что стоявшие сзади бронепоезда сдали станцию Чакрак без боя, не предупредив о том бронепоезд «Генерал Алексеев». Аналогичные рапорты были поданы начальнику группы бронепоездов и начбронпоглаву. По этим рапортам велось расследование, но благоприятных результатов оно не дало. В сводке по корпусу за этот день было написано следующее: «По дополнительным сведениям, бронепоезд «Генерал Алексеев» и вспомогательный поезд 4-й роты, работавшие утром 6 августа над взрывом моста на перегоне Попово – Чакрак, были окружены противником. Ведя упорный огневой бой, бронепоезд и вспомогательный прошли 7 верст к югу, но далее вследствие разобранного пути они должны были остановиться. Под сильным артиллерийским и пулеметным огнем красных команды вышли из составов и начали пробиваться штыковым боем на Бурчацк, причем большая часть команды погибла. Подробности выясняются. 6 августа 1920 г. Генерал-лейтенант Писарев».
7/8 – 9/8 1920 года. Переезд базы на станцию Сокологорная.
10/8—13/8. Стоянка на станции Сокологорная. Сторожевое охранение станции.
14/8—30/8. Переезд базы с хозяйственными чинами на станцию Симферополь. Строевая часть оставлена на станции Сокологорная для несения вышеуказанного сторожевого охранения.
В. Липеровский342«Желбат-2»343
22 мая 1920 года была «проба» моста – ночью мы прошли всю станцию Чонгар – была обычная тишина и полная пустыня. После полуночи протолкнули потихоньку наш поезд на ту сторону – то есть по мосту. И все благополучно! 22 мая 1920 года утром станция была занята заставой 34-й дивизии, самурцы прошли на север – ни выстрела. Красных уже в течение месяца тревожили на Перекопе. К полудню подошел короткий состав штаба генерала Слащева и перешел через мост. За ним следовал бронепоезд «Волк». Штаб остался на первом пути перед станцией, а «Волк» дошел до выходных стрелок на север – так образовался на полуострове Чонгар символический выход из Крыма. А завтра…
23 мая 1920 года. Вперед! Общее наступление – на Перекопе, у нас десантная операция у Геническа. Вперед! Какой был подъем!
24-го к вечеру мы вернулись на базу, и нас ждал приказ: «Жел. бат. 2» сдать команде 3 жел. роты под командой поручика (не помню!), которому немедленно следовать в распоряжение командующего бронегруппой. Распоряжение нам: следовать на постройку железной дороги на Юшунь, на станцию Богемка. Они в наступление, а мы в тыл! В приказе были всякие красивые слова признания наших заслуг – и в Богемку как на отдых! В конце концов, было даже неплохо. И конечно, заслужили отдых.
Калейдоскоп напоминает еще коротенькое воспоминание; хронологически его связываю со стоянкой на станции Таганаш. Тут недалеко уходил один путь вправо; помню, что база оставалась на запасном пути поблизости. Пару километров в глубь степи строили позицию тяжелой артиллерии: 8-дюймовые морские орудия были намонтированы на железнодорожных платформах большого уноса; для выстрела опускались специальные лапы – опоры. Такие две площадки с орудиями пришли одновременно с нами; было обучение прислуги орудий, каждое стояло на своем отрезке пути, причем полотно было специально усилено, видимо, железобетоном. Что мы там делали – не помню. Но хорошо помню, что наша база оказалась обокраденной – что мы обнаружили только вечером, вернувшись «домой». Это бронепоезд «Волк» проходил мимо, и казачки-кубанцы отомстили нам за «Мерееру», где мы отцепили от их базы несколько вагонов им не принадлежавшего добра. В частности, я там потерял папину шинель, которая так хорошо служила мне.
Колония Богемка и станция на новой железной дороге, которую мы начинали зимой в снегу. Поезд прошел нормально, без особых предосторожностей; путь был подбит дробленым камнем, как полагается, прекрасно снивелирован – все работа наших ротных путевых команд, свозимых со всех рот батальона. Когда мы туда пришли «на отдых», то есть боевая команда «Жел. бат. 2», то строили участок Богемка— Юшунь и дальше на Перекоп. Наша работа состояла в разгрузки шпал – каждое утро был поезд шпал; разгрузим их – они, эти шпалы, были совершенно сырые, только с содранной корой, скользкие – разгружались легко. Состав был пуст в течение двух часов, и мы были свободны – это был отдых. Богемка – богатейшая колония, всего полная чаша, так что наша кухня работала на славу. Наш Алеша Воропай – единственный из всех нас – и тут нашел немедленно свою кралю. Незабываемы на всю жизнь по Богемке вечерние поверки с молитвой! Как пели – бодро, радостно, с полной уверенностью в том, что мы на верном пути, что мы пойдем в Россию!
Как раз тогда нам было испытание духа. Советы через англичан предложили сдать Крым без боя, обещали сохранение наших жизней – и англичане давали гарантию того. Никто им не поверил, не помню, чтобы у нас у кого-нибудь возникло бы сомнение. Тогда уже командовал генерал П. Врангель – и его приказ об этом гнусном предложении вызвал бурю энтузиазма. К Врангелю было полное доверие в войсках. А мы под Врангелем были уже со станции Мерефа.
Как двинулся фронт 25 мая 1920 года на север, так достаточно быстро он достиг линии железной дороги, что идет на Донецкий бассейн. У нас в батальоне произошли некоторые перемены. Наименование по традиции осталось – 2-й железнодорожный батальон. Все, что было у штаба батальона в Симферополе, – наименовалось «1-я рота», нашу «первую учебную» окрестили 2-й ротой, а бывшую 2-ю – 3-й ротой.
База 2-й роты уже находилась на станции Мелитополь, там же было управление начальника ВОСО; наше направление было Мелитополь— Александровск – Синельниково. Направление 3-й роты – в Донбас. И база 3-й роты стояла на станции Большой Токмак, обслуживая линию на Пологи, в Лихновское царство. Все это мы узнали от неожиданно прибывшего нашего командира поручика Окишина, снова занявшего свою теплушку в базе. И он привез нам долгожданный приказ – на передовые позиции! И немедленно! И наша команда (12 человек) стала 1-й сменой броневспомогателя «Жел. бат. 2»; 2-й сменой стала команда 3-й роты, что нас в свое время сменила, ею командовал юнкер Ковалев, милейший человек. Рабочая, путевая команда 3-й роты при надобности обслуживает обе смены.
Мы ликовали – и утренний рабочий поезд-порожняк вытащил нашу базу на магистраль, в Таганаш – там нас уже ждал паровоз. И мы пошли вперед. На станции Джимбулук нам прицепили один вагон, нагруженный солью, – необыкновенная внимательность коменданта станции. Мы очень быстро оценили значение этого: то была драгоценная валюта – за соль наш хозяйственный каптер имел все для кухни, то есть для нас. Ведь там по берегам Сиваша лежат груды соли – а на континенте ее не имели!
Начинался новый этап. На передовых позициях. На станции Мелитополь мы несколько часов стояли около состава нашей роты. Командир роты, полковник Павлов, напутствовал нас – повторил то, что мы уже слышали из приказа, но также подчеркнул, что, работая двумя сменами, мы эффективно поможем бронегруппе, которой оперативно подчиняемся, – легкого бронепоезда нет на линии, «а потому мы, полагаю, с успехом его заменим», «Жел. бат. 2», вперед!
«Рады стараться, господин полковник!» И мы немедля пошли. Мелькают станции – Федоровка (узловая), Плодородие, Пришиб. Кругом равнина с перелесками, и нет-нет среди зелени проглядывают красные крыши немецких колоний, а кругом нас поля, баштаны со всяким добром. Лето стояло чудесное!
Станция Пришиб – это стоянка нашей базы, ожидали приход боевого состава. База, уже стоявшая здесь 2 смены, не была так организована, как наша, так что мы сразу стали доминировать – и командир-то пришел с нами; хозяйственная часть «заряженная» солью – это сказалось сразу. Рота нас обмундировала заново, и мы привезли полагающееся для 2-й смены. В нашу смену был назначен здесь еще новый чин – машинист Митя, вместо левой ноги у него был костыль под плечом; нога была отнята над коленом, так что он стоя спокойно опирался культышкой на перекладину костыля. Был Митя очень компанейский, хороший малый и великолепный специалист дела, в чем мы убедились впоследствии. Был он также кулинаром. Все сразу с ним подружились, а ему нравилось, что попал в команду, которая уже проделала далекий путь. Митя обладал большой физической силой и всегда ободрял нас. Мы не сомневались бы в нем из-за ноги. Вместе с Митей для боевого состава пришел и новый паровоз. «Эх, и американский, без тендера, непривычно высокий», – и только взявшись за поручни, Митя как-то вспрыгивал наверх. На площадке было место командира, для Мити и помощника – то маленький человечек был.
