1896-я Корниловская190
Феодосия вывела нас из смрадных трюмов и вернула к человеческому бытию. После короткого двухдневного отдыха вся бригада была отправлена в Керчь, где и расквартировалась в районе Митридата, войдя в состав гарнизона. Наконец кончились мытарства, мы улеглись на кроватях, однако недолго наслаждались безмятежным сном и сетями сладкой дремоты – все это оказалось нежной прелюдией перед поглотившей нас драмой вспыхнувшей эпидемии сыпного тифа, а затем возвратного тифа. Большая половина состава переболела с десятком смертных случаев.
Этот тяжелый недуг пришелся в дни смены высшего командования и нравственного возрождения после глубоких психологических сдвигов, связанных с уходом вождя и проигрыша кампании на российских просторах. Новый вождь вдохнул веру, и пришло душевное и физическое исцеление. Вскоре от батареи потребовался наряд для несения патрульной и охранной службы на побережье.
В начале мая 1920 года началось оживление на фронте, и 6-я батарея в составе бригады выступила на Перекоп, где получила орудия и конский состав от Офицерской артиллерийской школы, после чего батарея была готова для боевых действий. В этот период пополнения командовал батареей старший офицер штабс-капитан Рыбаков, заменяя командира, болевшего сыпным тифом. На долю заместителя выпала честь успешных действий при выходе наших войск из Крыма на просторы Северной Таврии. Переформированная и переименованная Русская Армия начала свою славную Крымскую эпопею. В Каховку прибыл командир и вступил в командование батареей.
После разгрома на этом фронте красных войск восточный участок приобретает первенствующее значение, сюда прибывают новые большевистские соединения, активно настроенные. Корниловская дивизия ускоренным маршем направляется в угрожаемый нападением красных район, а именно в Большой Токмак, который, по меткому выражению, становится мельницей для многочисленных частей, побывавших в ней. В смысле тактическом Большой Токмак был ключевым пунктом и осью, вокруг которой производилась весьма удачная активная оборона.
Все действия противника, здесь энергичного и настойчивого, происходили как бы по одному трафарету с незначительными вариантами на флангах. Сжимая нас наподобие пружины, с возрастающей упругостью ее спиралей, по мере приближения к пределу и сокращения площади борьбы эти спирали достигали конечной точки напряжения, после чего начиналось их обратное действие стремительного характера, отчего красные бежали без оглядки. Первоначальный их успех, с оттеснением нашего сторожевого охранения к главным силам, окончательно останавливался на плацдарме перед Большим Токмаком с подходом наших резервов и введением в действие 2 легких батарей и одной гаубичной. Аихая контратака корниловцев довершила победу. В преследовании на Сладкую Балку уничтожались остатки – «корниловские жернова» начисто перемалывали очередную подачу советских контингентов; одной из участниц была 6-я батарея.
К серии боев в районе Большого Токмака надо причислить и разгром конного корпуса Жлобы, 6-я батарея удостоилась чести быть назначенной в авангард дивизии со 2-м Корниловским ударным полком. Встречное движение началось ночью. Этот марш-маневр не был замечен противником, так как прикрывавший наше направление отряд красной конницы был полностью уничтожен во время его попыток снять наше сторожевое охранение накануне задуманной операции. Нашим пунктом сосредоточения было село Орловка, откуда, без всякой помехи, дивизия к рассвету достигла колонии Рикенау и, войдя в нее, готовилась раздать людям завтрак, но прискакавший конный доложил командиру полка, что красные занимают впередилежащие бугры и стоят к нам тылом. Немедленно последовало развертывание авангарда и началось его наступление на занятого боем с Донским корпусом противника. 6-я батарея открыла огонь и первой очередью как кинжалом ударила в спину врага. Попавшая под огонь неприятельская батарея сразу замолчала, а ее прислуга разбежалась. Конные лавы, ошеломленные внезапностью нашего нападения, метнулись в разные стороны и поддались панике – назревал разгром. Однако усилиями своих командиров эти конные силы были приведены в порядок и повернуты на нас. На широком галопе, как озверелые гунны, они бросились на цепи корниловцев… Порыва их хватило не надолго, наш губительный огонь на низких разрывах окончательно деморализовал красных, и они бросились в беспорядочное бегство: одна группа ушла на восток и там попала под удар конницы Морозова, закончив свое существование; другая – большая – повернула на запад и там, как стог сена, сгорела в сосредоточенном огне корниловцев, дроздовцев и бронепоездов. Гордость красной ударной конницы была уничтожена доблестью войск и талантливым руководством штаба и участием самого Главнокомандующего генерала Врангеля, а Жлоба не дождался маршальского жезла. Затем наши действия перенеслись к Большому Токмаку и всем нам памятной Сладкой Балке.
