Нам известно меню русского рабочего на шахте Монтенье: утром – кружка кофе с молоком и бутерброд (белый хлеб с маслом), бралось в шахту – 2 литра кофе и 4 бутерброда с маслом. Обед – два мясных блюда и пиво. Ужин из 2 блюд. За это питание вычиталось 7,5 франка в день. Основной проблемой для прибывших было плохое знание французского языка.
В ноябре 1924 г. наиболее крупные группы корниловцев на территории Бельгии находились в городах Монтенье – 46 человек и в Лувьере – 32 человека[123].
К январю 1925 г., по данным французского МВД, в стране находилось 2 854 214 иностранцев, из них русских – 91 500 человек[124]. К сожалению, удельный вес военных среди них нам неизвестен.
Несмотря на усилия руководства РОВСа, направленные на адаптацию солдат и офицеров к гражданской жизни, значительное число рядовых участников Гражданской войны так и не смогли найти себя в мирной жизни. Путь этих людей лежал во французский Иностранный легион. Еще в лагерях французы побуждали русских солдат и офицеров вступать в легион, пользуясь при этом незнанием беженцев об атмосфере, царящей в подразделении. Несмотря на то что условия службы в легионе были невыносимы, русских в нем служило достаточно много. Один из современников писал о службе в легионе: «…не страх голода и холода толкал их туда. Голода и холода русский офицер не боялся. Но зато он боялся нищеты и «дна». Голод и холод в рядах полка, в траншеях и походах его не страшили, голод и холод на дне, среди человеческих подонков его ужасали»[125].
Вербовка в легион происходила в Турции и в различных европейских странах, где существовали вербовочные пункты. В зависимости от места вступления новобранцы попадали в учебные или предварительные лагеря. По данным за 1924 г., через подготовительную базу Иностранного легиона в Алжире прошло 3200 русских, причем 70 % из них составляли бывшие военнослужащие. Около 500 эмигрантов служили в 3-м полку Иностранного легиона, из них 10 % были чинами Русского экспедиционного корпуса и вступили в легион в 1918 г., 25 % из числа военных, оставивших Россию в 1919 г., 60 % были чинами Русской армии Врангеля, а 5 % попали в легион из немецкого плена или чисто случайно[126].
Еще в 1922 г. в Сайде был сформирован 1-й Иностранный кавалерийский полк. В момент основания в нем преобладали русские легионеры, ранее служившие в кавалерии Русской армии или в казачьих частях. Служба в легионе протекала в нечеловеческих условиях. Вербовщики обещали при вступлении в легион одно, а на деле было совсем другое. Один из русских эмигрантов писал: «Газеты купить не за что: 3 франка 75 сант. Едва хватает на мыло и марки, я даже хлеба не покупаю, хотя зачастую и голоден и временно, чтобы писать письма, отказываюсь от единственной радости, от табака»[127].
Доведенные до отчаяния русские легионеры очень страдали от недостатка газет и книг на русском языке. По этой причине многие вступали в переписку даже с незнакомцами, например один из легионеров, донской казак Кузьмичев, писал в Прагу своему бывшему соотечественнику: «Здравствуйте, далекий незнакомый соотечественник, господин Воеводин»[128]. В результате переписки эмигранты стали присылать легионерам книги и журналы на русском языке. Таким образом, сформировались русские библиотеки при 1, 2 и 3-м Иностранных полках, а также при 1-м Иностранном кавалерийском полку. Во 2-м Иностранном полку русские легионеры даже издавали свой журнал[129].
Завербовавшись в легион, новобранец попадал в предварительный лагерь. Обычный день легионера в лагере Серкиджи (Турция) начался с подъема в 7 утра. По свистку дневальные (т. н. gardes des baragues) из каждого барака отправлялись на кухню и получали черный кофе без сахара на товарищей по бараку. После чашки кофе звучал свисток и легионеры выбегали строиться на площадь перед бараками. После переклички сержант назначал группу легионеров на ту или иную работу по лагерю, а остальные распускались по баракам. В 11 дня дневальные получали на кухне обед в баках. На обед подавали жидкий суп – пол-литра жидкости с маленьким кусочком мяса. Прием пищи происходил в бараках. Один из бывших легионеров позже вспоминал: «Сытым после такого обеда едва ли мог бы быть и ребенок лет двенадцати»[130].
В 16 часов бывал полдник – вино (0,25 литра) и хлеб без ограничений. Если не было занятий, легионеры до ужина находились в бараках. В 18 часов был слабенький ужин, по калорийности он соответствовал обеду. Постоянное чувство голода заставляло русских новобранцев продавать ценные вещи, а затем и предметы униформы и снаряжения. Происходило это с различными ухищрениями, так как в день из барака в город отпускался лишь один легионер и лишь на период с 15 до 20 часов. На вырученные деньги покупались те или иные продукты.
