Это был один из первых обнадеживающих сигналов — армия поддержала большевиков.
Съезд принял решение образовать в армии временные военно-революционные комитеты, которым подчинялось командование фронтов. Комиссары Временного правительства на фронтах заменялись комиссарами съезда Советов.
Крыленко был назначен одним из трех народных комиссаров по военным и морским делам. Он был преданным большевиком, популярным в армии, имеющим опыт работы с солдатами и матросами, и одновременно имел какой-то военный опыт.
Ленин называл Крыленко одним из самых «горячих и близких к армии представителей большевиков».
Мир и демобилизация
После убийства Духонина в Могилеве новый верховный главнокомандующий российской армией прапорщик Крыленко поехал в управление генерал-квартирмейстера и вызвал туда начальника гарнизона Могилева генерала Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича, брата известного большевика, управляющего делами Совнаркома.
Крыленко, пишет его биограф Хикматулла Муратов, встретил генерала на лестнице:
— Духонин убит! Правительство народных комиссаров предлагает вам вступить в должность начальника штаба Ставки. Согласны?
Бонч-Бруевич охотно принял предложение.
В книгу приказов по Ставке было записано:
«20-го сего ноября генерал-майор Бонч-Бруевич вступил в должность начальника штаба Верховного Главнокомандующего.
Генерал Бонч-Бруевич просит всех спокойно продолжать текущую работу, памятуя тяжелое положение страны и обязанности перед нею, лежащие на каждом из нас, и выражает уверенность, что чины управления приложат все старания для поддержания стройной работы Ставки».
Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич окончил Межевой (геодезический) институт, Московский университет, военное училище, Академию генерального штаба, где впоследствии преподавал.
Переход на сторону большевиков оттолкнул от Бонч-Бруевича его бывших сослуживцев.
Его бывший начальник генерал Александр Сергеевич Лукомский писал в своих записках о первой русской революции:
«В Киеве в 1905 году при моем участии образовался кружок офицеров генерального штаба, который поставил себе целью собирать все данные о попустительстве начальства или проявляемой им слабости при пресечении проявлений революционного движения…
Интересно отметить, что в тот период генерального штаба подполковник Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, перешедший в 1917 году к большевикам и служивший им не за страх, а за совесть, был среди нас самым «черносотенным».
В период первой революции 1905 года он написал ряд статей, проникнутых необходимостью расправиться с революционерами самым беспощадным образом. Его статьи были пропитаны монархическим духом и воинской дисциплиной…
Без широкого образования, несколько туповатый, но чрезвычайно упорный, с громадной трудоспособностью и большой волей, Бонч-Бруевич считался хорошим и крайне добросовестным офицером генерального штаба.
Выдвинулся он из общей массы офицеров генерального штаба вследствие того, что в 1905 году М.И. Драгомиров привлек его к работе по переизданию своего курса тактики…
Из приехавших к нему офицеров, подвергнув экзамену и как следует прошпиговав их, он в конце концов остановится на Бонч-Бруевиче. После этого Бонч-Бруевич стал часто приезжать в Конотоп, и М.И. Драгомиров часами с ним разговаривал, давал указания, диктовал… Бонч-Бруевич аккуратно все записывал».
На записках генерала Лукомского лежит очевидный отпечаток ненависти к бывшему сослуживцу, ставшему врагом.
Генерал от инфантерии Михаил Иванович Драгомиров был одним из выдающихся военных теоретиков. Если он остановил свой выбор именно на Бонч-Бруевиче, то это о чем-то говорит.
«Михаил Иванович Драгомиров, — продолжает Лукомский, — скончался в октябре 1905 года. После его смерти М.Д. Бонч-Бруевич продолжал работу уже вполне самостоятельно, и, когда она была закончена, оказалось, что Бонч- Бруевич прибавлял много «отсебятины», многие свои мысли и выводы прикрыл именем М.И. Драгомирова и в результате, по справедливому указанию одного из критиков, трудно было определить, где кончается Драгомиров и где начинается Бонч-Бруевич…
Критика на эту книгу озлобила Бонч-Бруевича, а тут еще приплелась обида на то, что его «провалили» в попытках попасть профессором в Академию генерального штаба.
Незадолго до начала мировой войны он был назначен командиром, кажется, 165-го Луцкого полка. Командиром полка он оказался хорошим. За бой при Золотой Липе он был представлен к ордену Святого Георгия IV степени. Дума не утвердила. Новая обида. Затем он получил Георгиевское оружие, и генерал Рузский взял его к себе в штаб 3-й армии генерал-квартирмейстером.
Дальше идет очень быстрое и блестящее повышение Бонч- Бруевича. Рузский берет его с собой в штаб Северо-Западного фронта на должность генерал-квартирмейстера. Скоро он начальник штаба фронта у Рузского на Северном фронте. На этой должности Бонч-Бруевич, по-видимому, очень зазнался. Он был очень резок в своей переписке и сношениях с командующими армиями, и они его просто возненавидели. С уходом Рузского (его заменил генерал Куропаткин) звезда Бонч-Бруевича закатилась.