На крайнем запасном пути у депо стоял короткий состав командира бронегруппы полковника Конкрина. За станцией село Михайловское. Там был штаб Дроздовской дивизии, командовал ею генерал А. Туркул. На другой стороне станции было громадное поле. Там сбивался новый четвертый полк – Дроздовский, укомплектованный свежими пленными. К полудню пришел боевой состав, вызванный для организации службы наново; радушно приветствовали друг друга и стали все обедать из нашей кухни – оценили все эту перемену. Ну и наши постарались на славу! Борщ, котлеты с пюре и арбуз на третье! Просто поверить трудно! Рано утром нам выезжать на позицию – фронт был по речке Кара-Чакрак, и мы оказывались во фланге красным, а пехота стояла между станциями Чакрак и Попово, позади нас.
С разрешения командира мы с Алешей Воропаем сделали на второй контрольной площадке пулеметное гнездо – ведь там были шпалы, так из них мы сложили клетку с амбразурами так, что под накатом шпал, служившим нам полом, образовалось пространство, где можно было отдыхать. Потолок закрыли до половины спереди. Отсюда было видно на все стороны – получилась наблюдательная и пулеметная башня. Откровенно говоря, в бронеплощадке было паршиво – ничего не видно, только амбразуры для пулемета. «Гроб». Мы видели путь вперед и могли стрелять на все стороны.
У нас был пулемет «кольт», на треноге. Его легко было перекидывать на любое направление, и легкий «льюис» с диском. К вечеру все было готово и понравилось командиру. В площадке вместо 8 пулеметов – по 4 на каждую сторону – было только 6. Сказали, что много места занимали. Но и нас-то было всего 12. В каждой смене. Под вечер нас посетил командир бронегруппы.
– Ишь ты, какую башню соорудили, а имеет смысл!
Мы были страшно горды. Так оно у нас и осталось – «на башне».
К рассвету мы тихонько подкатили на позицию – впереди был взорванный мост через речку Кара-Чакрак. С бронепоездом «Дмитрий Донской» встретились раньше станции Бурчацк, он был в линии. Влево за полотном сразу большое село Васильевка. Вправо широкий овраг, река, берега лесом покрыты. За мостом вправо высокая скала, туда за нее поворачивает полотно. Вперед необозримый зеленый океан низины, плавни Днепра; влево за селом тоже виден высокий берег. Внизу сплошной камыш, воды не видно…
Стоим у самого моста. Командир пришел, вызвал меня:
– Пойдем наверх, там на скале наблюдательный пункт Марковской батареи.
По тропинке среди кустов влезли на скалу, наткнулись на заставу, как полагается, два ординарца. Наверху видно замаскированный наблюдательный пункт полковника Шперлинга. А какая красота кругом, смотря сверху; позади нас замок Попово, только крыша видна в саду, на другой стороне долины. И по верху этого оврага, долины расположился старый лес, замыкающийся под скалой на нашей стороне. Внизу под скалой со стороны Днепра полотно железной дороги делает большой поворот влево и выходит на станцию Плавни и дальше теряется в вербах. Но полковник Шперлинг нам указал, что там дальше шесть бронепоездов красных – видны дымки. Пехота появляется в лесу – «на подкове» леса, – и нельзя допускать, чтобы она спустилась в долину – выйдет тогда нам в тыл. Мир мал! Того наблюдателя-артиллериста, что мы видели у полковника Шперлинга, встретили пять лет спустя в Брно, в Чехословакии. Вася Брежицкий учился на агрономическом факультете.
Было относительно спокойно, бои шли позади нас, у Бурчацка— Чакрак. Полковник нас предупредил, что мужиков в Васильевке нет, все в плавнях – и кто его знает, как они настроены? Там партизаны. Так что ухо востро держать на все стороны. В село советует не ходить. Ординарцы имеют пулеметное гнездо – когда они открывают огонь, надо их поддержать хотя бы вслепую, по подкове леса. Артиллерия будет бить только в крайнем случае. Все ясно, держись, «Жел. бат. 2».
Они в этот первый выезд на позицию у моста через Кара-Чакрак нас обстреливали; и нам пришлось стрелять по опушке леса, совсем вслепую, по разведке красных. Явно по нам крыл бронепоезд – первый снаряд лег у моста под насыпь, и я с проводом в руках, чтобы зацепить крючок на провод железнодорожный, хотел прыгнуть в воронку, но неожиданно взлетел в воздух и затем упал в кусты. Ничего не случилось – я был жив, а на поезде видели этот полет и думали, что я не вернусь. Так бьет гранатой в ту же воронку только бронепоезд. Две недели спустя на этой же позиции был подбит наш «Дмитрий Донской» – получил «два глаза» в щит передней площадки…
Смена выезжала на три дня на позицию, затем ночью приходила на смену на базу, и «вторая» раньше рассвета уже была на месте. Группировка на позиции обычно была такая – мы впереди, а за нами бронепоезд на достаточном расстоянии, чтобы могли маневрировать вперед-назад. Когда была возможность, мы стояли на разных путях, чтобы разминуться (там, где было две колеи).
В первый же выезд мы обмерили мост для его будущего восстановления, но оказалось все гораздо проще. Между опорами было что-то около четырнадцати метров – мы полагали поднять клети из шпал, как на Сивашском мосту. Но «дорожная дистанция», оказывается, для всех небольших мостов имела формы, приготовленные для одного пути. Это значительно облегчало работу нашей путевой команде. Клеть поставили посредине пролета, по двутавровым балкам форму протащили на свое место. Специальные домкраты с обеих опор моста приняли на себя весь вес формы, и тогда из-под нее выбрали шпалы настолько, чтобы форма опиралась бы на старые опоры. Эту работу проделала наша путевая команда, когда фронт немного отошел – в два дня. Клеть осталась средней опорой. Мы с Алешей не были при этой работе. Для нас была другая.
Положение было очень сложное, красные нажимали по направлению к Мелитополю с Ореховского плацдарма. Наша железнодорожная линия оставалась совершенно в тылу – нельзя было допустить ее переход красными. Слева от нас были марковцы, справа дроздовцы. Наши бронепоезда стояли на позиции у станции Бурнацк – это два перегона от нас назад. А наша база на станции Пришиб.
Однажды, когда мост уже был восстановлен, был получен приказ ночью перейти на станцию Плавни; было сказано, что как пехотное сопровождение нас будет ждать полурота Марковского полка под замком Попово, там был полустанок. Знаем, что за Плавнями стоят красные бронепоезда, которые нас обстреливали. Тот прикомандированный к нашей смене машинист Митя был потрясающим специалистом – он умел поднять и удержать пар так, что не было видно ни дымка, ночью не увидишь снаружи, когда он уголь подбрасывает. Совершенно тихо подошли на станцию Чакрак, там сменили вторую смену и покатили к Попову. Никого. Постояли – пришли марковцы: семь человек! Усталые, голодные. Накормили их; и как взобрались они на контрольные площадки, так тут же спали, бедняги.
Впервые мы шли туда по повороту за скалу – там нас видно красным как на ладони, наш полный профиль! Одна бронеплощадка с пулеметами. Проверили входные стрелки – все в порядке. Полная тишина. Теперь прямо перед нами вдоль днепровских плавень линия на станции Янчокрак, вправо поднимается старый берег реки, теперь заросший лесом. Влево уже плавни – бесконечный зеленый океан, что нам предстало перед глазами, как стало светать. Там партизаны – кто они? Утром пришел «начальник станции» – вся семья тут живет, и сторож – он же стрелочник. Каково их положение! К полудню уже тут были бабы со всяким съедобным добром – а у нас в запасе была только пшенная каша, для кулеша. Теперь было все, так что мы наш солдатский хлеб уплетали с деревенским маслом и молоком запивали.
На станции наладили телефонную связь и назад, на Пришиб, – приказ курсировать у разъезда Попово. А железнодорожники нас обрадовали – там не шесть бронепоездов у красных стоят, а больше! Да и по проводу «туда» было можно сосчитать, что их больше. Мы слышали их переговоры. Было ясно, что у них подготовлялась какая-то большая операция наступательная.
