Приказ о переезде встречен был всеми с радостью. Многие украинцы, ушедшие из частей, услышав о приказе, стали просить о приеме их обратно в части, но офицеры, настроенные против них враждебно, отказались их принять.
Нужно отметить, что к этому же времени отношение поляков к нашей армии несколько улучшилось; это, по-видимому, объяснялось их поражениями на фронте в конце июня. Всеми силами поляки старались угодить нам и скорее отправить армию в Крым на помощь генералу Врангелю. Много раз нам приходилось в разговорах с поляками слышать: «Поезжайте скорее в Крым, бейте большевиков с юга, а мы отсюда». До сих пор поляки отказывали армии в перевозке, указывая на недостаток подвижного состава, теперь же, несмотря на свои неудачи на фронте, несмотря на приближение фронта, обязались к 1 июля произвести перегруппировку в лагерях, сосредоточив все части каждой дивизии в одном лагере, и начать перевозку в Крым точно в срок, то есть 5 июля, отправляя эшелон по 1000 человек через день.
Дело о переезде частей особенно подвинулось вперед после поездки генерала Штейфона288, начальника штаба нашей армии, к генералу Врангелю. Действительно, 5 июля из лагеря Пикулицы тронулся первый эшелон. 6 июля начальник лагеря генерал Оссовский получил от генерала Бредова телеграмму, подтверждавшую движение первого эшелона. Одновременно же был получен приказ генерала Врангеля, разрешавший семьям ехать в Крым, но с условием, что в случае эвакуации правительство снимает с себя всякую ответственность. Все семейные, конечно, согласились ехать и на этих условиях. Второй эшелон из Пикулиц отправился 7 июля, но, дойдя до пограничной с Румынией станции Снятынь, был вместе с первым эшелоном возвращен назад на станцию Станиславов, где должны были простоять около недели. Оказалось, что транспорт для первого эшелона еще не прибыл в Рени (Румыния), и потому Румыния до прихода транспорта отказалась принимать эшелоны на свою территорию. Отправка следующих эшелонов была, таким образом, задержана: третьего эшелона на 19 июля и нашего (четвертого) на 21 июля.
Генерал Штейфон, ездивший в Крым по поручению генерала Бредова, привез из Крыма письма от родных и газеты, и, таким образом, как бы установилась некоторая связь с Крымом: мы узнали приблизительно, что там происходило в наше отсутствие. Письма и газеты были в большинстве от конца мая и начала июня, и из них мы узнали о первом наступлении генерала Врангеля, о прорыве Перекопских позиций и т. д. Наконец, к этому же времени в польскую и русскую прессу в Польше стали проникать некоторые сведения о жизни в Крыму, причем характерно, что во время удачного наступления польской армии писалось о нашей армии только плохое, когда же польскую армию постигла неудача, то наоборот – генерала Врангеля и его армию стали восхвалять на все лады. Между прочим, в русской газете «Варшавское Слово» в конце июня мы прочли сообщение о восстании капитана Н. Орлова, освещавшее дело совершенно иначе, чем было на самом деле. Там это восстание было названо «обер-офицерской революцией», якобы это была борьба рядового фронтового офицерства с высшим командным составом, творившим бесчинства в тылу армии, причем якобы капитаном Орловым в Бахчисарае было повешено несколько интендантов и т. п. В начале июля в польских газетах появилось сообщение о разгроме армией генерала Врангеля конной группы Жлобы в Северной Таврии. Поступавшие сведения о жизни нашей армии в Крыму все больше и больше увеличивали желание поскорее ехать в Крым, где, казалось, особенно в этот момент нужна была наша помощь.
Наконец, 19 июля наши желания начали сбываться, и первый эшелон из лагеря Стржалково в составе Белозерского полка и 4-й стрелковой артиллерийской бригады действительно тронулся в путь. Погрузка нашего эшелона была назначена на 21 июля. С раннего утра все в полку волновались, готовились в путь. В 10 часов отправились на станцию, и к 14 часам погрузка была закончена.
Итак, четыре месяца сидения «за другом» кончились. Кончились четыре месяца бесконечного издевательства над русским именем, русским офицером и солдатом. Каждый поляк, от офицера до последнего солдата, старались на каждом шагу подчеркнуть, что он сейчас «пан», что он сейчас хозяин положения и он может делать с нами все, что ему угодно. Особенно нужно отметить, как это ни странно, такое отношение со стороны польских офицеров, служивших ранее в Русской армии. Полковник Кевнарский, комендант лагеря Стржалково, служивший в Русской армии в 80-м пехотном Кабардинском полку, кадровый офицер, и поручик Горчаковский, комендант офицерского отдела в лагере, бывший офицер 75-го пехотного Севастопольского полка, были типичными представителями такого офицерства. При всяком удобном случае они старались показать свое превосходство, свою силу, в особенности по отношению к нашим офицерам. В отношениях с солдатами они были более деликатны, даже больше заискивали перед ними, особенно при успехах большевиков на фронте. Польское население относилось к нам различно: 1) чистые поляки относились к нам вначале в большинстве подозрительно, так как они не знали, что мы собой представляем. Сведения о Добровольческой армии к ним не проникали, и они нас считали за большевиков. Позже, когда они ближе с нами познакомились, когда узнали, что мы также боролись с большевиками, отношения изменились к лучшему; 2) евреи смотрели на нас только с коммерческой точки зрения; 3) немцы-колонисты относились очень доброжелательно и не раз оказывали помощь нашим офицерам и солдатам.
