Первый шаг ваш в Америку доставил мне удовольствие узнать вас лично со стороны решительной предприимчивости; успешное возвращение ваше в Европу показало опыт искусства вашего; а вторичное путешествие в край сей удостоверило, сколь глубоко лежат в сердцах ваших благородные чувствования истинной любви к Отечеству…
И так, приступим общими силами к совершению великого дела…
Выпускники Морского корпуса
В начале 50-х годов XIX века историк, исследователь освоения Сибири и Тихого океана Алексей Соколов писал: «В ряду талантливых молодых моряков, начала царствования Императора Александра I, особенно замечательны Хвостов и Давыдов.
Их дальние странствия и чудные подвиги, их тесная дружба и преждевременная, таинственная смерть, были предметом всеобщего внимания, даже воспеты современными им поэтами, между другими Державиным».
Николай Александрович Хвостов и Гавриил Иванович Давыдов познакомились уже после окончания Морского корпуса. Разница в возрасте не свела их в родном учебном заведении. Хвостов закончил его в 1792 году, когда ему исполнилось шестнадцать, Давыдов — в 1798-м — в четырнадцать.
Судьба свела их в 1802 году. Николай уже участвовал в морских сражениях, Гавриил приобрел опыт дальних плаваний.
Их представили друг другу на одной из вечеринок бывших воспитанников Морского корпуса.
Современники отмечали, что Хвостов был прекрасным специалистом в морском деле, много читал, изучал, хоть и бессистемно, историю, философию, химию, математику. Как отозвался Алексей Соколов: «Чувствительность и человеколюбие, развитые в нем философиею осемнадцатого века… боролись с порывами к бранным подвигам…».
Однако были и нелестные отзывы о Хвостове: заядлый картежник, кутила, сорвиголова… Но даже недоброжелатели соглашались, что он надежная опора своим родителям и младшим братьям и сестрам.
Гавриила Давыдова знакомые характеризовали так: поэт, прекрасно образован, пылкий, влюбчивый, отважный.
В тот год, когда Хвостов и Давыдов познакомились, во главе правления Российско-американской компании был зять Григория Шелехова камергер Николай Петрович Резанов. Забытое еще в XIX столетии имя этого талантливого организатора стало известно многим россиянам в 70-х годах XX века, после знаменитой театральной постановки спектакля «Юнона и Авось». История трагической любви Николая Петровича к дочери губернатора Сан-Франциско Марии Кончите вдохновило немало поэтов.
Резанов сумел добиться от Александра I разрешения принимать на службу в Российско-американскую компанию офицеров Военно-Морского флота. Одним из первых Николай Петрович пригласил Хвостова. Тот сразу согласился и уговорил Давыдова отправиться на Тихий океан.
На пути в Русскую Америку
Через несколько дней состоялись шумные проводы в столичной гостинице. Десятки флотских и армейских офицеров съехались отметить отъезд Хвостова и Давыдова к новому месту службы.
19 апреля 1802 года Николай и Гавриил отправились на Тихий океан.
О начале их долгого путешествия Давыдов вспоминал: «…я взглянул на Николая и увидел, что он старается скрыть свои чувства, может быть для того, чтобы меня больше не растревожить; я пожал у него руку и сказал: у нас теперь остается одна надежда друг на друга. Тут поклялись мы в вечной дружбе».
Так же трогательно и романтично описал впоследствии эти минуты и Хвостов: «…мы поклялись быть друзьями, заменив этим всех и все…»
По дороге до Якутска друзья вели бесконечные разговоры о предстоящей службе в Новом Свете. Если на почтовой станции или в каком-нибудь селении им попадался человек, побывавший на Камчатке, на Алеутских островах, на Аляске, немедленно знакомились с ним, угощали и подолгу расспрашивали о житье-бытье, о делах на тихоокеанских землях.
В Якутск Хвостов и Давыдов прибыли в конце июня 1802 года. Этот город на берегу реки Лена с середины XVII века стал центром управления Восточной Сибири. Современник Хвостова и Давыдова Николай Щукин писал о Якутске: «Расположен более в длину, нежели в ширину. В нем считается до 300 обывательских домов…и семь церквей. Гостиный двор каменный; в нем помещается и городовой суд…
Хотя город лежит на берегу величайшей реки, но летом и зимою умирает, так сказать, от жажды, весною же каждый почти год терпит от наводнения… Здесь господствует песок, камней нет даже на берегах Лены, а потому и мостить город нечем».
