Из того, что уцелело после свидания с Мамушиным, все поспешили заказать к предстоящему балу одинаковые белые гимнастерки. Разумеется самые тонные, из шелковистой материи и гвардейского фасона: длина от пояса вниз 35 сантиметров, широкие рукава с манжетами и накладные карманы-«клеш». Это каждому сократило капитал еще на полтораста левов. ‹…›
К началу заутрени наша гарнизонная церковь наполнилась народом. Слева, сверкая золотом погон на белых гимнастерках, стройными рядами стояло несколько десятков офицеров-сергиевцев; справа сияли серебряные погоны кубанцев. Службу с подобающей торжественностью вел священник Кубанского училища отец Димитрий Трухманов, пел великолепный хор, а путь крестного хода вокруг казармы заранее был украшен зеленью, цветами и разноцветными фонариками. Казалось, что все это происходит не в чужой стране, в обстановке изгнания, а в каком-нибудь небольшом гарнизоне нашей старой, патриархальной России. Впрочем, Болгария – хотя мы ее иной раз и поругивали – не была для нас такой уж чужой страной. Нигде мы себя не чувствовали настолько «своими», как здесь, и во всех других славянских странах к русским относились несравненно менее сердечно, а о неславянских что уж и говорить!
После заутрени был сделан получасовый перерыв, во время которого все перехристосывались, а начальство, наше и кубанское, обменялось короткими поздравительными визитами в офицерские собрания. Затем все отстояли литургию и в два часа ночи приступили к розговинам.
Благодаря хозяйственным способностям Мамушина наш пасхальный стол выглядел совсем как в былые, счастливые времена. Белоснежные скатерти, на них куличи, сырные пасхи, окорока, жареные индейки, блюда приютившихся в зелени крашеных яиц, бесчисленные закуски, бутылки, цветы… В последний раз я по-настоящему встречал Пасху дома, в 1916 году, будучи двенадцатилетним кадетиком. Это было восемь лет назад, там, во граде Китеже… Сколько с тех пор пережито! Родного дома давно нет, и семья у меня теперь другая – вот эта, что, сияя золотом погон и молодостью лиц, усаживается со мною за стол. ‹…›
Наконец подошла суббота, день Белого бала. Он устраивался в большом казарменном зале, в котором имелась и театральная сцена с занавесом. Этим помещением пользовались для устройства вечеринок, балов, концертов и спектаклей все обитатели казармы, то есть сергиевцы, кубанцы и гимназия. ‹…›
Старших гимназисток было немного, около двадцати, и большинство из них, в силу событий, тоже шло с некоторым опозданием, так что нам, молодым офицерам, тут не стыдно было ухаживать даже за пятиклассницами. Впрочем, одна пышная шестнадцатилетняя девица, так называемая «папина Маруся», была в ту пору всего лишь в первом классе. Жили они в особом интернате, и держали их в строгости. ‹…›
Зал был убран великолепно. Деревянные колонны, шедшие вдоль него двумя рядами, были сплошь декорированы свежей зеленью и увиты бумажными лентами национальных, георгиевских и романовских цветов. На окнах висели кремовые занавески, украшенные крупными Сергиевскими вензелями, а в простенках между окнами – одинаковые, превращенные в ковры коричневые одеяла и на них портреты белых вождей и всевозможное оружие. На театральный занавес, закрывавший сцену, почти во всю его величину было нашито изображение нагрудного знака Сергиевского артиллерийского училища – двуглавый орел, под ним перекрещенные пушки, а в центре большое славянское «С», охватывающее щит с Георгием Победоносцем. В одном углу зала была оборудована уютная гостиная, с мягкими креслами и диванами, украшенная коврами и панно работы наших художников, а в другом – буфет с богатейшим ассортиментом закусок и бутылок. ‹…›
Белый бал был открыт очень эффектным номером: когда зал наполнился приглашенными, поднялся театральный занавес и все увидели стоявшую на сцене пушку – точное подобие настоящей – и при ней полный орудийный расчет, в форме юнкеров САУ. Стоявший сбоку фейерверкер начал громко подавать команды, предшествующие открытию огня. Гости с любопытством глазели на это зрелище, в уверенности, что тут стопроцентная инсценировка, но по команде «Огонь!» неожиданно грянул выстрел, и вся находившаяся в зале публика была обсыпана разноцветными конфетти, которыми было заряжено орудие. После этого духовой оркестр заиграл полонез и начался бал»[171].
Еще в мае 1922 г. священник Петр Беловидов получил разрешение сербского патриарха Димитрия построить на старом, нефункционирующем Ташмайданском кладбище (за церковью Святого Марка) русский храм. Был объявлен сбор средств: 40 000 динаров предоставил премьер-министр королевства Н. Пашич, кирпич выделили два местных кирпичных завода. Постройка храма началась в праздник Рождества Пресвятой Богородицы. Проект строительства подготовил военный инженер В. В. Сташевский. Строительство храма – церкви Святой Троицы – было осуществлено в рекордно короткие сроки – 39 дней. 28 декабря 1924 г. митрополит Антоний освятил храм. Настоятелем церкви стал отец П. Беловидов, а первое богослужение прошло 4 января 1925 г. при большом стечении русских эмигрантов.
