[517]. Однако данные утверждения не находят подтверждения и опровергаются как самими эмигрантами, так и простой логикой. Эмигранты-республиканцы не стремились создать собственную часть, так как считали себя не русскими, а советскими гражданами, чье участие в этой войне не должно было афишироваться. Также создание белоэмигрантской единицы должно было бы оставить след в документах республиканской армии.
Косвенное указание на это мы находим в воспоминаниях А. В. Эйснера:
«– А теперь у нас новое распоряжение: ни за что на свете не посылать ни одного русского. Своих, французов, начали отправлять целыми пачками, других иностранцев после проверки – тоже. Будь ты кто хочешь: итальянец, поляк, хотя бы абиссинец. А русских – нет, нельзя.
– Но почему?
– Комитет по невмешательству.
– Так я же не настоящий русский, не советский то есть. Я же эмигрант с нансеновским паспортом.
– Я-то понимаю. Но ты попробуй кого другого убедить, что это белые русские сражаются за красную Испанию»[518].
Из-за отсутствия своей части русские эмигранты были разбросаны по различным республиканским подразделениям. Наибольшее их число, без сомнения, находилось в рядах XI, XII, XIII интербригад. В составе XIV интербригады в марте 1937 г. служило 20 эмигрантов[519]. Большинство русских добровольцев из Франции, вступивших в республиканскую армию, были членами Союза возвращения на Родину, являвшегося филиалом французской коммунистической партии. Среди эмигрантов-республиканцев было немного бывших кадровых офицеров императорской и белых армий, а преобладали в основном молодые люди (среди них был даже сын Бориса Савинкова – Лев Савинков), родившиеся или выросшие уже за пределами России. Благодаря прекрасному воспитанию многие из них владели различными иностранными языками и выполняли функции переводчиков при общении советских военспецов с испанцами и иностранными добровольцами. Существует и информация о бывших чинах Русского экспедиционного корпуса во Франции, служивших в составе интербригад.
В 1937 г. незадолго до смерти командира XII интербригады генерала Лукача (Матэ Залка) его подчиненные русские эмигранты снова стали обсуждать вопрос формирования русской части.
«– Знаешь что, – вдруг воодушевился он, – почему бы тебе не предложить командиру бригады собрать таких, как мы, воедино? Насколько я умею считать, на взвод нас еще наскребется. В одном нашем батальоне восемь человек есть, считая не только кто из Союза возвращения, но всех русского происхождения. И нам бы вместе веселей, и виднее было бы, как мы деремся. А то в балканскую роту батальона Домбровского один неплохой мужик попал – я его давно знаю, – так, несмотря что он член партии, некоторые на него как на белую ворону взирают.
Я пообещал доложить о его предложении Лукачу»[520].
Прибывающие в республиканскую армии иностранцы направлялись в учебные центры. Учебный центр (база) интербригад располагался в городке Альбасете. В центре для обучения из добровольцев формировались языковые группы и группы по родам войск. Центр находился под полным контролем политического управления Коминтерна и его главы Андре Марти, получившего за злобный характер и скорые расправы прозвище «Мясник из Альбасете».
О процессе формирования в Альбасете вспоминал один из добровольцев: «Здесь проводилась перегруппировка добровольцев – по роду оружия и специальностям. Сюда же прибывали противотанковые орудия. Для них нужно было подготовить расчеты, поэтому был создан учебный противотанковый центр. Обучающихся разделили на три группы: 1-я – романская (французы, итальянцы, бельгийцы), 2-я – англо-германская (англичане, немцы, австрийцы), 3-я – славянская (поляки, представители балканских и прибалтийских стран, русские эмигранты)»[521].
Подготовка добровольцев в учебных центрах длилась от 10 дней до нескольких месяцев. Это зависело исключительно от положения на фронте – при наличии угрозы на передовую перебрасывались части не только не закончившие обучения, но и не завершившие формирования. Это обстоятельство, а также использование республиканским командованием интербригад в качестве ударных частей приводило к достаточно большим потерям среди иностранных добровольцев. Так, весной 1938 г. за один месяц боев численность интербригад снизилась:
XIV – с 5150 до 2580 человек;
XV – с 2329 до 160 человек[522].
Стоит отметить, что бойцы интербригад имели высокую мотивацию и, даже будучи раненными, оставались в строю. Доброволец Макс Гуревич из пулеметной роты батальона «Димитров» вспоминал: «Наш батальон до 8 сентября (1938 г. – Примеч. авт.) непрерывно находился в разных секторах Левантского фронта. В районе Монте-Негро меня легко ранило осколками противотанкового снаряда в обе ноги и руку. В нашем расчете одного убило и четверых ранило, и я остался у пулемета»[523]. Подобная ситуация была и в других подразделениях интербригад, например в артиллерийской батарее 150-й бригады: «Утром 16 июля (1938 г. – Примеч. авт.) – тревога. Снова отбиваем контратаку. Наши первые раненые – Михаил Чемазар и Виктор Фейгин из Эстонии – остались в строю»[524].