В 20 часов старшие по баракам рапортовали в канцелярии о наличии легионеров, в 21 час подавалась команда «отбой». Пребывание в предварительном лагере часто бывало невыносимо: грубость французских сержантов и офицеров, чуждая атмосфера, голод и грязь. В качестве жилья для новобранцев использовались бараки из гофрированного железа со сводчатыми куполообразными потолками, в то время как для хранения продуктов и казенных вещей использовались деревянные бараки. Содержание в предварительном лагере, как правило, длилось не дольше 2 месяцев, после чего новобранцы отправлялись в части легиона.
В частях легиона новобранцев ждал не менее «радушный» прием и атмосфера. Ряд правил внутреннего распорядка отличался от тех, что были в лагере. В сирийских гарнизонах день эмигранта-легионера начинался еще раньше: в летний период в 5 часов утра, в зимний – в 6.После сигнала «подъем» дневальные разносили кофе по бараку (кофе получался дневальными на кухне за 15 минут до подъема). Интересно заметить, что в момент разлива кофе легионеры могли находиться еще в постели! После кофе в барак являлся бригадир (соответствует ефрейтору в русской армии) и записывал больных на прием к врачу. В 5.15 или в 6.45 (в зависимости от времени года) звучал сигнал «строиться». Построение начиналось с переклички, затем легионерам раздавались таблетки хины. После принятия таблеток на свои рабочие места отпускали кузнецов, писарей, плотников, поваров и садовников, а также легионеров, записавшихся на прием к врачу. Затем сержанты назначали легионеров в рабочие партии. Нередко партии совершенно бесплатно выполняли работы для частных лиц или офицеров. Работы были самыми разнообразными: бывшим русским офицерам приходилось таскать тяжелейшие грузы или убирать отхожие места в городе… «Иногда после этого распределения оставалось для нужд эскадрона двадцать – тридцать человек, которые должны были вычистить и напоить пятьсот – шестьсот лошадей и мулов»[131].
В 11 часов начинался обед, после полудня наступало время отдыха – зимой до 14, летом – до 15 часов. После отдыха снова общее построение, перекличка, прием хины и опять распределение на работы. Скромный ужин раздавался в 18 часов, а затем наступало свободное время. Увольнительные в город выдавались до 21 часа, в праздничные дни и воскресенье увольнительное можно было взять до полуночи. В 21 час или полночь дежурный сержант проверял наличие личного состава и подавалась команда «отбой».
Более удачливые эмигранты тем временем выживали в Европе. Наиболее трудные условия на Европейском континенте были в Венгрии. После переезда 300 «последних галлиполийцев» в Венгрию на ее территории организовалось три военных эмигрантских организации – Союз офицеров, Общество галлиполийцев и Казачья станица. Наиболее крупное – Общество галлиполийцев, около 70 его членов во главе с полковником Лукиным жили в Будапеште в общежитии на этапе при русском военном представительстве. Также там проживало еще 15–20 офицеров различных белых армий. Данное помещение А. А. фон Лампе удалось получить у венгерского Министерства обороны, и на какое-то время о нем все забыли, и беженцы его активно использовали. По праздникам и субботам в общежитии собирались представители русской диаспоры, чтобы почитать газеты и пообщаться. При общежитии была открыта столовая для всех проживающих, образован заемно-вещественный капитал, планировалось открыть читальную комнату. Галлиполийцы создали свой хор под управлением капитана Кологривова, который по праздникам пел в русском храме в Будапеште[132].
Председателем Союза офицеров был Генерального штаба генерал-лейтенант Марушевский, бывший профессор Академии Генерального штаба (в Гражданскую помощник генерала Е. К. Миллера). При Союзе офицеров была организована сапожная мастерская, но через пару месяцев она была закрыта. Имелась амбулатория, устроенная Союзом офицеров и РОКК. Амбулаторию возглавляла светлейшая княгиня Волконская и врач технического полка 1-го Армейского корпуса Беловский.
Условия жизни в Венгрии были достаточно тяжелые, при месячном окладе в 70 000 форинтов один билет на трамвае стоил 2000 форинтов. Для оплаты расходов по содержанию общежития галлиполийцы были вынуждены сдавать внаем одну из комнат.
В 1923 г. Франция становится наиболее желанным местом обитания для эмигрантов. Условия работы во Франции были значительно лучше, чем в большинстве европейских стран. Это способствовало массовому переезду эмигрантов в эту страну. Близость Германии к Франции вскоре подтолкнула многих офицеров к переезду.
9 января 1924 г. Главнокомандующий Русской армией подписал приказ о переходе армии на трудовое положение[133]