В Якутске Хвостов и Давыдов пробыли несколько дней. Получили разрешение покопаться в архиве в поисках документов об освоении русскими тихоокеанских берегов. Но времени для архивных исследований не оставалось: им надо было побыстрей попасть в Охотск, а затем, до наступления осенних штормов, отправиться в Америку.
После выезда из Якутска для Хвостова и Давыдова начались опасные приключения. Первый раз на них напали разбойники среди бела дня. Заряженные ружья и пистолеты все время находились рядом, и офицеры открыли огонь. Помогли и сопровождавшие якуты. Нападение успешно отбили.
В другой раз — Давыдова и Хвостова разбойники застали врасплох. Не было под руками пистолетов и ружей, и друзья схватились за сабли. Решительные действия офицеров остановили разбойников: кровопролития не произошло.
В середине августа Хвостов и Давыдов добрались до Охотска. В то время это был главный русский порт на Дальнем Востоке. Судно «Св. Елизавета» уже стояло на рейде Охотска, готовое к отплытию в Америку.
Первые встречи и разочарования в Новом Свете
На переход до острова Кадьяк, где в то время располагалось главное управление русской колонии, понадобилось два месяца. Судно «Св. Елизавета» несколько раз попадало в шторм и едва не погибло от пожара.
1 ноября все же удалось войти в гавань Святого Павла острова Кадьяк. Здесь Хвостова и Давыдова радушно встретил Александр Баранов.
Правитель Русской Америки устроил в своем доме настоящий пир в честь вновь прибывших офицеров. Он даже предложил им от имени Российско-американской компании большую сумму денег в подарок. Но Хвостов и Давыдов отказались, заявив, что еще ничего существенного не совершили в Новом Свете.
Баранова, привыкшего к купеческим нравам и образу мыслей, отказ офицеров от денег потряс. С восторгом он написал об этом случае Николаю Резанову.
Однако положение дел, жизненные условия русских и туземцев и на Камчатке, и в Новом Свете неприятно поразили молодых офицеров. Особенно болезненно восприняли они состояние флота Российско-американской компании.
Гавриил Давыдов писал: «Бывали примеры, что суда, из Охотска в Кадьяк, приходили на четвертый только год, потому что плавают самое короткое время, идут лишь с благополучными ветрами, а при противном лежат в дрейф… ибо не имеют понятия о лавировании…
Случалось, что суда были носимы по месяцу и по два по морю, не зная с какой стороны берег. Люди тогда доходили до крайности, от недостатка пищи, а еще более воды, съедывали даже сапоги свои и кожи, коими обертывается такелаж…
Один мореход, три раза в лето ходил с Уналашки на Котовые острова, лежащие в 160 милях, и никак не мог отыскать оных. Другой мореход, в крепкий ветер, взошел на Камчатский берег столь счастливо, что после редкий вал доходил до судна. Разбудив начальника сказали ему, что судно на земле. Тогда недоуменье состояло только в узнании места, где оказались: в Японии или Америке? Но пришедший поутру солдат сказал, что они близь Большерецка (в Камчатке) …всяк удобно себе представить может, какие трудности преодолевать, какие закоренелые предрассудки истреблять, каких привычных к буйству людей усмирять, и наконец, с каким невежеством должны мы были беспрестанно бороться».
Безалаберность и разгильдяйство многих служителей Российско-американской компании поразили привыкших к флотской дисциплине Давыдова и Хвостова. Но офицеры были готовы ко всевозможным трудностям и испытаниям.
Размолвки и ссоры
Дружба Хвостова и Давыдова все же иногда омрачалась разладами. Чем дальше от Санкт-Петербурга, тем чаще случались между ними ссоры. Спустя четыре десятилетия Соколов отмечал в записках: «Наши офицеры осматривали остров, наблюдали диких (местных жителей), охотились — особенно Давыдов…
Дружба их между собою, уже не раз была прерываема ссорами и довольно горячими: властолюбивый и крутой нрав Хвостова, раздражал его мягкосердаго и честолюбивого друга…»
Соколов приводил пример: «…подъезжая к Охотску, Давыдов как-то заупрямился при переправе через реку, и Хвостов погрозил переправить его силою; в море Хвостов, разгорячась однажды, хотел даже ударить приятеля — „поступок бешеный, говорит он в письме Давыдову, подлый, непростительный, но без намерения“…
Однакож они мирились. Извиняясь в своей горячности, называя себя сумасшедшим в иные минуты… (Хвостов) однажды ранил кортиком одного из собеседников и, раздраженный его спокойствием, воткнул кортик себе в ногу чуть не насквозь.