– С семафора видно вдали их бронепоезда, – говорили железнодорожники.
Интересно, подошел я по дорожке у полотна к семафору на север, вся дорога уходит вперед, как в туннеле зеленом, вербы с обеих сторон – ничего не видно. Полез я на семафор – тихо. Только я поднялся на уровень фонарей, увидел далеко дымок и низкие бронеплощадки – и уже была очередь из пулемета, тут как тут. Как я переступал по лестнице семафора вниз – не помню, но я благополучно вернулся на поезд, быть может, было в нашу пользу то, что я с собою не имел винтовку – могли подумать «они», что железнодорожник проверяет фонари.
Что готовилась «операция», стало ясно очень скоро. Как она была задумана красными, стало известно только потом – большой кавалерийский «кулак» был брошен красными под Мелитополь с востока, чтобы совершенно отрезать армию от тыла. «Рейд Жлобы!» Все, что стояло здесь, совсем близко, только ждало приказа своего командования – нас раздавить. И там между линией от Федоровки на Волноваху и Мелитополем шел страшный бой с советской конницей. Но ее не пропустили на юг. Корниловская дивизия приняла главную тяжесть боя, Дроздовская была на фланге, от Пришиба. Курсируем, полная тишина. 20 июня рано утром, на рассвете, приказ по телефону: «Полным ходом на юг от станции Бурчацк, конный разъезд взорвал пути!»
Как пуля мы мчались туда. Наверно, нас прикрыл утренний туман – не стреляли по нас. Прошли мост, Попово, выскочили на Чакрак. «Осторожно на стрелках!» Сидим у себя «на башне», весь путь видим, по сторонам – никого. Ни наших, ни красных. Не доходя Бурчацка влево от дороги цепочка марковцев мчится. Там дорога выходит из долины и идет «наверх», на бесконечные поля Северной равнины. Комендант Бурчацка сообщил, что бронепоезда перегруппировались на юг от Пришиба, но за ними был взорван путь – ожидается прорыв конницы на этом участке. С полной осторожностью суемся на юг, работу уже распределили между собой – ведь нас только двенадцать. Мы остались «на башне», а все остальные в работу – было взорвано немного, только две рельсы пострадали, не надо было менять шпалы – «расшили» разбитые рельсы целиком и «зашили» наново, сняв с наших площадок. Слева кусты, затем баштан – там чудесные дыни и арбузы, знакомый дед-сторож. Баштан широкий, и дальше – кукуруза.
– На баштан никого не пускать, по коням не бить, прицел по кукурузе, – подготовил встречу наш командир.
Пять пулеметов готовы к бою встречному, два на случай прорыва через полотно. «Оттуда» нас могли и не видеть. Видна была туча пыли, и к полудню уже видна была конница, которая шла прямо на нас… Вот уже в кукурузе. «Пли!» – командует Окишев с паровоза. Рычали наши пулеметы исправно, на баштан никто не выскочил. Заставили остатки конницы повернуть по кукурузе на запад, на позицию марковцев… На нас вышла часть конницы Жлобы, уже потрепанная, которая искала выхода из мешка. Но через станцию Чакрак прошли три бронепоезда красных, били по Бурчацку в защиту конницы. К вечеру пришел наш «Солдат», и красные смылись…
Вечером прикатили мы сменяться на базу в Пришиб – наш каптер получил гусей на завтрашний обед… Поручик Окишев пригласил командира и старшего офицера бронепоезда к себе обедать.
Вызвал меня командир поручик Окишев:
– Послушай, только что говорил с ротой. Тебя вызывает командир роты полковник Павлов. Приказал немедленно, до выезда смены. Заодно передашь этот пакет.
– Есть! – развернулся я и вышел.
В комендатуре на станции Пришиб узнал, что идет паровоз на Мелитополь. Наши были страшно заинтригованы, почему меня вызывают в роту. Кстати, некоторые пояснения: наши бронепоезда возникли в 1915 году. Командой были сначала матросы, и поезда носили название «Батарея №…». И по традиции батареи несли флажок флота, то есть Андреевский красный на белом поле, и команды шли по-корабельному, и ответом на распоряжение начальника было лаконичное «Есть!» – что означало немедленное исполнение. Так эта традиция и осталась при бронепоездах: мы несли два флажка: Андреевский и Российский трехцветный, выйдя на борьбу за Россию.
«Есть!» – осталось и означало «понял и исполняю». Иногда дополнялось, что надо сделать («Есть явиться в роту», – мог ответить я).
Почему меня вызывают в роту и явиться к командиру? – сверлило в голове. Через час я был в Мелитополе. Бросилось в глаза – подтянутость. Не то что было, когда нас «загоняли» в Крым. Состав роты на втором пути, вагоны нашей старой роты, учебной. Обычная процедура – сначала являешься адъютанту, встретил его на перроне, шел из комендатуры.
– Знаю, знаю, прямо к командиру.
– Есть!
Пришли в вагон командира роты; часть вагона канцелярия, часть – столовая и остальное занимают купе.
– Доброволец Владимир Липеровский, «Жел. бат. 2», по вашему вызову, господин полковник. Пакет от поручика Окишева, командира поезда.
Стою вытянувшись, как положено, и жду. И… полковник улыбается:
– Кадет? Это видно.
– Никак нет, господин полковник, реалист!
– Так! И на «Жел. бате» все такие молодцы?
– Так точно, господин полковник!
– Сейчас ты явись полковнику Осипову344, начальнику ВОСО, – там для тебя большая неожиданность. Потом приди ко мне.
– Есть!
Управление начальника ВОСО в тупике у станции, несколько вагонов. Почти та же процедура, начиная с дежурного у вагона, адъютант и к полковнику. Только я хотел рапортовать…
– Ты Липеровский? – улыбается полковник.
– Так точно, господин полковник!
– А отец?
– Полковник Юрий Липеровский, господин полковник.
– Так вот тебе письмо от папы, он в Сербии, в Белграде, и через генерала Чечелева, нашего военного агента, передано письмо. Как хорошо, что тебя разыскали. Садись туда, читай; поручик даст тебе лист бумаги, напиши папе, а я тем же путем отправлю письмо.
Полковник Осипов так по-отечески принял меня, что формальные ответы не шли… Конверт, письмо папиной рукой написано: его прямой, напористый почерк… предо мной. Я читал и не верил глазам своим. Ведь папа ушел в Одессу в январе 1919 года и ничего о нас не знал с тех пор, так же как и мы. Написал две страницы больших, конверт и передал все полковнику Осипову.
– Садись, поговорим!
Спросил о папе, хорошо, запросто. Рассказал я, что папа из Михайловского училища вышел в 3-ю Гвардейскую артиллерийскую бригаду в Варшаву, что потом перешел в Киевский кадетский корпус, что в 1915 году ушел добровольно на фронт в 61-ю артбригаду, что папа был в Одессе.
– Послушай, а твой дед не был в Полтавском корпусе?
– Так точно, господин полковник, инспектор классов.
– Так ведь папа мой в Полтавском, и я тоже полтавец! А ты кадет Киевского корпуса?
– Никак нет, господин полковник, я реалист.
– Каким образом? – удивился Осипов. – Ведь у вас все в семье военные.
– Мама не хотела, чтобы я был военным.
– Да, так бывало, – покачал Осипов головой. – А теперь ты где?
– На броневспомогателе «Желбат-2», в 1-й боевой смене, господин полковник.
– Ну, дай Боже, будь здоров, Володя!
Такой он был трогательный, похлопывал по плечу, провожая меня.
– Покорнейше благодарю, господин полковник, – собрался я с духом.
Снова я пришел к командиру роты.
– Получил письмо, это радость! Садись поговорим!
И он спрашивал о папе. И ему я повторил папину историю. Сказал мне, что полковник Осипов кадровый офицер 1-го жел. бата, а он 2-го жел. бата, уже во время Первой войны. Спрашивал, как обстоят дела на поезде, все ли у нас есть, что надо.
– Пакет передай поручику Окишеву. – Подал руку.
– Счастливо оставаться, господин полковник.
– Молодец!
И я отбыл, даже не помню, как я попал на базу в Пришиб, уже к вечеру. Все наши переживали мою радость, что письмо получил.
Вечером поверка, приказ на выезд 1-й смены – старший унтер-офицер Алексей Воропай, младший унтер-офицер Владимир Аиперовский и еще две фамилии, и дальше все остальные.