Куропаткин просил Ставку (генерала Алексеева) о назначении себе начальником штаба генерала Сиверса, а Бонч-Бруевича представил на армию. Но Алексеев заявил, что Бонч-Бруевич может по своему старшинству получить только дивизию.
Бонч-Бруевич обиделся и заявил, что меньше чем на корпус (хотя, мол, и это из попов в дьяконы) он не пойдет. Алексеев отказал и в этом. После этого, с назначением Сиверса начальником штаба Северного фронта, Бонч-Бруевич был оставлен при Куропаткине в качестве генерала для поручений. Бонч-Бруевич с этого времени обозлился на всех и на вся.
С началом революции 1917 года Бонч-Бруевич делает ставку на «новый режим». Он сначала «верноподданный» Временного правительства, а затем большевиков. Он был одним из первых среди русских генералов, предложивших свои услуги Ленину».
Генерал Бонч-Бруевич действительно сыграл важную роль на первом этапе создания новой армии. Руководители большевиков ему полностью доверяли и прислушивались к его советам.
Братание на фронте
Крыленко выполнил обе поставленные перед ним задачи — подчинил Ставку большевикам и добился перемирия.
21 ноября было подписано соглашение о прекращении боевых действий между Западным фронтом и австро-германскими войсками. 24 ноября — о перемирии на Юго-Западном фронте, 25-го — на Румынском фронте.
В Брест-Литовске с представителями военного командования Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии было подписано общее перемирие сроком на двадцать восемь дней с автоматическим продлением, если одна из сторон за семь дней не заявит о желании его разорвать. Перемирие должно было сохраняться до начала переговоров об условиях мирного договора.
Это был звездный час главкома Крыленко.
23 ноября он получил приветственную телеграмму:
«Второй съезд армий Западного фронта шлет Верховному Главнокомандующему народной революционной армии, занявшему последнее гнездо контрреволюции, свой товарищеский привет.
Отныне армии победоносной рабоче-крестьянской революции спаяны воедино одним аппаратом высшего управления. Да здравствует Верховный вождь революционной армии наш военный комиссар тов. Крыленко!»
В декабре 1917 года в Могилеве прошел Общеармейский съезд. Он преобразовал Военно-революционный комитет при Ставке в Центральный комитет действующих армий и флота (Цекодарф). Съезд утвердил Крыленко главковерхом.
Крыленко вновь обратился к войскам:
«Товарищи, за перемирием придет мир. Желанная мечта миллионов рабочих и крестьян, народов, населяющих Россию, близка к осуществлению… Этот мир дала русскому народу революция 25 октября. Этот мир принес народу Совет Народных Комиссаров».
Теперь перед большевиками стояла другая проблема, не терпящая отлагательства: что делать с армией?
Вооруженные силы России как единый механизм, подчиняющийся воле командования и способный выполнять боевые приказы, больше не существовали. Начальник штаба 12-й армии прислал Крыленко свой доклад:
«Армии не стало — есть огромная, усталая, плохо одетая, с трудом прокармливаемая, озлобленная толпа людей, объединяемая жаждой мира и всеобщим разочарованием. Достаточно натиска небольших неприятельских сил, чтобы вся эта масса людей ринулась в тыл, все сокрушая, поедая и уничтожая на своем пути».
Революция нанесла армии смертельный удар.
Большевики располагали только Красной гвардией — вооруженными рабочими Петрограда, матросскими сводными отрядами, латышскими стрелковыми частями.
«Регулярные полки старой империалистической царской армии оказались непригодными, небоеспособными для гражданской войны, — вспоминал Крыленко в своих записках «Смерть старой армии». — Эту армию уже ничто не могло оживить. Когда ее вызвали с фронта для борьбы на Дону с Калединым, с Украинской радой или с польскими легионами, полки, вызываемые с фронта, выйдя за линию окопов в тыл, отказывались идти в бой, независимо от целей, которые эта борьба преследовала».
18 декабря Крыленко доложил Совнаркому, что армия утратила боеспособность и придется принять любые условия, которые выставят немцы при заключении мира.
Правительство утвердило план реорганизации армии — из ста пятидесяти девяти дивизий, находившихся на фронте, сохранить сто и сформировать еще тридцать шесть дивизий из добровольцев. Но это были нереальные планы. В начале 1918 года каждую неделю с фронта убегало примерно три тысячи человек. Бежали даже офицеры, которых пытались остановить. Начальникам железнодорожных станций было приказано задерживать всех, кто, не получив разрешения солдатского комитета, пытался покинуть действующую армию.
18 декабря было решено создать новую армию вместо старой, 23 декабря на фронте получили призыв к возможности священной революционной войны. Все революционно настроенные солдаты призывались записываться в новую добровольческую регулярную армию.