Наряду с интербригадами эмигранты служили в различных частях республиканской армии. В пехотных частях: 4-й бригаде (К. Жак), 52-й бригаде (С. Пшезковский), 83-й бригаде (М. Пиановский), 95-й бригаде (С. Войний), 117-й бригаде (А. Дикштейн), 119-й бригаде (Я. Махаровский), 124-й бригаде (Р. Вистер), 221-й бригаде (П. Филиппович), 224-й бригаде (Р. Вайнрих), 27-й пехотной дивизии (И. Хутпик, С. Еселевский, А. Зилбергер, Й. Монк), 29-й пехотной дивизии ПОУМ (М. Лещ), 35-й пехотной дивизии (В. Кресса, Карчевский), 45-й пехотной дивизии (В. Филатов, Б. Щербак, С. Иванов, Д. Палев, С. Корнет, Р. Лобков).
Некоторое число эмигрантов служило в составе специальных частей республиканской армии – в авиации (М. А. Крыгин, А. Иванов, Гончаров), в артиллерии (В. К. Глиноецкий, С. Яровский, Ш. Вольф), на бронепоездах (К. Зак). Диверсионной деятельностью занимался Л. Б. Савинков в рядах XIV партизанского корпуса[525].
Ряд добровольцев находился на различных должностях в тылу армии. А. В. Есимонтовский был начальником обоза 35-й пехотной дивизии, при его непосредственном участии была организована дивизионная школа. В штабе II корпуса служил Яков Волынер.
Как правило, эмигранты достигали в армии республики скромных должностей – никто из них не смог подняться выше капитана. Наиболее важную должность занимал бывший полковник Русской армии генерала П. Н. Врангеля В. К. Глиноецкий – он был командующим артиллерией Арагонского фронта. В армии республики проходило службу около 40 офицеров белых армий[526]. Один из них оставил заметки о том, как оказался в армии республики: «Всю зиму сижу без работы. Пособия не получаю. Ночевать приходится в Армии спасения, питаться по бесплатным столовкам.
Дней 10 тому назад, я ел суп на Рю Антуан Бурдель. Подходит ко мне знакомый человек и говорит:
– Вас ждут. Есть дело. Приехал советский офицер ген. штаба и набирает в армию. Вы ведь бывший офицер?
Интересно. Поехали мы на Рю Шарль Фурнье, в тот самый дом, где в прошлом, кажется, году помещалась ночлежка. Никакого офицера генерального штаба там не оказалось. А встретил нас небезызвестный украинец[527], – сам собирающий ехать в Испанию.
Субъект этот обратился к нам с кратким словом:
– Господа, это последний звонок для русской эмиграции. Хотите вернуться в Россию и покончить с мытарствами, – поезжайте сначала в Испанию!
И начал сулить нам золотые горы: жалованье, обмундировку, сытую жизнь. Если ранят – немедленно эвакуируют в Россию. Если выживем, – после войны на казенный счет отправят в Россию.
Всего нас было 6 или 8 человек. Все безработные, бывшие военные.
Подумал я, и говорю: – Я не коммунист, а демократ. За «Фронт попюлер» я готов драться. Поеду. И все остальные согласились. Одни – потому, что есть нечего в Париже. А другие готовы были на карту поставить свою жизнь, – лишь бы иметь надежду на возвращение в Россию. Только один, К., сказал:
– А я еще подумаю.
[…]
Не теряя времени, секретарь украинца, некий Д-в, повез нас прямо в «Союз возвращенцев», на Рю де Бюси.
В первой комнате устроено что-то вроде читальни. Сидело там несколько человек, пили чай, читали советские газеты. На стенах – красные флаги, серп, молот, портреты Сталина и Ленина.
По одному, нас стали водить в комнату секретаря, товарища Ковалева.
– Кто вы? Где служили? Чем родители занимались? Есть ли родственники в России?
И в таком духе длинный допрос, явно с целью выяснения политической благонадежности.
Одному Ковалев сказал: «Боюсь, не белый ли вы провокатор. Принесите завтра все документы – посмотрим тогда. И биографию свои напишите, с 17-го года».
Я врать не люблю, и все сказал: служил прапорщиком в таком-то полку. Воевал. Думаю, что если нужен, возьмут и таким, а скрывать прошлого не стоит: они всегда узнать могут.
Секретарь говорит:
– Хорошо, можете ехать. Приходите завтра сюда в 9 вечера. Мы вам денег на дорогу дадим и на вокзал доставим.
Пробовал я выяснить, какие будут условия, но он только руками развел.
– Это там вам на месте скажут. Кажется, солдат на фронте получает 10 песет в день, а в тылу 7 песет.
Не сказал мне секретарь правды. Позже, уже на испанской границе, я встретил англичанина из «Интернациональной колонны», который сказал, что так платят только испанцам. А иностранцы получают на фронте 5 песет в день, а в тылу 3 песеты… И добровольцы по этому очень ропщут.