В храме была помещена чудотворная икона Курской Коренной Божией Матери, вывезенная из России. В короткие сроки церковь Святой Троицы стала местом сосредоточения культурной жизни всей русской общины и военной эмиграции, в частности.
Весной 1923 г. наряду с отъездом из Болгарии ряда частей Русской армии началась отправка и хранящихся в этой стране воинских святынь. Большинство из них были направлены в Королевство СХС. В мае 1923 г. приказом временно исполняющего должность российского военного агента в королевстве Генерального штаба полковника В. И. Базаревича для принятия регалий была образована комиссия под председательством капитана 2-го ранга А. А. Чиколева. В ее состав вошли полковники М. Д. Сорокин и Н. В. Номикосов. 11 мая 1923 г. комиссией было принято и описано 6 пакетов с регалиями и знаменами Русской армии, прибывших из Болгарии[172].
В 1924 г. ряд знамен был помещен в помещение церкви Святой Троицы в Белграде. Так началась 20-летняя история пребывания воинских реликвий в этом храме. Некоторые знамена были в плачевном состоянии или не имели древков: они появились в храме позже.
Глава 3. Накануне великой депрессии…1925–1928 гг.
Не обольщая призрачными надеждами, мы должны вселить уверенность, что все страдания наши не бесцельны, что, сохраняя на чужбине родную армию, мы делаем большое национальное дело, что каждый офицер и солдат, выполняющий свой долг, вносит в общее дело посильную лепту.
Русское зарубежное воинство должно быть готово к тому, что ему еще придется достаточно долгое время нести свой крест…
12 марта 1925 г. Русский обще-воинский союз был зарегистрирован властями Французской республики (как «Union générale des anciens combatants russes en France»), а 25 марта в правительственном печатном органе было объявлено о регистрации Устава РОВСа[173]. Настоятельно требуя от подчиненных соблюдения воинской дисциплины и субординации, генерал Врангель тем не менее ждал от них большей самостоятельности в решении вопросов, связанных с существованием отделов. К примеру, вопрос о принятии в отдел новых организаций был переадресован к начальникам отделов: «Право включения того или иного в‹оинского› союза в состав отдела (подотдела) РОВС есть право председателя данного отдела (подотдела)»[174]. 6 апреля 1925 г. на территории Франции были образованы Марсельский и Лионский районы РОВСа. Первый был создан на базе марсельской группы полковника Ушакова. Генерал-лейтенант Н. Д. Невадовский был назначен начальником Марсельского района, а генерал-майор Хомич – начальником Лионского района. В июле 1925 г. Генерального штаба генерал-лейтенант И. А. Хольмсен был назначен председателем I отдела РОВСа. Также в июле 1925 г. был назначен новый председатель Союза участников Великой войны во Франции генерал-лейтенант Евгений Константинович Арсеньев.
Ежемесячный бюджет I отдела РОВСа составлял 14 000 французских франков. Эта сумма расходовалась следующим образом:
Начальник отдела 2700
Делопроизводитель 950
Курьер (он же уборщик) 650
Наем помещения, канцелярские и хозяйственные расходы 2950
Пособие начальнику бельгийского подотдела 400
Пособия офицерским обществам и военным представительствам в государствах, на территории которых располагались организации, входящие в I отдел 1000
Начальник воинских групп во Франции и Бельгии 2500
Делопроизводитель 1150
Пособия начальникам районов групп и частей на ведение переписи 1700[175].
На начальном этапе существования РОВСа Врангелю удавалось финансировать деятельность союза и его руководства. После передачи всех финансовых потоков организации великому князю Николаю Николаевичу РОВС начал испытывать дефицит денежных средств. Кроме того, в июне 1925 г. практически разорился банк «Ксидиас и Ко», в котором хранились основные денежные средства союза. Для сбережения активов Шатилов распорядился перенести все оставшиеся финансы в Государственный банк Франции[176]. В конце декабря 1925 г. руководство РОВСа узнало о прекращении сметных ассигнований, выделяемых великим князем на содержание союза[177]. Несмотря на кажущийся финансовый крах, РОВС продолжал изыскивать возможности для финансирования. Численность РОВСа продолжала расти, и к концу января 1926 г. в его рядах насчитывалось более 35 000 человек[178]. При этом самым многочисленным оставался I отдел – в его рядах состояло 13 853 человека. Во Франции ряд воинских союзов прошел государственную регистрацию: Русское воинское объединение во Франции, Союз русских офицеров – участников войны, Союз галлиполийцев во Франции, Гвардейское объединение, русская секция Французской лиги комбатантов, Союз Георгиевских кавалеров, Союз северозападников, Союз русских офицеров