От села к северу шел недлинный (150–200 метров) подъем, довольно медленный (от 15 до 20 градусов), переходя в широкое горизонтальное плато яровых культур с недавней свежей пашней, при полном отсутствии каких-либо дорог, идущих с севера (то есть со стороны противника) к Малой Токмачке. Единственная дорога с вражеской стороны шла к селу вдоль течения речки с северо-западной стороны, подходя и вливаясь в северо-западную оконечность села, с северо-западной высотой, поросшей рощами и кустами, на этой высоте находился дежурный эскадрон, задачей которого было наблюдение с высоты и служба офицерских разъездов вовремя обнаружить приближение противника.
Переночевали спокойно в Малой Токмачке, куда мы пришли накануне поздним вечером. Штаб дивизии получил донесение от дежурного эскадрона о том, что ни один разъезд не встретил противника, однако командир эскадрона «чувствует» к северу от нас конного противника, которого пока встретить не удается. Под предлогом огневой разведки генерал Барбович предложил полковнику Котляревскому294 послать офицера с разведчиками для уточнения недостающих элементов разведки. Но так как наша 2-я конная батарея временно подчинялась полковнику Котляревскому (временно командующий дивизионом), то дивизионер передал поручение командиру 2-й конной батареи, а мой командир, конечно, вызвал меня, и приказание должен был выполнять автор этих строк. Моя команда связи представляла собой хороший 2-взводный полуэскадрон (во взводах по 18 рядов и по 3 унтер-офицера). Я взял с собой один взвод (с 3 унтер-офицерами) и вахмистра команды связи. Когда вахмистр вытянул колонну по три, я пожалел, что нельзя было разрешить песни, невольно залюбовавшись взводом и безукоризненной уборкой лошадей. Явился на высоту, где находился командир дежурного эскадрона (1-го конного генерала Алексеева полка295), и который мне подтвердил свое «впечатление», которое он вынес из деталей донесений разъездов, признавшись, что определенных фактов у него нет. Немедленно с помощью длинной лестницы взобрался на дерево (забыл спросить и так никогда и не узнал, откуда мои люди ее взяли при полном отсутствии какого-либо жилья вокруг). С дерева увидеть ничего было нельзя, так как росшие далеко вокруг камыши легко скрывали всадника с конем.
Не настаивая на этой попытке, я разделил взвод на три разъезда: один вахмистерский и два унтер-офицерских. Собрав начальников разъездов, я на карте возможно точнее определил для каждого из них три полосы их разведки глубиной в 10 верст на север, приказав уделить максимум внимания к признакам присутствия конницы противника. Всем указал: «Я нахожусь при штабе дежурного эскадрона и жду донесений». Следующие два с половиной часа я пробыл с командиром дежурного эскадрона, который все время получал донесения офицерских разъездов, в которых буквально не было ничего, позволявшего серьезный вывод.
Через два с половиной часа вернулся мой вахмистерский разъезд, задачей которого было следовать по дороге параллельно речке на северо-запад, высылая дозоры для обследования берега речки (то есть левый разъезд). И именно эти «береговые» дозоры открыли вдоль берега сначала некоторое количество следов копыт; доложили об этом вахмистру, который рассыпал всадников в лаву, приказав вызывать его для определения характера и подсчитывания следов лошадиных копыт. Результатом этой добросовестной разведки было донесение вахмистра о том, что в 9 с половиной верстах к северу от дежурного эскадрона воинская строевая часть силой около кавалерийского полка водила коней к речке на водопой. Этот полк был явно не наш. То же, что это были не низкорослые крестьянские лошадки, а строевые кавалерийские кони, определялось номерами подков, да и количество следов копыт указывало на конный полк, а не на несколько повозок. В своей тетрадке, которая служила моему вахмистру полевой книжкой, он перерисовал несколько свежих следов подков: это была блестящая добросовестная работа, которая не представляла никакой возможности ошибки – все базировалось на фактах и на логике. Пока я изучал рисунки форм и размеров подков, подошли мои остальные унтер-офицерские разъезды, не встретившие противника и ничего не заметившие в своих полосах разведки. Донесение моего вахмистра было настолько грамотно и логично составлено, что я не колеблясь его тоже подписал и, приложив рисунки подков, немедленно все отправил генералу Барбовичу. Все мои всадники были налицо. Я распрощался с командиром дежурного эскадрона.
Вахмистр снова вытянул колонну по три. Задача была выполнена. Тужить было нечего. Люди были так довольны, что мне не хотелось их огорчать: они это заслужили, хотя это и не полагалось. «Вахмистр, когда проедете сто шагов, песенники вперед». На всю разведку (с момента выезда) ушло три с половиной часа. Люди были довольны, исполнив свою задачу, которая была далеко не легкой. Это чувствовалось по их виду, по веселому настроению, наконец, по удали залихватских песен, за исполнение которых я, к моему удивлению, не получил ни одного замечания от встреченных по дороге многочисленных старших офицеров полков и батарей конницы: они словно чувствовали удачу. Как раз мы подходили к батарее, и с веранды нашего собрания долетел голос старшего офицера: «Это возвращается Самойленко, очевидно, с удачей, так как идет с песнями». Перед батареей я остановил моих людей, выстроил фронт, выравнял; поблагодарил за молодецкую службу и отпустил отдыхать (как всегда, конечно, после заботы о лошадях).
