– Это не слон, это мамонт! – напомнил комбат с достоинством.
Доктор в ответ уставился на него так, что комбат все достоинство мигом растерял и опустил глаза.
– Но ведь это живое существо… – буркнул он, глядя под ноги.
– Таракан тоже живое существо! Разницу не чувствуете?
– Ну вы же врач…
– Вы мне еще клятву Гиппократа припомните! Я не обязан лечить животных! Я не вижу здесь пациента! Я вообще тут нахожусь чисто случайно – просто мимо ехал!
– Ну вот просто мимо ехали и увидели больного…
– Это не мой больной! Ищите ему ветеринара! Должен быть на этом долбаном краю земли ветеринар! Сколько у нас работает собачьих упряжек – и ни одного ветеринара! У оленеводов узнайте! Позвоните в Анадырь наконец! Да чего я чушь-то несу…
– Вот именно. Вы просто не хотите осматривать больного и тянете время, – ввернул летчик, глядя в сторону.
– Знаете, товарищ полковник, я бы вас попросил… Вот не надо этого, ага?.. Слушайте, товарищи, хватит дурью маяться. Вы ударились в панику, и я вместе с вами. А следует всего-навсего позвонить в питомник! Уж они-то знают, где на Чукотке взять для мамонта врача. Или своего пришлют.
– Есть некоторые сложности, – сказал комбат. – Как вы верно заметили, мы на краю земли. Тут, для начала, до Америки гораздо ближе, чем до питомника…
– Нам для начала хотя бы устную консультацию получить! А дальше – у вас полный аэродром техники! И только не говорите, что командиру полка трудно сгонять самолет за пару тысяч километров ради любимой зверушки!
Летчик – командир полка – неопределенно шевельнул плечом.
– Повторяю, доктор, есть некоторые сложности, – сказал комбат.
– Знаю я ваши сложности! Знаю я, почему вы больного зверя так секретите! Из-за корпоративных интересов! Из-за какого-то идиотизма у вас несчастное животное осталось без присмотра! А что мы, собственно, имеем с этой драной «Арктикнефти» – кроме перелома двух ног у пьяного якута?!
Комбат надулся.
– А то вы не в курсе. Снабжение, – сказал летчик вместо него. – Вот все эти вкусняшки, которые так нравятся женам и детям. Да и нам тоже.
– Ага, вкусняшки, которыми ваши подчиненные нагло спекулируют, толкая их местным втридорога!
– А ваши – нет? Да ладно, доктор. Вернемся к нашим мамонтам, хорошо? – попросил летчик миролюбиво. – Вы хотя бы осмотрите больного. Ну пожалуйста.
– Осмотреть можно. А дальше?..
– Ну вы осмотрите… – протянул комбат умоляюще.
– Осмотреть можно, – повторил доктор. – Черт знает что такое… – буркнул он, подходя к Катьке. Заглянул в глаз. Осторожно потрогал хобот. Еще осторожнее сунул руку в пасть.
– Язык сухой, это мне не нравится. Глаза мутные, нос теплый… – Доктор заметил яблоко, подобрал его, сунул мамонту, тот не взял. – Отсутствие аппетита. Кстати, а чем кормите?
– Он у нас в общем и целом на самообеспечении, – сказал комбат. – Ну, овощи даем и хлебушка обязательно… А так – одна из задач эксперимента с мамонтом заключается в том, что зверь энергетически независим. То есть живет круглогодично на подножном корму.
– Так он сожрал у вас бяку какую-нибудь из-под ног – и отравился!
– Нет-нет, – комбат замахал руками, – Катька очень разборчивый, что попало в рот не тянет!
– Вам виднее, – сухо произнес доктор. – А теперь разрешите откланяться, меня ждут… другие пациенты.
– А если клизму ему?.. – спросил комбат беспомощно.
– Ага, с нами за компанию, – сказал доктор. – Чтоб ему тоже после проверки служба медом не казалась!
Комбат и летчик синхронно поежились. Внезапная проверка вылилась и для аэродромной службы, и для полка перехватчиков в такую нервотрепку, когда невольно думаешь: уж лучше бы война. Клизмы как таковой полковникам не поставили, обошлось, но затрахались все. Вон даже мамонт заболел, который вообще ничего не делал, его от проверки спрятали, угнав от греха подальше за ближайшую сопку.
Санников, между прочим, остался этим крайне недоволен: даже самая внезапная проверка не бывает совсем внезапной, и бульдозерист, по его словам, полдня ухлопал на то, чтобы привести мамонта в самый что ни на есть парадный вид. Но Санникову приказали сгинуть, он таки сгинул – и клизмы тоже счастливо избежал.
А вот главврачу, похоже, вдули скипидару.
Доктор уехал. Комбат подошел к Катьке и устало облокотился на него. Мамонт еле заметно поводил боками.
– Так, – сказал комбату летчик. – По-моему, дружище, ты устал. Давай-ка я на пару минут возьму управление на себя. Ты пока отдышись.
– Отдал. – Комбат полез за сигаретами.
– Взял. Теперь подойдем к вопросу системно. Доктор сказал полезную вещь: сколько у нас собачьих упряжек? Где сейчас каюры? Пошли за ними.
– Что они понимают в мамонтах?
– Тебе сейчас пригодится любой, кто понимает хотя бы в хомячках! Надо перетряхнуть весь гарнизон, но найти знающего человека… Интересно, а у меня кто-то есть?.. Стоп! Ты же сам спрашивал: что у меня есть? А у меня для тебя – есть, между прочим!