Хвостов со слезами вымаливал прощения — иногда сам не зная зачем, по его словам, и они по-прежнему оставались друзьями».
Личные дневники порой раскрывают автора с совершенно неожиданной стороны. Побывавший в морских сражениях, столичный кутила, человек буйного нрава, Николай Хвостов после очередной размолвки с другом на острове Кадьяк написал трогательные строки: «Теперь сижу один. Скучно. Гаврилы нет. Бог знает, где он и что с ним делается. Может быть, его нет на свете.
Все эти дни стояли крепкие ветры, и ежели он порисковал (поехав в байдаре на охоту), то легко может быть все дурное. Что тогда будет со мной? Он до сих пор был мне единственное утешение. Ежели он весел, я спокоен; ежели нет, то я мучусь, и мне кажется, что всякий его взгляд в чем-нибудь меня укоряет. Я тотчас думаю: не сделал ли чего-нибудь, не оскорбил ли его?..
Иду к нему, прошу прощения, он прощает, потом уже представляю по мере ума моего и большой опытностью; он не сердится, забывает, и в это время мы бываем веселее обыкновенного: шутим, говорим, один другого утешаем, и мне кажется, мы как будто нарочно сердимся один на другого, чтобы после помириться…»
Неизвестно, почему Хвостов не отправился с другом на охоту. Пока Гавриил Давыдов с туземцами в проливе Шелехова или в Аляскинском заливе добывал морского зверя, Николай гулял и буйствовал на острове Кадьяк.
Случалось, в разгар очередной попойки он вдруг спохватывался, замечая, что рядом нет друга. Хвостов начинал требовать от собутыльников сообщить, где находится Давыдов. Порой, с саблей в руке, он врывался в дома русских и туземцев с криками: «Куда, ироды, Гаврюху подевали?! Да я вас, басурмане и варнаки, всех порублю!..»
Кое-как удавалось усмирить буяна. Нередко этим занимался сам Александр Баранов. На другой день, после очередной выходки, раскаявшийся Хвостов приносил ему извинения. Затем лейтенант обходил тех, кому вчера грозил расправой, и просил прощения. Но проходило время, и Хвостов снова и снова кидался с саблей на поиски друга.
Необычные самоцветы
Однажды сильный шторм прервал охоту Давыдова. Волны унесли его байдару к материковому берегу. Гавриилу Ивановичу и его спутникам — алеутам — пришлось пережидать ненастье и бурю в незнакомой бухте.
Там он и повстречал индейцев, которые давно вели торговлю с русскими. Один из них сообщил, что у него есть важное дело к «бледнолицему начальнику».
Давыдов назвал свое звание и должность.
Индеец кивнул в ответ и передал ему небольшой кожаный мешок. Затем пояснил: «Несколько месяцев назад повстречал в лесу умирающего русского, совсем дикого беловолосого». Этот человек не сообщил своего имени, поскольку оно «опоганено» и у соотечественников вызовет гнев. Попросил «беловолосый» передать русским начальникам, что отыскал он в горах несметные запасы драгоценных камней.
Давыдов извлек из мешка две тонкие дощечки и целую жменю странных самоцветов. По их твердости он определил: это алмазы. Но вот цвет камней смутил его. Они были черными.
Давыдов знал о существовании прозрачных алмазов, голубого, красного, желтого, зеленого оттенков, но о черных — не слыхал. На двух дощечках неизвестный указывал местонахождение богатых россыпей необычных драгоценных камней. Кто был этот русский, за какие грехи стал одиноким скитальцем и чем «опоганено» его имя, — Давыдов так и не узнал.
Вернувшись на Кадьяк, первым делом он показал кожаный мешочек другу. Хвостов тут же предупредил Гавриила никому не рассказывать о черных алмазах. К тому времени лейтенант крепко поссорился с Барановым, а больше в колонии он никому не доверял.
Друзья посовещались и решили о драгоценных камнях и карте доложить лишь в Санкт-Петербург, одному из приближенных к императору. Связи при дворе у них были. С того времени кожаный мешочек до возвращения в столицу Давыдов хранил при себе.