В 18 часов 21 июля наш эшелон отошел со станции Стржалково и следовал вплоть до 4 часов 26 июля по польской территории по указанному маршруту. Отношение польских властей было во время переезда очень предупредительное, горячая пища была всегда приготовлена в назначенных местах, и эшелон двигался беспрепятственно и без каких-либо инцидентов. По дороге на станцию Перемышль был принят в наш эшелон 3-й конный полк, стоявший в лагере Пикулицы. На станции Станиславов мы задержались на несколько часов, выходили в город, где стояло в это время много украинских частей и их главная квартира. Беседовали с украинскими офицерами, и многие из них просились ехать с нами в Крым. В 12 часов 26-го тронулись со станции Снятынь в Румынию, границу переехали в 14 часов и около 17 часов прибыли на станцию Черновицы. Переезд по Румынии прошел в порядке, и в 16 часов 28 июля эшелон прибыл на станцию Рени, где полк немедленно выгрузился и отправился на пристань для посадки на транспорт «Корнилов». Ночь провели мы уже на нашей территории – на своем русском транспорте.
В 12 часов 29 июля транспорт отошел по Дунаю и Сулинскому каналу в город Сулин, куда прибыл вечером около 18 часов и остановился на рейде. Дул сильный ветер, капитан транспорта отказался выходить в открытое море, и мы остались ночевать в Сулине. На другой день утром опять капитан отказался выходить в море, выставляя причины: 1) сильная теснота на транспорте – около 2500 человек – и потому сильная духота в трюмах и 2) отсутствие достаточного балласта, вследствие чего, мол, транспорт не мог погрузиться на достаточную глубину. Он заявил, что не выйдет в море, пока не придет другой транспорт и не возьмет половину людей или пока не сгрузят половину людей на берег, а с другой половиной он отправится в путь. Румыны не согласились выпустить людей на берег в Сулине и впредь до распоряжений отвели транспорт на 3 версты вверх по каналу на пустынный песчаный берег. Здесь все люди были выпущены на берег, люди выкупались, транспорт был вымыт, и заночевали – кто на берегу, кто на транспорте. Ночь была ужасная – комаров тьма, и все люди были покусаны. Эта ночь принесла результаты впоследствии – масса людей позже заболела дунайской малярией.
В 16 часов 31 июля назначено было отплытие транспорта, но с условием, что все люди, за исключением только 300 человек, должны находиться в трюмах и выходить оттуда только в самом крайнем случае. Кроме того, было объявлено, что транспорт ввиду большой тесноты идет в Севастополь. Не верилось как-то, что, наконец, едем к себе на родину, никакие тяжелые условия переезда никого не смущали, и все только желали, чтобы поскорее везли. В 20 часов транспорт вышел в открытое море. Погода прекрасная, ветер прекратился, и ночь в море прошла спокойно. Ночью по дороге транспорт получил распоряжение идти вместо Севастополя в Феодосию.
1 августа в 8 часов наконец показались берега Крыма – Херсонесский мыс. В течение всего дня мы плыли вдоль Южного берега Крыма, перед нами проходила живописная панорама Южного берега. В 22 часа мы прибыли на рейд в Феодосии, и тут первое, что нас поразило, это распоряжение командира порта, запрещающее транспорту пристать к молу, ссылаясь на отсутствие места. Это запрещение последовало после заявления капитана транспорта о тесноте. В результате капитан самовольно пристал к молу, но это не помогло – выгружаться не разрешали.
Ночью, однако, около 2 часов было разрешено сойти на берег, но не далее мола. Большинство выгрузилось и расположилось на ночлег на молу под открытым небом на мостовой. Утром в 10 часов был назначен парад, который принимал генерал Ставицкий, начальник гарнизона города Феодосии. Парад прошел хорошо. Весь день выгружали имущество и для ночлега расположились в пакгаузах здесь же на молу. Теснота была опять страшная, не меньше, чем была на транспорте, так что большинство опять вышло спать на мостовую. В город выходить было запрещено, весь мол был обнесен колючей проволокой, а у ворот стояли часовые.
К 2 августа, когда полк прибыл в Крым, в полку состояло: офицеров – 196, чиновников – 22, врачей – 1, священник – 1 и солдат – 206, всего 426 человек (из этого числа в 1-м батальоне – 161, во 2-м батальоне – 120 и в командах (нестроевой, пулеметной, связи, комендантской и штабе полка) – 145).
3 августа полк перешел с мола в город, где расположился по квартирам в амбарах. В нашем полку было много уроженцев Крыма, которые в течение долгого времени не видели своих родных, а потому командир полка подал рапорт начальнику гарнизона с просьбой о разрешении уроженцам Крыма кратковременного отпуска для свидания с родными. Начальник гарнизона генерал Ставицкий