Снова ожил и повторился всем нам надоевший танц-класс, но Господь нас хранил так до скорбного дня – 19 июля. В этот день нас постигло большое несчастье, стоившее нам гибели одновременно двух старших офицеров – полковника Брезгуна и капитана Бородулина, ранеными – начальника 1-го орудия штабс-капитана Токаревича191, четырех солдат и 19 лошадей. Произошло это трагическое событие во время выезда батареи на позицию: перелетная очередь неприятельской батареи по нашей пехоте полностью легла на батарее в то время, когда она снималась с передков. Осколками прыгающих гранат оба офицера были убиты – полковник Брезгун изуродован с перебитыми костями рук и ног, у капитана Бородулина оторвана голова. Странная судьба этих двух равнодоблестных офицеров. При жизни они всегда были в оппозиции друг к другу. Полковник А. Брезгун всегда бодрый, жизнерадостный, привлекал к себе всех своей открытой натурой, в то время как капитан В. Бородулин всегда был мрачным, никогда ничем не довольным, всегда ноющим, необщительным и всегда грустным, с какой-то скрытой печалью в душе, но исключительно добрым. И вот этих двух человек связала общая могила, куда они легли рядом друг с другом, и общая любовь к России, за которую отдали свои молодые жизни… Хоронили мы их на местном кладбище Большого Токмака под выстрелы недалеко действующей батареи, а вечерняя заря, потухая за далеким горизонтом, углубляла нашу скорбь в разлуке с верными боевыми друзьями. Утерев слезы и вздохнув глубоко, мы покорились воле Господа и опять вернулись к своему делу, готовыми приять участь, подобную ушедшим. Врачует душевные раны дело; на войне некогда долго лить слезы, мы во власти судьбы – сегодня ты, а завтра я. На пополнение погибшего 1-го старшего офицера прибыл полковник Ал. Севастьянов192 – достойный заместитель своего предшественника, со стажем офицера Генштаба.
Но вот началась новая серия сражений, теперь красные перенесли свои усилия на наш левый фланг, и здесь разыгрались крайне упорные бои в районе Куркулака. Сюда прибыли новые советские части, среди них бригада курсантов. Вообще с этого времени мы имели дело с регулярно обученным противником, пришлось менять и способ борьбы с ним. Прежде всего перемена сказалась в ведении артиллерийского огня, видно было, что стрельба ведется правильно, нет прежней кустарности, а заметно руководство. Тактические приемы пехоты красных показывали их грамотность, и потому хождение в атаку с песнями и винтовками на ремне надо было оставить во избежание больших потерь. Когда командир батареи, по своему обыкновению, выехал на будущий наблюдательный пункт верхом в сопровождении конного вестового, то он сразу был накрыт шрапнельной очередью, от которой погиб вестовой, славный фейерверкер Сергеев, и лошадь командира. Видя эту картину, старший офицер полковник Севастьянов из предосторожности занимал маскировочную позицию спешенными ездовыми.
Артиллерийская дуэль после нашего открытия огня нас убедила, что перед нами или мобилизованный офицер, сохранявший предательский нейтралитет, или тот же «товарищ», но обученный тем же нейтралистом, способствующим поневоле торжеству интернационала. Но несмотря на значительное улучшение в подготовке красных, они все же были разбиты, а их цвет новых формирований безжалостно уничтожен и остался в погребах Куркулака, который они с яростью защищали.
Никто не смог тогда устоять под ударами корниловцев, возглавляемых такими исключительными командирами, как полковники Пашкевич и Левитов, с их ближайшими помощниками полковниками Бржезицким, Померанцевым и другими. Но пуля не щадит героев, так она не пощадила командира полка полковника Пашкевича. Смерть его чистейшая случайность. Полковник Пашкевич не знал отдыха; полк иногда отдыхал, а он – никогда. Однажды поехал командир проверить сторожевое охранение и поднялся на курган. Впереди кукурузное поле шелестело своими мечевидными листьями… и вдруг, среди безмолвия, показалась группа всадников. Командир движением руки показал им приблизиться, а оттуда раздался залп, и… сраженный командир упал, наказанный за свою беспечность. Полк лишился столь талантливого командования, а Белое Дело понесло трудно залечимую утрату… Смерть, щадившая его в бурном пламени боя, как нарочно, для конца такого героя избрала прозаический случай. Осторожный, предусмотрительный во всем, что касается полка, дрожавший за участь каждого своего подчиненного и беспощадный за излишние потери, он не был таковым в отношении себя.
Красная стратегия неутомимо продолжала разрабатывать планы нашего полного уничтожения в Северной Таврии. Не добившись успеха в этих попытках на одном из фронтов, красное командование перебрасывало свои усилия на другой. Теперь оно задумало концентрическим ударом с двух сторон устроить нам мешок у перешейков. И вот на Днепре собирается мощный кулак, и первый его размах удачен – враг далеко углубляется в наш тыл и переходит линию Сирагоз. Опять наша «моторизованная» на обывательских подводах Корниловская дивизия спешит к угрожаемому месту. Завязываются крайне упорные бои; враг остановлен и после короткой обороны начинает организованный отход. 6-я батарея в продолжение всего боя сопровождает своих ударников и огнем и колесами, не выходя из сферы действительного ружейного огня. На одном из участков боя она видит плоды своей работы: спешно подошедшая поддержка красных, в составе 4 станковых пулеметов на тачанках и двух рот пехоты, сметена огнем батареи – кладбище выросло на их месте. Особенно обращала на себя внимание груда из 26 мертвых тел, поваленных одной прыгающей гранатой. Брошенные тяжелораненые красные с ужасом рассказывали о смерче огня, о том же говорили и жители, видевшие всю картину бесчисленного потока раненых. Нужно отдать справедливость проявленной здесь особой стойкости большевиков: они открывали огонь стоя в шереночном строю, но что было возможно во времена стрельбы ядрами из гладкоствольной артиллерии, то перед скорострельной, да еще на близкой дистанции, не превышающей 30 делений прицела, подобные боевые порядки могли родиться в голове во хмелю красного командира. Противник дрогнул, израсходовав свои последние резервы, и начал поспешный отход, который мог бы превратиться в разгром, если бы не опустившаяся ночь, прикрывшая обе враждебные стороны. Однако ему удалось удержаться на заранее построенной укрепленной позиции у Любимовки.