– Производство по приказу командира батальона. Петь молитву!
Как пели молитву! Бодро, дружно, с верой, что Господь Бог поможет нам.
Пришиб – база
Отдых на базе не всегда бывал таковым, но, во всяком случае, здесь не было того напряжения, что постоянно бывало на позиции. Однажды, как обыкновенно издали, была слышна артиллерийская дуэль – это батарея, а это «Дмитрий Донской» – он был на позициях. Был звук выстрела. Но вот батарея бьет, а «Дмитрий Донской» молчит. Через час примчался бронепоезд, но без передней бронеплощадки – получил два прямых попадания в щит площадки; раненых вынесли, но площадка горит. Нам приказ вывезти горящую бронеплощадку. В депо получили «ОВ», вперед прицепили одну пустую платформу – полный ход вперед!
С собой взяли пять солдат из рабочей команды. Прошли станцию Чокрак и подкатили на место. Обе гранаты пробили переднюю орудийную (3") башню; орудие на сторону, сбито с лафета, башня, конечно, не поворачивается, осталась в том положении, как стреляли. Вид непрезентабельный. Оставили бронеплощадку вне опасности, чтобы не пострадал бронепоезд, если бы стали взрываться снаряды и патроны внутри. Помощь наша оказалась простая – прицепили к нашей платформе и потащили назад, но опасность оставалась реальной – снаружи обшивка была горячая. Со станции Бурчацк – по телефону мы просили дать нам вход прямо под южный водонапорный кран для паровозов. Туда мы площадку вкатили, открыли воду – пару было целое облако. Вечером «Дмитрий Донской» ушел в ремонт полным составом.
Был и такой случай. Приходим на базу, никого. Оказывается, на платформу грузят подбитый танк. Как его доставили на станцию, не знаю – типичный английский с двумя короткими орудиями в башнях по обеим сторонам. Нашелся такой тупик – верно, для погрузки скота, – что вагон нагружали с торца. Платформу закрепили, чтобы не сдвинулась, и тросом паровоз втаскивал танк на платформу с большим трудом. Такую операцию производили дважды – потом танков не видели: тихоходы и прекрасная цель для прямой наводки.
Сидели мы и благодушно обедали, как сейчас помню, сначала был борщ, а потом котлеты с пюре; мы «по-барски» жили – все нас соль спасала.
– Не может быть! Нет, верно, авион «Илья Муромец»!
– Все под вагоны!
Летит прямо над полотном дороги, ощущение неприятное, смотришь на него из-под вагона – что будет делать? Иного укрытия нет, а бежать – из пулеметов будет крыть. И вдруг слышим резкий свист – и забарабанило по крышам вагонов как град – да вот уже у нас под вагоном, без силы, но воткнулась в шпалу – стальные стрелы! Тридцать сантиметров длиной, нижняя часть толще с острием, наверху три крылышка небольшие. Какая дрянь. Никого у нас не ранило. Пробивало крышу, а то и полвагона, ну а если там какая-нибудь «взрывчатка» подвернется – все в воздух. Так дважды налетали на нас. И оба раза во время обеда.
Мост на реке Кара-Чакрак восстановили как раз перед налетом конницы «товарища Жлобы». Красные бронепоезда поэтому свободно прошли почти под Бурчацк. Видимо, очень они рассчитывали на успех операции и нас оставили в покое на станции Плавни. Но и уходили поспешно – мост остался цел. Канонада гудела часто, там на Ореховском направлении, но у нас было достаточно спокойно – и все в тылу у красных! На станцию Плавни и курсировали, дальше до речки Конская: тут был взорван большой мост. Будет работа – его так легко не восстановишь.
Базу нашу перевели на станцию Чакрак, она лежит в лощине, полотно на склоне, под станцией – дно долины глубоко и затем другая сторона поднимается значительно выше. По длине долина выходит почти до станции Бурчацк, дальше равнина, поля. На севере все время идут бои с переменным успехом. Около нас где-то марковцы, но мы их не видим никогда. Бронепоезд «Солдат» все время тут, у Бурчацка, и своей артиллерией беспокоит красных на Ореховском направлении. А мы курсируем Попово – Плавни – мост на Конской. Бои слышны над нами вправо.
По телефону вызов – прийти на станцию Чокрак. Для смены рано, но нашей смене обычно бывали специальные задачи. Что будет сейчас? Командир разъясняет нам задачу – ровно в 2 часа дня быть, пройдя кривую, что раньше моста на Конской, у вербы, что висит над водой. С реки придут люди, пароль «Прочан» – это атаман партизан. Ему передать весь груз вагона, который к нам прицепят сейчас. «Есть передать груз!»
Вагон прицепили к нашему поезду, и мы пошли, времени достаточно. Прошли Попово, постояли немного на старой позиции у долины Кара-Чакрак, обогнули скалу, постояли, не доходя станцию Плавни, у кривой дороги – наверх уходит лес. Все спокойно. Прошли станцию Плавни, слева плавни и совсем близко от полотна открытая вода, а дальше непроходимые плавни, осока, камыши высоченные.
Кривая, впереди в 2 верстах взорванный мост – действительно громадная верба висит над водой; всюду вербы, как в туннеле идем. Стали. На всякий случай пулеметы наготове; а нам с Алешей прекрасно все видно с «башни» нашей. Насыпь, верно, пять-шесть метров высотой, река шириной метров десять, и камыши. Остались минуты. Откровенно говоря, у каждого была мысль: не засада ли, с какой стороны откроют огонь по нас? С реки или справа? 2 часа дня. Бесшумно, вдруг прямо из высоких камышей на нас вышли три баркаса, человек двадцать вооруженных не солдат… «Прочан!» – густым басом гаркнул здоровенный детина лет под сорок. У нас отлегло. Так вот они партизаны – с нами они? Алексей вышел к ним, «поручкались», открыли вагон, и в течение минут весь груз – ящики с патронами – был перенесен на баркасы. И так же бесшумно исчезли в камышах они.
Мы вернулись на станцию Плавни. Машинист Митя взялся нам варить кулеш с салом тут же, около паровоза. Митя – шутник был: «А я смотрю с паровоза, думаю, так если б они хотели нас перебить и взять с грузом и наши пулеметы – ничего не было б легче! Только «с башни» можно было стрелять по ним, из площадки ничего не сделаешь, слишком близко».
С аппетитом ели кулеш. Предстоял обычный выезд смены, рассветало. Неожиданно командир вызвал Воропая и меня:
– Спешно требуются в 3-ю роту два подрывника. Отправляйтесь на станцию Большой Токмак, явитесь к дежурному офицеру. Спешно!
– Есть спешно!
– А я выйду со сменой, «на башне», – добавил поручик Окишев, улыбаясь.
Положение было напряженное, красные бронепоезда нас тревожили. А вчера у Бурчацка подбили «Георгия Победоносца», после ремонта он должен был уйти на линию на Пологи.
На Пришибе стоял тяжелый бронепоезд с двумя 6-дюймовыми Кане. Положение было критическое. «Жел. бат-2» пошел на позицию у моста Кара-Чакрак, а мы с базой добрались до Пришиба, а там ловили какую-нибудь «оказию», чтобы попасть на станцию Феодоровка и оттуда на Большой Токмак, в 3-ю роту. Едой нас снабдил наш повар, а каптер хвастался, что, покуда были на Чакраке, он у баб успел выменять какое-то съедобное. Только к шести вечера мы добрались в роту. Дежурный офицер объяснил нам операцию, которую мы должны были ночью проделать: надо задержать постоянные наезды красных бронепоездов со станции Пологи. Поэтому надо взорвать кривую, что перед южными стрелками станции. Приготовлено 48 зарядов, в помощь нам 3 солдата. Операция под начальством капитана Симонова. Предлагалось нам его повидать сейчас и прилечь поспать: выезд в 11 часов вечера.
Капитан Симонов только что в роту прибыл из Бредовской армии из Польши, был плохо одет и не произвел впечатление начальника, хотя был в прошлом в саперной роте. Вагон с приготовленной взрывчаткой был к нашим услугам – заснули мы моментально. Когда прицепляли паровоз, тогда и проснулись – были тут 3 солдата и капитан Симонов. И сейчас же пошли – машинистом был механик из роты, это было лучше, чем иметь «цивила» в такой опасной операции. Мы с ним сразу наладили контакт, дружелюбный. Несколько неожиданно было, когда капитан Симонов приказал остановиться.
