломон.
— Михаил. Михаил Рощупкин.
— Никанор Вадимович не Ваш ли отец, — вкрадчиво спросил аптекарь.
— Да, мой. Мы занимали у Вас когда…
— Молодой человек, если бы моя память была плоха, то я бы сидел в кресле, а не стоял за прилавком. А на этом месте трудился кто-то другой. Я прекрасно помню Вашего отца. Передавайте ему от меня привет и наилучшие пожелания. Как здоровье матушки?
А пальцы Соломона тем временем отсчитывали хрустящие доллары. Мишка даже застыл, наблюдая за магией его рук.
— Всё хорошо. Спасибо…
— Вот и отлично. Тут ровно сто пятьдесят долларов. Пересчитывать будете?
— Нет, я всё посчитал, — парировал я и возвратил улыбку собеседнику. Мы несколько мгновений сверлили друг друга глазами, после чего он уже без лишних наигрываний спокойно заявил:
— Я надеюсь, что наша договорённость будет соблюдена, раз мы не пишем расписки. Я Вас убедительно прошу, не заставляйте меня обращаться за помощью о взыскании долга к господину Горскому.
Многозначительное ударение на фамилию главного бандита нашей русской общины не оставляло сомнений — ростовщик именно через него выбивает долги с тех, кто проштрафился. И если мы не вернём деньги, то заплатим здоровьем, а затем будем должны ещё больше. Ведь Горский тоже хочет кушать и возьмёт плату за свои «услуги» с Соломона.
Мишка набычился, но стоял молча.
— Разумеется, мы все понимаем, Соломон Михайлович, — я бережно забрал пачку долларов с прилавка и сунул за пазуху, — Не сомневайтесь, мы не подведём. Разрешите откланяться.
— До свидания, молодые люди. Лев, проводи гостей, — кивнул хозяин своему помощнику.
Молчаливый Лёва закрыл за нами дверь. Признаться, идти под дулом пистолета было не особо комфортно. По спине пробежал давно забытый холодок.
Мы спустились по ступеням, и Мишка со злостью сообщил:
— Вот урод! Тычет этим Горским. Да этот Лёва и сам порешит кого угодно и не шелохнётся. Как чурбак с глазками. Он вообще моргает?
— Тише. А что ты хотел? Зачем ему подставляться? Он решает проблемы так, как ему удобно. Его дело — считать деньги. А дело Горского — крутить головы и трясти лавочников.
— Ты как будто его защищаешь! — возмутился Рощупкин.
— Ни в коем случае! Но ты пойми. Это не детская жизнь, — твёрдо высказал я, — Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Причём в прямом смысле. Большие деньги — это большой риск.
— Когда они будут, эти твои большие деньги? — проворчал друг.
— Будут. И скоро. Если всё сделаем тонко, не привлекая лишнего внимания. Соломона можно понять. Он крутится в мире, где за слово и в гроб кладут.
— Ладно-ладно. Уболтал. На все-то ты спокойно реагируешь.
— А по-другому никак, — я залез в грузовик и захлопнул дверь.
— Завтра я на работу не выйду. Прикройте меня перед Тоней и мамой, если узнают. Я завтра в управление хозяйством города. А ты скажи Вите, что всё в силе насчёт пушки. Только я должен лично осмотреть ствол.
— Понял, — Мишка завёл «Шевроле» и медленно выкатил с обочины на дорогу.
— Чего ты так нервничаешь? — поинтересовался я у друга.
— Да ты не думай, не из-за этого, — отмахнулся друг.
— А что случилось?
— Просто со своей там… Короче, с девушкой той небольшое недопонимание…
— В смысле? — я покопался в памяти моего реципиента и «вспомнил», что у Мишки есть пассия, некая Дина, которую он нам ещё не показывал ни разу. Катается к ней в другой район уже полгода.