Сам же представился начальнику дивизии, на случай если он захочет задать какие-либо вопросы. Но генерал Барбович ограничился благодарностью. Правда, он мне сказал, что его особенно интересует, в каком месте полк, следы которого открыл мой вахмистр, присоединился к главным силам конницы противника; что выяснить это не так трудно, но подобная разведка потребовала бы столь значительные силы, что у него от одной кавалерийской дивизии не много бы осталось.
В батарее я доложил обо всем старшему офицеру, обладавшему особенно спортивно-азартной натурой. Я знал и разделял его стремление всегда стараться быть впереди в смысле готовности в соревновании с полками и батареями дивизии. Я ему поведал о моем глубоком убеждении, что тревоги нам осталось ждать совсем недолго; что сборный пункт у нас лишь один – на северной окраине Малой Токмачки. Есть легкий и безошибочный способ быть раньше всех на сборном пункте: вытянуть вдоль плетней по улице на север заамуниченную, запряженную и оседланную батарею (конечно, отпустив подпруги и вынув железо). Кормить коней – в торбах; поить вручную – ведрами. Возле запряжек – дневальные. Старший офицер одобрил мое предложение, для чего был вызван вахмистр. Старший офицер сказал мне вслед, что в отношении команды связи и связи вообще он рассчитывает на меня. В связи я вызвал вахмистра полуэскадрона и приказал седлать (отпустив подпруги и вынув железо). Затем вызвал Коновалова (чудный, надежный разведчик – учебной команды Артиллерийской школы), приказал ему отправиться в штаб дивизии, никому не являясь: «И – карьером на батарею, как только в штабе дивизии начнут седлать».
Как раз «англичане» (вестовые Офицерского собрания – единственные в новом английском обмундировании) доложили, что обед готов и господ ждут в собрании. Не садясь мы ждали прибытия командира… И как раз в это мгновение, когда мы все с удовольствием предвкушали очень аппетитно выглядевшую окрошку… я услышал темп карьера приближающегося одиночного всадника, по-видимому, моего Коновалова. Через полминуты я уже был в полной боевой, выскочил на улицу. Это был он. И только в этот момент штаб-трубач в штабе дивизии заиграл «тревогу». Батарея была вполне готова: вахмистр команды связи рысью подводил к батарее свой полуэскадрон; номера сыпались как горох из своих помещений, чтобы подтянуть подпруги и замундштучить коней…
Ехать «на ординарцы» к начальнику дивизии была моя очередь. Поторопившись, я предшествовал батарее и увидел сразу, что мы безусловно окажемся впереди всех. Полки лишь начинали выводить коней, да и драгуны, уланы и гусары были без оружия. В это время, точно в подтверждение сигнала «тревоги», заговорили на северо-западной высоте пулеметы заставы дежурного эскадрона. Штаб дивизии уже покинул свои квартиры, и я присоединился к нему в движении, но еще внутри селения. Выскакивая из села, мы увидели вне его только одну конную часть, шедшую карьером, – впереди нее развевался значок 2-й конной батареи. Затем показался Сводно-гвардейский кавалерийский полк, занявший левый фланг фронтом на север. Слева, со стороны дежурного эскадрона, приближался карьером к штабу дивизии корнет этого эскадрона, доложивший, что по единственной северо-западной дороге показалась голова конной колонны, силой около бригады. Генерал Барбович только что приказал 1-му Кавалерийскому полку пристроиться справа к Гвардейскому полку. Это донесение вызвало недолгое раздумье начальника дивизии: «Пойду прямо, завегну пгавым плечом, забегу огудия».
Тем временем по-прежнему фронтом на север (и продолжая развернутый фронт вправо) были развернуты 3-й и 2-й кавалерийские полки. На заднем гребне ко 2-й конной батарее присоединились остальные батареи: Сводная лейб-гвардии конной артиллерии; 1-я, 3-я, 4-я, 5-я, батарея Кавказского конно-горного диизиона, батарея 2-го кон.-г. дивизиона. Но все они остановились на гребне северного подъема, который вымотал конский состав, тем более что перед ним к северо-западу, то есть к противнику, была пахоть. Итак, батареи поневоле не могли приблизиться на очень близкую дистанцию по вышеуказанным причинам, но и огонь с гребня на северном подъеме по разворачивающемуся противнику был действительным (расстояние было не более одной версты – единственная критика могла заключаться лишь в том, что в привычках батареи были все-таки совсем близкие дистанции). Несмотря на «относительно дальнее расстояние», оно имело свою большую выгоду – возможность флангового огня. Кроме того, сгруппированные вместе батареи невольно привлекли на себя огонь батарей противника, что чрезвычайно облегчило сложное маневрирование и перестроения нашей дивизии в сомкнутом строю: полки оставались вне сферы огня батарей противника, так как его батареи сосредоточили свой огонь исключительно на наших 8 конных батареях. Начальник дивизии приказал трубачам играть поворот налево боевого порядка на 90 градусов, а меня послал к батареям с приказом выкатываться вперед. Это приказание мною было передано батареям, но, как я и ожидал, выполнено оно не было, так как «выкатываться вперед по пахоте» означало оставить без огневой поддержки нашу конницу. Итак, я только что лично передал конной артиллерии приказание начальника дивизии; затем я вернулся на левый фланг боевого порядка гвардейской кавалерии (лейб-драгуны).