– Тут я останусь, а вы, ребята, обойдетесь без меня. Только потом меня здесь не оставьте!
Откровенно говоря, для нас так было проще, – мы его не знаем, он нас не знает, – чтобы не возникли недоразумения в методе работы, нам было лучше остаться самостоятельно, тут не место дискуссии. Большой скоростью паровоз нас выкатил под Пологи. Местность волнистая, начинается большая кривая в глубокой выемке. Была тихая украинская ночь, темное небо сверкало звездами, когда паровоз стал в перелеске. Солдаты подносили нам заряды, пробирались мы все дальше по обочине, по канаве, в кустарнике – и по дороге «туда» закладывали заряды под стыками рельс в песок. Приближались к станции Пологи, выемка заканчивалась – кривая выходила на равнину; когда закладывали последние заряды, то со станции были слышны голоса… Назад мы двое бежали каждый по своей стороне и поджигали бикфордов шнур. Было заложено 24 заряда с каждой стороны. Запальщиков не было – поджигали папиросой! На бегу, с легкими полными дыма табачного (верно, потому я никогда не курил в это время), когда достигли паровоза, начались взрывы – и пошло! Полный ход назад. По пути подобрали капитана Симонова – был доволен, что все благополучно. Полагаем, что полотно было сильно искалечено нашей работой. Бронепоезда на некоторое время не выходили, но вообще положение красных тут ухудшилось и, несмотря на то что ремонтный поезд красных исправил путь, советские бронепоезда ушли на север. Командир 3-й роты благодарил за «работу».
8 – 9 августа всякими оказиями мы возвращались на станцию Фео-доровка, на нашу линию. Шел паровоз на Пришиб – мы с ним. Но на станции Плодородие встретили бронепоезд, который впервые выходил на позицию в нашем районе: две артиллерийские бронеплощадки с тремя орудиями в башнях, 2 трехдюймовки и 1 английское, пулеметы. Площадки выкрашены светлой краской уже давненько и несли имя – «Севастополец», пришел он из Крыма и был специально вызван на наш участок, потому что и «Дмитрий Донской», и «Георгий» были подбиты. Полковник командир разрешил нам следовать с ними. Но одновременно разрешение получили две сестры милосердия. Но мы суеверны – перед боем на площадку нет входа женщине. Ну, быть может, ничего не случится. Ведь это две сестрицы, в Марковскую дивизию направляются.
Станция Пришиб, мы дома, на базе; хорошо попитались – и спать.
10 августа 1920 года. Положение тревожное – боевой состав не придет на Пришиб, база пошла ему навстречу на станцию Чокрак перед рассветом. Благополучно прошли Бурчацк, тихо. Спустились долиной на Чакрак. Настроение неважное – пару дней тут не были, не знаем, каково положение. Почему я пошел по склону наверх за станцию – не знаю. В перелеске наткнулся на сторожевое охранение красных – никогда их тут не бывало. Так близко от полотна железной дороги! Меня обстреляли – я быстро «прыгнул» назад. Через полчаса пришел «Жел. бат. 2»: с наблюдательного пункта сообщили, что «положение плохое, нам грозит окружение». Известие неприятное, поручик Окишев очень озабочен, разговаривает с юнкером Ковалевым, старшиной второй смены. Наша смена переходит на базу, очень усталые все. Ковалев сообщает, что получил пополнение – 8 красноармейцев из пленных, – это не особенно радостно, в такой сложной обстановке, что с ними делать – не доверишь им ничего. С разрешения командира мы с Дм. Воропаем остаемся в смене юнкера Ковалева, к его большой радости, и занимаем башню. Пополнению нашли место – «Полезай вниз под накат», – всех там запрятали, не будут мешать. Они у нас на виду, под нами. Один отделяется, подошел к нам, одет плохо. Откозырял. «Малеев Борис, казак Уральского войска из Орска; дивизии генерала Каппеля, красными взят в плен после Каппелевского похода под Иркутском; и направлен против белых в Таврию; мне 17 лет – я снова доброволец и буду счастлив вместе с вами биться против красных». К нему было доверие, он получил винтовку, и посадили его в бронеплощадку на пулемет. Вот это пополнение. Юнкер Ковалев был доволен, что мы трое выезжаем с ним. Командир, поручик Окишев, попрощался, настроен был мрачно; с базой он уходил на Пришиб. Через пару минут и мы пошли – на позицию: мы были сами; бронепоезда не было, уже неделю его не было, не было и сегодня. День обещал быть душный, томительный… У моста речки Кара-Чакрак была тишина, прицепились на межстанционный провод; даже и по лесу не стреляли. С наблюдательного поста нам сказали, что есть движение красных, что положение напряженное. После 9 часов утра вызов по телефону: «Полковник (фамилию не помню), командир бронепоезда принял участок, предлагаю немедленно прийти на станцию Чокрак». – «Есть!» Потихоньку снимаемся, как для маневрирования; так же тихо проходим разъезд Попово, и дальше… У входных стрелок на Чокрак остановились, с контрольных задних наблюдают, все ли в порядке, а нам на башню из кустов слышен предостерегающий голос – да это же стрелочник со станции, наш знакомый, жена его за соль продуктов нам носила! – «Братцы, осторожно – за станцией три полка лежат!» Бесшумно вкатили на третий путь, что над оврагом; бронепоезд на первом, мы стали пройдя его, чтобы иметь открытый кругозор. Бронепоезд тот, что нас «подвез» на Пришиб, старопокрашенный с наименованием «Севастополец» – впервые здесь. Вызвал командир Ковалева для информации. И нет и нет его, не возвращается – не имеем распоряжений старшего начальника. Ждем. Пало несколько выстрелов оттуда, затарахтел пулемет с бронеплощадки бронепоезда – ничего не видим, а от леска наверху мимо станции открытое поле прямо к нам, потом идут кусты и склон к полотну овражистый на уровне выходных стрелок на юг. Бронепоезд дал пару шрапнелей по леску – и тут началось! На опушке были пулеметы красных. Теперь уж было видно, куда стрелять, – все пять в работе! Около бронепоезда упала граната, начала пристрелку советская батарея, он начал маневр и пошел мимо нас, заслонил. Бьют все три орудия картечью; когда прошел, открылась совсем новая картина – поле наверху полно красноармейцев, идут из леса под прикрытием своих пулеметов. Идут к полотну, прямо на наши пулеметы; «Севастополец» сечет их тоже, немного сбоку; лезут, стреляют и лезут к нам, уже через трупы – мы их видим совершенно отчетливо – их полно на этом поле! Нас с Алексеем что-то совершенно глушит. «Севастополец» прошел еще на юг, он уж у выходных стрелок – и затихло английское орудие – наверное, заклинилось. Это обычно, когда перегреется. Но там что-то случилось – бронепоезд не маневрирует, стоит на месте: по косогору полотна пробрался Ковалев. «Бронепоезд сошел с рельс, «села» одна площадка. Приказ – в 12 часов оставить поезд». Остается полчаса – до красных двести метров, уже близкие, видим, как падают и падают эти серые люди, лезут как муравьи. Покуда Алексей стрелял, я сговорился лаконично с Ковалевым, что отступаем через долину, и наверх – там видна кукуруза. Он подготовил людей в нашей бронеплощадке. Ему не удалось уговорить командира бронепоезда идти с нами – они идут к Васильевке. Стоит страшный гул – красные в ста метрах. Падают, кто-то поднимается, через них лезут другие – а их пулеметы режут по нас из леска. «Севастополец» получил гранату в площадку – это уж не то что бьет советский бронепоезд – должны же они прийти.
12 часов. У нас полная тишина, все брошено, только винтовки и патроны с нами. Все бросаемся под насыпь вниз; мимо нас пробежали люди с бронепоезда, не хотят идти с нами. С полотна вниз в долину, бежим врассыпную, но вместе; ближе друг другу Ковалев, Алексей, Борис Малеев, я и еще двое. Только отдельные выстрелы по нам, нет пулеметов. Эту их стаскивают из леска, на полотно. Перебежали ширину долины – и перед нами косогор. Наверх, наверх, уже дыхания не хватает, но где же наши? Они, верно, испугались этого косогора, бегут налево вдоль долины. Уже бьют пулеметы позади, захлебываются, очереди ложатся прямо около нас, вот они – пули подняли пыль предо мной – прыжок инстинктивно, они ведь уже в земле – и прыгаешь! Уже в глазах черно. И вдруг – мы в кукурузе. Лежим, чуть отдышались – кто вышел? Нет Ковалева. Его сбили, когда стали бить пулеметы, уже с полотна – вон они стоят там внизу. Алексей, Борис, двое из второй смены, и все. А остальные?.. Проползли по кукурузе.