Недолгий отпуск в столице
В июне 1803 года по приказу Баранова друзья отбыли в Охотск. Они доставили из Русской Америки большую партию пушнины. Плавание прошло успешно. Осенью того же года Хвостов и Давыдов, получив соответствующий приказ, выехали в Санкт-Петербург.
Дорога в столицу заняла у них пять месяцев. На берегах Невы друзья насладились вниманием и интересом к их рассказам о Русской Америке — ив светских салонах, и в Адмиралтействе, и в кругу товарищей и родных.
Правительство, многие приближенные императора Александра I и руководство Российско-американской компании тепло встретило Хвостова и Давыдова. Вскоре им предложили вернуться на Тихий океан. Чтобы материально заинтересовать офицеров, Николая Александровича и Гавриила Николаевича сделали акционерами Российско-американской компании и вдвое увеличили жалованье.
Хвостову и Давыдову поручили, под руководством правителя русской колонии в Новом Свете, «улучшить тамошнее мореплавание, обустраивать укрепления, производить картографические работы и добрыми советами удерживать промышленных в повиновении у своих начальников».
Во время пребывания в Санкт-Петербурге друзья показали содержимое заветного мешочка одному своему знакомому. Тот сразу вынес суждение: черных алмазов не бывает в природе, и вообще драгоценные камни не могут рождаться в студеных землях Аляски. Их родина — только Африка и Индия.
В начале XIX века среди специалистов существовало мнение, будто самоцветы встречаются лишь в жарком климате.
Но что за камни были найдены на Аляске? Приятель не смог вразумительно ответить. Давыдов и Хвостов после его заключения не стали докладывать командованию о необычных американских самоцветах. Мешочек они оставили на хранение родственникам Хвостова.
В мае 1804 года друзья снова отправились в Америку.
Новое поручение
Николай Резанов назначил Хвостова капитаном корабля «Юнона», а Давыдова — капитаном тендера «Авось».
О положении дел в Русской Америке в первые годы XIX века и о том, как продолжалась служба закадычных друзей в Новом Свете, Алексей Соколов писал: «…наши колонии претерпели бедствия: шедший в Кадьяк бриг Елисавета разбился; Якутатское селение было истреблено Колошами; из двух промысловых партий множество людей погибло в море.
Ко всему этому, присоединились еще местные неприятности: часто возникавшие ссоры Хвостова и Давыдова, иногда ссоры их с Барановым и его помощником Кусковым, наконец ссоры Хвостова с самим Резановым, продолжительные и жаркие…
Резанов впоследствии рассказывал, что Хвостов приколотил Кускова и угрожал стрелять ядрами по селению Российско-американской компании на Ситхе, в которой находился Баранов; Хвостов обвинял Резанова в коварстве и дерзостях. Добрый Давыдов, забывая личные неприятности, вызывался „на коленях“ просить примирения».
Николай Резанов считал необходимым развивать торговые связи с Японией и, несмотря на ссоры с Хвостовым, отвел именно ему важную роль в осуществлении этого замысла. В июле 1806 года он приказал капитану «Юноны» совершить секретную экспедицию к Сахалину и к Южно-Курильским островам, где господствовали японцы.
Сохранилось письмо, написанное в те дни Резановым Хвостову: «Начав вам, от лица всех акционеров, истинною благодарностию, за скорое вооружение вам вверенного судна и изготовление его к походу, должен сказать вам, что сперва постройка тендера, а потом медленность в вооружении его, так много отняли времени, что я, оставляя его, делаю во всем плане моему перемену».
Резанов в этом письме инструктировал Хвостова: «… на пути вашем стараться обозреть, на северной стороне 16-го Курильского острова гавань… буде благополучные ветры, в равной степени будут с искусством и попечением вашим, то зайти на Сахалин, в губу Анива, где Японцы водворились. Для сего последнего предмета, ежели нам и его достигнуть удастся, извольте принять здесь на экипаж ружья и патроны.
…многие, испытанные мною неприятности, обязывают меня предписать вам, чтоб на вверенном начальству вашему судне, хотя оно и под коммерческим флагом, но в разсуждении порядка, сохранена была, по всей строгости, вся военная дисциплина, и особа моя, уже доверенности Государя Императора удостоившаяся, и чины и отличия заслужившая, удалена была от грубости подчиненных, а тем еще паче от наглостей, которые к стыду производителей относятся».