– Специалист по хомячкам? – буркнул комбат.
– Начальник разведки! – ответил летчик.
Начальник разведки N-ского авиационного полка майор Андрианов, мужчина невеликого роста, зато живого ума и редкой дотошности, любил решать нестандартные вопросы, и когда ему поставили задачу, даже ухом не повел.
– Сделаем, – только и сказал он. – Врачей привлекали?
– Врачей – исключить, – сказал комполка. – Нервные они у нас, видишь ли. Бери посыльных, вездеход мой и дежурный вертолет тоже в твоем распоряжении, только ты его… не очень, ладно?
– Понял. Разрешите приступать?
У себя в кабинете Андрианов стремительно набросал на листе бумаги какой-то график, понавтыкал в него острым карандашом непонятных загогулин, посмотрел так и этак – и отправил в корзину. Начертил еще один, задумался и позвонил командиру:
– Флот задействовать – разрешаете?
– Да задействуй кого угодно, хоть кавалерию. Если Катька помрет – как мы детям в глаза смотреть будем?.. Особый отдел только не дергай.
– Все равно узнают.
– Узнают, но потом. Думаешь, обидятся?
– Непременно обидятся, скажут – что ж мы вам, не русские, мамонтов не любим, совсем вы нас за людей не держите…
– Решай по обстановке, – сухо сказал комполка.
Он не был уверен, что особый отдел любит мамонтов.
Зато мамонтов любили в строевом отделе и уже вовсю поднимали личные дела, выясняя, не имел ли кто в гарнизоне случайно зоотехнического или хотя бы биологического образования. Посыльные тем временем искали каюров, а Андрианов звонил на флот.
Флот – это было, конечно, сильно сказано. Военные корабли появлялись тут строго по сезону, когда море оттаивало и начинал двигаться Севморпуть, и занимались в основном «демонстрацией флага», дабы американцам неповадно было совать нос на нашу сторону Чукотского шельфа. Но как раз сейчас какой-никакой флот нарисовался на рейде, и Андрианова там знали.
Ко второй половине дня, когда стараниями Андрианова вспотели и запыхались все приданные ему силы, включая дежурный вертолет, в кабинете начальника разведки собралась колоритная и разношерстная компания. Здесь были трое КЛСов, то есть «каюров легких транспортных систем» в разной степени похмелья. Их в разной степени мутило. Жена одного из пилотов – владелица немецкой овчарки. Она нервно комкала в руках носовой платочек. Зато спокоен, как настоящий индеец, был маленький щуплый чукча в форме старшего матроса ВМФ – моторист с развозного катера. Его плоское лицо с глазами-щелочками ничего не выражало, но казалось не столько каменным, сколько умиротворенным, будто этот молодой моряк познал у себя на катере некую высшую истину и ему теперь все на свете хорошо.
Каюры ныли и отнекивались наперебой, пытаясь объяснить майору, что собачки – это, конечно, собачки, но мамонт – совсем другое дело. Попутно они, как настоящие мужчины, выгораживали даму. Наконец чукче эта комедия надоела, он подался вперед и сказал:
– Товарищ майор.
Лицо его оставалось все таким же умиротворенным.
– Разрешите, я посмотрю.
Андрианов заглянул в свой график: чукчу флотские прислали, не сообщая подробностей, с одним-единственным комментарием: «Умка хороший, не обижай его».
– Умка, значит? – спросил Андрианов.
– Старший матрос Умкы, – поправил чукча. – Я посмотрю, что можно сделать. У меня диплом КТС.
Каюры дружно вскочили и принялись жать чукче руку, да с таким жаром, будто тот уже вылечил мамонта и заодно их исцелил от похмелья. И хозяйка немецкой овчарки прямо расцвела.
Андрианов от неожиданности захлопал глазами. Каюр тяжелых транспортных систем, ничего себе. Мы готовы пол-Чукотки на уши поставить, чтобы его найти, а он у нас под боком в мелкой бухте плещется.
– А чего ж ты, друг ситный, в мореманы подался? – удивился начальник разведки.
– Люблю море, – сказал чукча.
– Ну-ну, – хмыкнул Андрианов. – Ладно, пойдем. Мамонта нашего зовут, извини за выражение, Катерпиллер, но откликается он на Катьку.
– Я знаю, – сказал чукча.
Посмотреть, как матрос будет лечить мамонта, просились сразу оба полковника, но Андианов им отсоветовал. Он и сам-то деликатно спросил у чукчи разрешения присутствовать.
– Да, конечно, – сказал тот. – Ведь это ваш зверь.
Сказал как-то отстраненно и вроде бы с некоторой грустью.
Майор хотел было уточнить, что он лично к больному никаким боком не относится, но вспомнил Катьку и промолчал. До появления Катьки на аэродроме Андрианов мамонтов вблизи не видел и даже не интересовался. А как познакомился, с тех пор жалел, что они не бывают ростом с собаку, а то завел бы себе такого, уж больно добрый зверь. Было в этом волосатом слоне нечто, трогающее загадочную русскую душу хоботом за самые потроха.
Пока они ехали в конец полосы, Андрианов за матросом подглядывал, но бесполезно: тот не волновался совершеннно и вообще не выражал никаких эмоций. «Настоящий индеец, и ведь не прикидывается», – подумал майор. Чукча был, строго говоря, совсем еще мальчишка, едва за двадцать, но чувствовалась в нем спокойная уверенность, какую не в каждом взрослом найдешь.