Осмотрелись, кругом равнина – туда на Михайловку, там марковцы. Где кавалерия, да, красные! В кукурузе только всадников видно, сколько их? Как на учении – «по кавалерии с колена – залпом!» – дали залп, другой… нет всадников. Лежим, дышим. Мутное небо над нами, жарко – тишина. Притаились – ведь конные, наверное, нас ищут, пришли со стороны железной дороги. Ждем – где появятся снова.
Появились – но пришла конная разведка марковцев.
– С бронепоездов? – спросил поручик.
– Так точно!
– Пошли с нами!
Пошли: мы впереди, они за нами – не по себе было… Пришли в село – сарай.
– Тут будете ждать распоряжений генерала Писарева, – объявил поручик и захлопнул ворота.
На солому, и спать, спать…
Приказ оставить поезд – такого никогда не переживали. Оставлен наш поезд. Спать… Нас только пятеро. Спать, спать…
Машинист Митя, предупрежденный юнкером Ковалевым, что поезд будет оставлен, не долго раздумывал: затушил паровоз, заклинил кулису (приспособление, которым меняют движение – вперед-назад) и ушел вниз в долину – ждать, это была бы гибель для него, как он поспел бы с нами с костылем? В кустах у подошвы насыпи заковылял и – о счастье! – труба для отвода воды с противоположной стороны в долину. Диаметр большой, свободно вошел подальше – снаружи вовнутрь ничего не видно, черно. А для Мити отверстие трубы – как экран, на котором он видел всю трагедию. Сначала прошла вниз по долине команда бронепоезда и быстро исчезла из кругозора. Вот наша команда бежит через долину; вот уже начинают на другую сторону подниматься; нет, не все карабкаются наверх – половина бежит по долине. «Вот тут и начался ад. Красные дошли до полотна дороги, притащили свои пулеметы и стали бить по долине. Уже никого нет, всех скосили. Вот один упал на склоне оврага, его долго тащат с собою наверх. Как они вышли в этом страшном огне? Нет никого! И настала тишина, как в могиле! Что делать. Выйду – убьют, оружия нет у меня, только костыль! Потом слышен топот – в кругозоре трубы появились конные, орут, подошли к нашим, что лежали в долине. «Руби их, белобандитов, добей их всех, белогвардейцев…» Рубили, били прикладами. И галопом ушли по косогору наверх, и виднелась кукуруза…» Опять тишина. В трубе отсиделся Митя до темноты, красные исчезли. И заковылял потихоньку. Кругом ни души. Так дошел Митя по долине до станции Бурчацк. По телефону хотел говорить с нашим командиром, с базой. Но провод оказался переключенным на штаб генерала Туркула. Дроздовская дивизия – так бывало всегда, когда бои шли у дороги, быстрее туда. Митя тут и отрапортовал все, что произошло. Ну и пошло…
Распахнулись ворота нашего сарая – ординарцы штаба Дроздовской дивизии:
– Генерал приказал вернуть бронепоезда и восстановить путь!
Вот это приказ! Нас просто «выкрали» из сарая генерала Писарева.
На станции Пришиб ждали платформы ремонтного поезда с паровозом, с рабочей командой и нашей сменой, отдыхавшей на базе. А мы ведь отоспались в сарае, были полны сил и рвения. Сколько было рвения!
На станции Бурчацк нас ждал наш несравненный машинист Митя – когда увидел нас пятерых, был в восторге.
– Ребята, я знал, что вы придете! – И рассказал нам наскоро свою одиссею; рассказал, что видел из трубы…
Не доходя станции Чакрак, Митя говорит:
– Там внизу – наши лежат! Ночь, тишина, только постукивают колеса на стыках – и команды не надо – все «смирно» стоят. Вот тут было страшно… Там – наши лежат…
Наш поезд «Жел. бат. 2» стоял в полном составе: две контрольные площадки – на одной из них наше пулеметное гнездо – «башня» с «кольтом», броневая площадка со всеми пулеметами на станках, паровоз, одна платформа со шпалами, вагон товарный, наполовину загруженный ящиками с патронами и всякой взрывчаткой, и затем две контрольные платформы. Паровоз стоял холодный и заклиненный, потому все осталось на месте – благодаря сметке нашего машиниста Мити. Одну площадку броневую и паровоз бронепоезда «собственной тягой» укатили красные. Вторая бронеплощадка с двумя башнями «сидела» на южных выходных стрелках. Причина катастрофы была ясна: после того как бронепоезд утром вошел на ст. Чакрак, у него в тылу была «расшита» рельса против крестовины и одна стрела стрелки – все с одной стороны, из канавы – были вынуты костыли. Когда поезд стал отстреливаться и маневрировать, меняя позицию, – контрольные платформы легко прошли, а тяжелая бронеплощадка «села». Но села так, что одна тележка парой колес осталась на крестовине, а другая пара была на шпалах, вторая тележка осталась за стыком невредима. Так что там, где можно было забить костыли, – забили; а подняв площадку на специальные домкраты, подложили рельсы, ее «зашили» шурупами. Работы было много, но работа спорилась.
Самое тяжелое было – погребение наших соратников. Погибли юнкер Ковалев, младший унтер-офицер Ашихмин (доброволец из немецкой колонии из района Мелитополя), Николай Щербачев – он нам говорил, что является племянником генерала Щербачева, и четыре добровольца второй смены – фамилии их не знаю. Все были в ужасном виде, изуродованы злобой человеческой.
К позднему обеду мы входили торжественно на своем боевом «Жел. бате 2», своей тягой с Митей. На паровозе – позади была прицеплена бронеплощадка «Севастопольца» – входили на станцию Пришиб; вся команда «смирно» козыряла, встречая, – генерал Туркул был на перроне, благодарил за блестящее исполнение приказа. Генерал Туркул лично принял участие в нашей судьбе, предложив нашему командиру поддержать соответствующее награждение нас. На предложение отправиться в инженерное училище (в тыл!) мы оба – и Алексей и я – просили разрешения остаться на фронте «пока».
С этих пор – с 10 августа 1920 года – мы всегда втроем: Алексей, Борис и я. Мы не ошиблись, сразу оказав доверие Борису. Остальные из «пополнения» исчезли, никто не жалел.
В этих боях погиб полковник Шперлинг, Марковской артиллерийской бригады.
А через год, в Галлиполи, остатки железнодорожного батальона были сведены в одну роту – «Генерала Маркова железнодорожную роту». Но в эту роту – такого почетного звания – надо дойти через множество затруднений нашей жизни.
Команда бронепоезда «Севастополец» (или «Генерал Алексеев»), сойдя с насыпи вниз в долину, не долго держалась своего командира – те, кто пошел с ним, все погибли. Половина, пройдя станцию Чокрак, перешли полотно железной дороги в лес и таким образом спаслись, выйдя в расположение Марковского полка. Вся команда состояла из добровольцев из Севастополя, на позицию вышли впервые. Но видимо, впоследствии, много позже, уже при отступлении, бронепоезд снова вошел в строй как «Генерал Алексеев».
Хочу несколько слов сказать на тему политическую – внутреннего управления, и которую генерал П. Врангель считал чрезвычайно важной – земельный вопрос. Реформа уже проводилась в жизнь в Северной Таврии и имела успех и заинтересованность у крестьян.
Владеет землей тот, кто ее обрабатывает и тем работает на благо Родины. Но времени было мало.
К нашему выходу из Крыма было предложение англичан – прекратить белую борьбу и сдаться Советам под гарантии наших жизней Великобритании. Такое предложение было отвергнуто самим нашим населением 23 мая 1920 года.
«Разгром» 10 августа 1920 года заставлял анализировать post factum положение: имея на позиции наши бронепоезда, конечно, ничего подобного не могло бы случиться; тем более таких потерь в командах. На станции Пришиб стоял тяжелый бронепоезд с 6-дюймовым Кане – он мог стрелять по тылу наступавших на Чакрак, но штаб бронегруппы не был осведомлен вовремя о тяжелом положении. А командир бронепоезда «Севастополец» не был осведомлен, был не знаком с условиями данной позиции, выехав впервые; на доводы юнкера Ковалева не обратил достаточного внимания – когда Ковалев вернулся к нам с приказом отступать, то просто и понятно сказал:
– Он нас угробил! И его команда погибнет, если пойдет с ним.