Бурные события на Курилах и Сахалине
27 июля 1806 года суда «Юнона» и «Авось» вышли в море. Распоряжения Николая Резанова, подписанные в те дни, кажутся, на первый взгляд, противоречивыми. Он приказывал Хвостову «истребить» японские суда в сахалинском заливе Анива, а людей, пригодных по состоянию здоровья к работе, отправить в Ново-Архангельск, но тут же призывал: «…всюду сколько можно сохранять человечество, ибо весь предмет жестокости не против частных людей обращен быть должен, но против правительства, которое, лишая их торговли, держит в жестокой неволе и бедности».
Корабль «Юнона» прибыл в залив Анива в начале октября 1806 года. По приказу Николая Хвостова моряки захватили на берегу четырех японских торговцев и сожгли их склады. Местному племени айнов командир «Юноны» вручил документ, в котором закреплялось право России на Южный Сахалин.
8 ноября того же года корабль Хвостова прибыл в Петропавловский порт. Там находился уже готовый к плаванию тендер «Авось» под командой Гавриила Давыдова.
Капитан «Юноны» за несколько дней до этого писал другу: «…ежели Россияне не освободят совершенно угнетенных островитян (жители Сахалина айны) от ига Японцев, то Айны должны быть их жертвою — сие говорили они мне со слезами, и даже самые Японцы, здесь находящиеся (подтверждали)».
Николай Хвостов со своей горячностью рвался в бой, грезил сражениями во имя освобождения айнов, на благо России. Давыдов, хоть и пытался поначалу остудить воинственный пыл друга, но вскоре сам загорелся его идеей — отправиться к берегам Сахалина и Курильских островов.
Хвостов призывал выйти в поход немедля. Однако зимние холода и штормы, необходимость ремонта судна заставили его отложить плавание до весны.
В мае 1807 года корабли «Юнона» и «Авось» наконец отправились в долгожданный поход. Суда шли по разным сторонам Курильских островов, чтобы сделать их описание. На одном из островов по приказу Хвостова были взяты в плен пять японцев. Вскоре троих из них отпустили на свободу, а двоих оставили в качестве переводчиков. На островах Кунашир и Уруп, непонятно зачем, команда «Юноны» сожгла японские склады. В том же месяце в заливе Анива была основана русская колония.
Сохранилось сообщение о захвате японской крепости и селений на Курилах в мае 1807 года. Высадившиеся на берег русские «…нескольких Японцев убили и многих ранили; но потом, расстреляв взятые с собою патроны, были принуждены возвратиться на судно. На другой день высадили новый десант, но уже все Японцы скрылись, оставив на месте два больших единорога, три мортиры, две пищали и несколько ружей… Магазинов (складов) было до десяти, наполненных пшеном и всякого рода товарами. Тот час же все лучшее стали грузить на судно, а между тем команда добралась до саги (хмельной напиток), перепилась и начала буйствовать».
Затем совершались высадки русского десанта на островах Уруп и Сахалин. Хвостов жаждал сражений, но японцы уходили от столкновений. Они оставляли не только селения, но и суда.
Из записей об этом походе «Юноны» и «Авось» можно узнать, что: «… 22 (июня) остановились… у островка Рюшери (Пик-де-Ланиль). Овладев здесь одним Японским судном, нагруженным пшеном и солью… взяли этот груз себе, а судно сожгли. Обогнув островок, на другой стороне его встретили еще судно, нагруженное рыбою, тоже оставленное командой, которое потопили, а потом еще два, также без людей; из них одно оказалось военным, с пушкою, нагруженное пшеном и разными припасами, а другое рыбою; их тоже сожгли, сняв лучший груз.
На берегу острова нашли Японское заведение, состоявшее из четырех казарм и нескольких сараев, но в котором также не было ни одного человека и которое также сожгли… 30-го июня, сделав поздравительный друг другу салют, наши суда оставили Японию и пошли к своим берегам».
«Юноне» и «Авось» предстояло летом того года отправиться в Русскую Америку. Прибыв в Охотск, Хвостов поспешил отослать в Санкт-Петербург победную реляцию. Но его поход был оценен совсем не так, как он ожидал.
Арест и бегство
Недобрая весть о самоуправстве и бесчинстве командира «Юноны» и участников его экспедиции облетели Русскую Америку и все поселения Дальнего Востока. Появились нелепые слухи о сотнях убитых и плененных японцах, о захвате и сожжении десятков городов, о присвоении сокровищ японского императора, о создании Хвостовым гаремов для себя и Давыдова.