Так и произошло уже через полчаса по оставлении поезда – спаслись только те, кто пошел через лес, как советовал Ковалев, если не хотели идти нашим путем – на противоположную сторону долины, в гору – подъем пугал, но подъем нас спас.
В течение целого дня советские бронепоезда не пришли – почему? Бронеплощадку и паровоз «Севастопольца» красные увели – значит, все мосты были целы, там дальше – Плавни, Янчекрак. А там бывало шесть бронепоездов.
Конечно, нас интересовало, почему мы остались живы на нашей «башне». Шпалы вокруг амбразуры, где стоит «кольт», положительно забиты пулями. Внизу стоит двутавровая балка, за ней шпалы – это был как бы наш щит – за ним мы были, над ним стреляли через щель меж шпал. Этот кусок двутавровой балки имел массу попаданий, шмотки расплавленного металла – это балка гудела и глушила нас, когда принимала на себя этот поток металла.
– Ну, братцы, это Господь Бог вас хранит, – произнес Борис Малеев. Мы с Алексеем и слова вымолвить не могли.
Да, мы были братья, все трое. Навсегда.
Мир мал! И встречи бывают неожиданные и имеют подчас особенный смысл, когда вдруг объясняют то, что было, что пережито, много лет позади…
Шел 1926 год, вероятно, и стояла чудесная весна в Брно, в Чехословакии. Помню, когда мы шли через парк Лушанки, то цвела сирень и жасмин. Мы шли на вечер во всех залах ресторана «Luzanky». Вечер-бал устраивали студенты лесники и агрономы из «Vysoke Skoly Zemekelske v Вгпе»; Леночка и я, Люся и Петя Яковлев. В вестибюле нас встретил распорядитель наш Веня Пискун и проводил к нашему столику в зале, что рядом с танцевальной. Залы со столиками там вокруг залы танцевальной, так что через арку видны танцующие пары. Симпатично. Люся танцевала с Петей, с Леночкой танцевал кто-то из знакомых… В зале для танцев под стеной стояли те, кто не танцует. Поскольку я тоже не танцевал, то подошел в арку зала и, как и другие, смотрел по сторонам. И вдруг просто меня хватил как будто шок… Сейчас мы все здесь шикарим в синих костюмах, галстуки, крахмальные рубашки – а я увидел совсем иную картину – не может быть, да нет – это он! А тогда – там, вот ведь я вижу ясно, мы выезжаем под станцию Пологи; какая ночь была! И он предложил (как он мог командовать кем-то, бедняк!) машинисту остановить паровоз; было совершенно неожиданно такое его распоряжение, и тем более невероятно то, что он нам с Алексеем сказал:
– Братцы, я здесь останусь в кустах, только на обратном пути подберите меня, не бросьте, – и сошел с паровоза.
Мы даже не ответили ему ни слова. Бредовец – до сих пор на нем была фланелевая светло-серая гимнастерка, брюки из фланели какие-то зеленоватые и ботинки из парусины; видно, что он только что прибыл в роту – так как же его не экипировали, посылая в такую операцию! Да нет, солдаты третьей роты потом нам говорили, что уже более месяца его видали в роте. Капитан Симонов – а тут, как у всех, темно-синий костюм, галстук-бабочка. Выглядит хорошо, но скромно – ему не командовать и здесь.
– Капитан Симонов, здравия желаю! – приветствовал я его.
Как не подойти к офицеру, который был с нами… Прищурились глаза, морщина пошла по лбу – вспоминает? – конечно, это он. И вдруг слышу опять невероятное:
– Забудьте, что вы когда-либо видели меня в «Жел. бате».
Он явно смутился и хотел сбежать. Я подхватил его за локоть, и через момент мы сидели у нашего столика. Кругом никого – ведь там танцы! Что-то мы выпили, что было на столе, Симонов улыбнулся:
– А ведь я даже и вашей фамилии не знал – по сегодняшний день! – добавил он, а взгляд был туда, в ту ночь… – Так я вам кратко расскажу – и вы все, пожалуйста, забудьте, и то, что я был в «Жел. бате».
И рассказал кратко, и ясно, и совершенно добросердечно.
– Когда я увидел пред собой этих двух молодцов, первая мысль моя была: куда же мне идти в таком виде? Но поборол себя; но потом все же остался в пути… Помните, конечно. Это мне стоило больших переживаний, поверьте. Потом слышал гром взрывов, полным ходом подкатил паровоз, стал как вкопанный и меня подсадили в вагон. В роте доложил дежурному офицеру, что операция блестяще выполнена двумя чинами второй роты, вернул наган, который мне дал дежурный на дорогу. И по его предложению написал рапорт. Целую неделю, а то и больше меня никто не тревожил. Потом вызвали к командиру роты, конечно, это был конец августа. На столе у командира лежит целый ворох бумаг и наверху мой рапорт. И упрекает меня командир, что мой рапорт очень краток, пишете о чинах иной роты, не написали фамилий подрывников; тут мне прислали бумаги о награждении этих двух чинов, правда, у них есть и иные заслуги; тут блестящий отзыв генерала Туркула о них, в том смысле, что работа подрывников сорвала наступление красных бронепоездов и кавалерии, которое подготовлялось красными, используя наше положение, – все бронепоезда в ремонте, – наступление могло иметь совершенно исключительные последствия: прорыв прямо на Мелитополь и дальше; но в операции участвовал наш офицер, нашей роты – благоволите написать рапорт снова, чтобы я мог бы базироваться на нем. Тогда я, – говорит Симонов, – все чистосердечно рассказал командиру роты, что практически в операции не участвовал, что все сработали эти два молодца из второй роты, результат, как знаете, блестящий; результат: полное затишье на нашем фронте. Вот им обоим надлежит награда… Командир роты онемел; потом неожиданно для меня дает мне совет: «Капитан Симонов, вы отправляйтесь в Мелитополь в Саперную роту, в моем отношении я скажу, что у нас полный комплект, а там недостаток. В вашем послужном списке не будет значиться «Жел. бат». Так оно было – и вы забудьте, – закончил капитан Симонов и откланялся.
Спасибо генералу Туркулу за его поддержку и представление нас с Алексеем к наградам, к Георгиевскому кресту каждого. Пусть не удивляется тот, кто когда-нибудь прочтет эти строки, что я о наградах нам говорю. Каждый военный готов положить свою жизнь во Славу Родины. Из века в век и повсюду за «боевое дело» (через «ять», как писалось прежде!) присуждалась награда, благодарность – и тот, кто ее получал, был счастлив ее принять, тем более что мы на фронте служили добровольно. Награду за дело! Не наоборот! Мой отец, Юрий Александрович Аиперовский, будучи подполковником, служил воспитателем в Киевском Владимирском кадетском корпусе; и в июле 1915 года добровольно вернулся в артиллерию действующей армии. Орден Святого Владимира с мечами и бантом был его боевой наградой – и отец всегда его носил.
И был прав генерал Туркул, дав оценки произведенной операции под станцией Пологи. То, что произошло на нашем участке фронта 10 августа 1920 года – три полка пехоты произвели атаку на станцию Чокрак, перерезали нашу железнодорожную линию и тем дали возможность красным бронепоездам подойти на станцию Чакрак – это был синхронизированный маневр с наступлением бронепоездов и кавалерии со станции Пологи, – но там оно не состоялось. И потому у нас на фронте «захлебнулось», дальше не пошли и отошли за станцию Плавни, на исходные позиции. Если бы наступление красных имело бы успех, то дивизии Дроздовская, Корниловская и часть Марковской – оказались бы в железном мешке окружения: по обеим железным дорогам – Пологи – Токмак – Феодоровка и Плавни – Чакрак— Пришиб – Феодоровка работали на каждой дороге минимум по шесть бронепоездов красных. На нашей дороге стоял только «Жел. бат. 2», на Пологах – никого. Приход «Севастопольца» красные не ожидали, а нам он – увы! – не помог. И погиб. План красных был подготовлен прекрасно – наша армия была бы «преждевременно» уничтожена, на Крым дорога была бы открыта красным. Но план сорвался.
Поскольку Алексей и я непосредственно участвовали в «срыве плана» на обоих направлениях, носили бы крестик на груди с большой гордостью, но, как видим, судьба решила иначе, и даже не столько судьба: судьба нам дала надежду на награду, но все «шумиха с наградами» в «Жел. бате» и общее положение на фронте того времени – все отодвинуло в вечность… Но главное то, что мы там были, пережили то, что было «дело боевое»… а потом еще была новая эпопея.