Начальник Охотского порта капитан 2-го ранга Иван Бухарин принял решение арестовать обоих офицеров и допросить всех моряков «Юноны» и «Авось». Спешно была создана следственная комиссия. Как только Николая Хвостова и Гавриила Давыдова взяли под стражу, начальник порта приказал разгружать и тщательно досматривать экспедиционные суда.
Видимо, он поверил слухам и надеялся отыскать драгоценности японского императора. Однако бдительного служаку ожидало разочарование. По свидетельству участников события, при досмотре «Юноны» и «Авось» груз на этих судах, «…оцененный Бухариным примерно в 18 000 рублей, состоял главнейшее из пшена (2251 пуд), саги (144 ведра), соли (269 пудов), разных одеяний, кусков материй, домашних утварей, инструментов, нескольких картин и книг, одной большой пищали, двух пушек, трех мартирок, сорока пяти ружей и разных других воинских принадлежностей — сабель, стрел, лат, шишаков и проч.».
Но где захваченные командиром корабля «Юнона» драгоценности, о которых ходили упорные слухи?
Два месяца друзья содержались под стражей, а их подчиненные подвергались допросам. Наконец, с помощью жителей Охотска Гавриилу Давыдову и Николаю Хвостову удалось бежать.
От погони, посланной Бухариным, им приходилось прятаться в тайге, скрываться у местных охотников. В начале октября беглецы смогли добраться до Якутска. Там их снова взяли под стражу. Вскоре пришел приказ доставить Хвостова и Давыдова в Санкт-Петербург.
«Без орденов — зато на свободе»
В столице друзья оказались весной 1808 года. Началось следствие: донесение коменданта Охотского порта «о злодеяниях» Гавриила Давыдова и Николая Хвостова уже давно находилось в Санкт-Петербурге.
В тот год Россия вела войну со Швецией, и оба офицера, в качестве наказания, были отправлены в Финляндию, где проходили боевые действия.
По отзывам командующего, друзья проявили там чудеса храбрости. Не расставались они и в сражениях. За подвиги их представили к наградам: Хвостова — к ордену Св. Георгия, Давыдова — к ордену Св. Владимира.
Но император Александр I вынес резолюцию: «Не получение награждения в Финляндии, послужит сим офицерам в наказание за своевольства противу Японцев».
«Без орденов — зато на свободе» — прокомментировал высочайшее решение Хвостов.
Теперь друзьям ничего не грозило за самоуправство и вооруженные конфликты на островах Тихого океана, а значит, можно было строить планы на будущее.
Правда, отчасти из-за бесчинства отряда Хвостова в японских селениях пленниками Страны восходящего солнца оказались члены экипажа русского шлюпа «Диана». Командовал этим кораблем Василий Михайлович Головнин. Власти Японии приказали захватить русских моряков в 1811 году и продержали в плену около двух лет. России все же удалось доказать, что экипажи «Юноны» и «Авось» действовали без ведома царского правительства.
Капитан Василий Головнин и его подчиненные после долгих проволочек были отпущены японцами.
Загадочные встречи
Вернувшись из Финляндии, Николай и Гавриил некоторое время наслаждались столичной жизнью. Балы, вечеринки с приятелями, визиты к родственникам, посещение театра… Но знакомые подметили, что Хвостов и Давыдов стали равнодушно относиться к увеселениям, которые может даровать Санкт-Петербург.
Пошли разговоры о том, что друзья задумали снова отправиться в Русскую Америку.
Так ли было на самом деле?
Действительно, Хвостов и Давыдов в кругу близких высказывали такие мысли и даже намекали, что намерены в Новом Свете начать свое самостоятельное, независимое от Российско-американской компании, дело. К подобным заявлениям в правлении Компании, где они по-прежнему являлись акционерами, всерьез никто не отнесся. Мало ли что наговорят подгулявшие моряки, известные своими сумасбродными выходками?..
Хоть и держали Николай Хвостов и Гавриил Давыдов в тайне привезенные из Америки черные алмазы, слух об этих самоцветах все-таки стал достоянием многих. Отсюда и появились предположения, будто друзья собираются добывать в Северной Америке драгоценные камни.
Когда Хвостова и Давыдова спрашивали об этом напрямую, они лишь загадочно улыбались и неизменно отвечали: «Всему свое время… Настанет час, и мы вас посвятим в свои планы…»
Осенью 1809 года в Санкт-Петербург прибыл американский капитан и судовладелец Вольф. Он познакомился с Хвостовым и Давыдовым еще на острове Кадьяк.