Операция красных на этом участке фронта не удалась – было полное затишье. Наша позиция продвинулась к взорванному мосту через реку Конская – тут даже не было той обычной стрельбы по лесу, что бывало постоянно у Попова.
Мост был двухпролетный, один пролет одним концом лежал на дне реки, но поскольку мост рамовой конструкции форм – он был большим препятствием на дороге, опору ему оборвало взрывом.
Тут же была станция Янчекрак и село наверху того же названия – чего-чего оттуда нам не несли за соль! Молоко, яйца, сметана, домашний хлеб, гусей и уток – все было. База стояла на станции Чакрак, с нами бывал бронепоезд «Дмитрий Донской», вернувшийся из ремонта.
Из последней операции попали пленные, и с прежними – Дроздовская дивизия муштровала 4-й полк. На поле у станции целый день шли учения.
Но нам с Алешей не долго пришлось выезжать к мосту через Конскую: пришел приказ из роты – обоих снабдить всем надлежащим на неделю, явиться в третью роту, принять вагон с бомбами с кислородом (только что захватили на станции Пологи) и весь груз доставить в штаб батальона на станцию Симферополь. В Крым, неделя отдыха! Третья рота стояла на станции Большой Токмак, приняли груз, получили надлежащие бумаги «спешно» – чтобы нас прицепляли ко всякому поезду. В роте узнали, что готовят большую рабочую команду для отправки на наш участок – чинить мост, – но мост поднять нельзя. А дорога необходима, и капитан, которому поручена эта работа, нам сообщил проект работы: поскольку река сухая, опустить полотно на дно и срыть с обеих сторон – въезд и выезд на другую сторону моста. Конечно, уклон этого съезда не будет отвечать никаким предписанным нормам, но надо, чтобы поезда могли бы идти на север. А мы покатили в Крым. На Мелитополь. Явились к командиру нашей 2-й роты; там видели полковника Юдина345, начальника хозяйственной части еще нашей начальной «Первой Учебной», нас знал. Кто его не знал – такой он был равно милейший человек. И дальше – потихоньку въехали по нашему Сивашскому мосту в Крым; Таганаш, Джанкой – почти нет остановок – кругом совершенно мирная обстановка. Симферополь – пришли ночью. Утром наш вагон прицепили к штабному поезду. Сдали груз, все в порядке. Дежурный офицер сообщил, что перед обедом, за полчаса, надо явиться к командиру батальона. Только ботинки у нас ношеные, но неплохие – одеты хорошо!
– Ну, вот каковы наши два молодца! – встретил нас полковник Сафонов. – Вы ведь у нас еще в Учебной роте были, и под Орлом. А теперь на Чокраке. Очень сожалею, что мы потеряли юнкера Ковалева, толковый был человек.
– Так точно, господин полковник.
– Рапорт поручика Окишева у меня, – награды придут, но всегда волокита, это сложнее, чем в пехоте. А теперь – 3 дня свободных; а тебе – Аиперовский, письмо от отца – это тоже награда большая.
Я получил конверт с папиным почерком. Еще полковник Сафонов спросил меня о папе.
– Что вы оба остались на фронте, я вас понимаю, для училища еще будет время. – И отпустил нас.
Обедали в штабной столовой. Письмо, письмо! Но письмо нас заставило очень задуматься. «На случай, если пришлось бы думать, что дальше, – помни, что я в Белграде, в Югославии, – всяким способом пробирайся ко мне, встретимся и с мамой, и с Олей со временем…»
Мы были молоды, полны надежд, были рады отдыху, полдня бродили по городу. Подошли к театру – завтра «Madame Bouterfliy» идет – пойдем? Ясно! Город красиво расположен на предгории. Устали. В каком-то магазине нашли накладные знаки железнодорожные и двойку. Так что в театр мы шли в параде! В штабе батальона почти все офицеры имели, как положено, «серебряные» погоны со знаками; в ротах – серебряный погон я видел только у командиров рот – это были кадровые офицеры-железнодорожники Великой войны. Наши погоны английских френчей украсились накладными знаками, как всегда, нашивки и шнур вольноопределяющихся. Перед наступлением из Крыма был приказ, что рекомендуется снять шнур с погон – для безопасности, – но мы никто не снял. Так непривычно сидеть в театре, публика хорошо одета, конечно, много военных. Вообще бросилось в глаза, что много, очень много офицеров здесь в тылу. Чем они заняты? А мы – не пошли в тыл, в училище. Чудно было сидеть, музыку слушать!
Прежде чем начался второй акт, вышел какой-то распорядитель и объявил, что «чинам 2-го жел. бата предлагается немедленно явиться на стоянку батальона». Поднялось несколько человек, вышли и мы с Алексеем. Дежурный офицер сообщил, что наш вагон уже загружен ящиками для хозчасти, бумаги готовы, отъезд первым отходящим поездом на север. «А вот накладные знаки с погон снять, не желаю вам в таком виде встретиться с полковником – не разрешает на фронте!»
Еще более «спешно!» неслись поезда на север; мы предстали перед полковником Юдиным с бумагами груза. Мы привезли новые ботинки английские – начхоз тут же приказал нам выдать по паре, а мы выпросили третью пару для «брата», для Бориса.
В последний день августа мы прибыли на станцию Пришиб – здесь была наша база – и к утру ожидали приход боевого состава «Жел. бат-2», возвращалась наша смена; вторая была дополнена из 3-й роты. «Дмитрий Донской» тоже был здесь. Завтра, 1 сентября, ожидался приезд Главнокомандующего генерала П.Н. Врангеля.
Рано утром 4-й полк Дроздовской дивизии был выстроен в каре на том поле, где их обучали; сторона на север была открыта. Что-то там происходило: как потом узнали мы, что перед полком был прочитан приговор военно-полевого суда – расстрел за грабеж и насилие в немецкой колонии – один бывший красноармеец был расстрелян. Мы слышали залп.
Все наши поезда стояли на своих путях, но так, что фронтом были обращены к полю, а между полем и железнодорожным полотном проходила дорога. Стояли – штаб бронегруппы, бронепоезд «Дмитрий Донской» и «Жел. бат-2». Все команды были выстроены на полотне перед своими поездами: должна была быть красивая картина мощи! И вдруг команда: «Смирно! Равнение на-пра-во!» Да, это он – это генерал Врангель! Генерал Туркул, генерал Писарев и целый штаб за ним, он выше всех!
– Здорово, орлы! – развернулся он в нашу сторону.
– Здравия желаем, ваш-дитство! – во всю глотку ответили мы, и потом все слилось в восторженном «Ура!».
Генерал Врангель проследовал к дроздовцам. Команда – и полк замер в безукоризненном равнении. Генерал обошел фронт не торопясь; что он сказал новоиспеченному полку, мы не слыхали, но ответ полка был дружный: «Рады стараться, ваш-дитство!» – и затем полк шел церемониальным маршем – прекрасно! Мы – как публика! – стояли и любовались. Хорошо, что нас не послали маршировать – без подготовки.
Ночью наша первая смена вышла на позицию. В наше отсутствие Борис Малеев владел нашей башней, а сейчас нам рассказывал новости. Было достаточно спокойно, и рабочая команда почти без затруднений сработала переход через речку Конская. Журчал ручеек сейчас, и его «взяли» в три трубы большого диаметра. Однажды какая-то советская разведка обстреляла, но это был пустяк в сравнении с техническими затруднениями: пришлось дважды приготовлять полотно. Сначала сделали слишком крутой съезд и выезд – когда пустили пробный поезд, то он на выезде от рывка паровоза, когда надо вытащить поезд на нормальное полотно, – порвался, не выдержали фаркопы. Тут помог наш машинист Митя и нашим паровозом – он короткий! – повытаскивал оторвавшиеся вагоны назад; и затем вернул и ту часть поезда, что выскочила «вперед». Пришлось переделать все полотно на подъем в 30 градусов, тем оно и удлинилось. Работали и днем, и ночью. К нашему приходу все было готово: так что мы с первого раза благополучно выскочили «наверх», а мост оставался справа. Но такую «операцию» можно было проделать с товарными вагонами, прошел наш поезд, но с бронеплощадками бронепоездов нельзя было рисковать. Они были слишком тяжелы.