В российской столице давние знакомые частенько проводили вечера втроем. О чем они говорили и какие планы строили, о том никому не рассказывали. Умалчивание, как известно, разжигает любопытство и рождает всевозможные слухи.
Правление Российско-американской компании всполошилось: что задумали Вольф, Хвостов и Давыдов?.. От этой троицы можно было ожидать любых авантюрных поступков.
Подкуп слуг Николая Александровича и Гавриила Ивановича не принес результатов. «Господа пьют ром, перекидываются в карты и шепчутся. Какие-то разговоры ведут — услышать нет возможности…» — подобные ответы получали от слуг агенты Российско-американской компании.
К тому времени в Санкт-Петербурге даже в научных кругах не отрицали существования черных алмазов и того, что самоцветы могут встречаться на Аляске.
Гибель или бегство?
Есть несколько упоминаний современниками о роковой, для Хвостова и Давыдова, октябрьской ночи 1809 года. Согласно Алексею Соколову: «Вечер 4-го Октября они провели у общего их приятеля, естествоиспытателя Лангедорфа (Григорий Иванович Лангедорф), одновременно с ними бывшего в Америке, и возвращаясь в два часа ночи с Васильевского острова на другую сторону Невы, были остановлены разведенным Исаакиевским мостом. Торопясь переправою, они хотели воспользоваться шедшею в это время между неразведенных флашхоутов баркою, чтобы перескочить по ней, оступились, упали в воду и были унесены течением…
Было предположение, что они бежали, вместе с их приятелем Вольфом, в Америку; по другим, один Хвостов бежал, а Давыдов погиб. Не знаем ничего верного. Известно только, что ни трупов их не найдено, и никаких слухов о дальнейшей судьбе их не доходило».
Вскоре после гибели или исчезновения Хвостова и Давыдова исследователь Русской Америки Григорий Лангедорф покинул Санкт-Петербург. Правда, вскоре он вернулся.
Куда ездил?.. Почему так поспешно отправился в путь?.. На праздные вопросы ученый отвечал: ездил навещать родных, и эта поездка никак не связана с Хвостовым и Давыдовым.
Поговаривали в Санкт-Петербурге, что именно Лангедорфу друзья показывали черные алмазы. Ученый отметал эти слухи и уверял, что ничего не знает ни о драгоценных камнях, ни о карте на дощечках. Родственники Хвостова, которым Николай Александрович якобы оставлял на хранение черные алмазы, уклонялись от разговоров на эту тему.
«И смерть не разлучила вас…»
В 1810 году была издана работа Гавриила Ивановича Давыдова «Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, описанное сим последним». Предисловие к этой книге со стихотворным посвящением погибшим офицерам написал дядя Николая Хвостова вице-адмирал А. С. Шишков:
Чего не отняли ни реки, ни пучины,
Ни гор крутых верхи, ни страшные стремнины,
Ни звери лютые, ни сам свирепый враг,
То отнял все один… неосторожный шаг…
В своем предисловии Шишков поместил поэму Анны Волковой, посвященную Гавриилу Давыдову и Александру Хвостову:
… Успехи бедствия делили
Вы меж собой во всякий час,
Всей жизни неразлучны были,
И смерть не разлучила вас…
Когда с друзьями произошло несчастье, одним из первых откликнулся на это поэтическими строками Гавриил Романович Державин. Его стихотворение «В память Давыдова и Хвостова» было написано в декабре 1809 года.
Как заметил один из исследователей Русской Америки, друзья навсегда остались вместе. В западной части Алеутских островов есть два острова — Хвостова и Давыдова. Их разделяет лишь одна миля.
В конце XIX века на юго-востоке Аляски отряд старателей укрылся от ненастья в горной пещере. Проводник-индеец посоветовал бледнолицым не углубляться в нее: там обитают «властители черных сверкающих камней».
Так пришельцы, добытчики золота, услыхали об алмазах в этом северном краю. Но отыскать самоцветы на Аляске не удалось. В современной справочной литературе нет сведений о находках на полуострове драгоценных камней. Лишь от жителей селений с берегов Юкона и Маккензи еще можно услышать предания о россыпях черных алмазов, об их волшебных свойствах и о бедах, которые они могут принести людям.