рагами всякой государственности, врагами подлинной морали, но все же, читая их заявления корреспонденту, он не мог не проникнуться уважением к их жертвенности той идее, которую они защищают, в большинстве покинувши насиженные и обеспечивающие их существование места»[542].
Непосредственное участие эмигрантов-республиканцев в боевых действиях на фронтах Испании нашло менее заметное отражение. Как правило, отмечается храбрость и исполнительность добровольцев без раскрытия подробностей участия в боях.
Изменения во внутриполитической обстановке в Испании, фракционная борьба и последствия тяжелых боев на фронте негативно сказались на интербригадах: возросли потери, увеличилось дезертирство, упала дисциплина, стала сказываться усталость. В связи с этим секретариат Коминтерна 25 августа 1938 г. решил отозвать интербригады из Испании. Организация и проведение эвакуации были поручены коммунистическим партиям Испании и Франции. 21 сентября 1938 г. премьер-министр Испании Хуан Негрин официально заявил об отзыве всех иностранцев из испанской республиканской армии. 25 сентября начались вывод интербригад с фронта и последующее сосредоточение в тылу для демобилизации. На фронте осталась лишь 129-я бригада, а остальные были сосредоточены в 10 центрах демобилизации в районе Барселоны. Планировалось демобилизовать и репатриировать 12 673 добровольцев[543]. Почти через месяц, 28 октября 1938 г., в Барселоне состоялся последний парад интербригад, превратившийся в торжественные проводы. Затем начался вывод интернационалистов во Францию. 13 эшелонов было отправлено до конца 1938 г. и один – в январе 1939 г.
Один из добровольцев вспоминал те трагические дни: «Вместе со всей 13-й бригадой мы перешли франко-испанскую границу. Для нас начались черные дни в концентрационных лагерях Франции»[544].
23 декабря 1938 г. франкисты перешли в решительное наступление в Каталонии. В этих условиях республиканцам был дорог каждый человек, и в январе 1939 г. из не успевших покинуть Испанию интербригадовцев началось формирование новых интернациональных частей, но русских эмигрантов среди них были уже единицы. Дав последний бой франкистам 1500 добровольцев свободы перешли границу Франции 10 февраля 1939 г. и отправились в концентрационный лагерь.
В лагерях царили тяжелейшие условия – голод, холод, болезни косили ряды добровольцев. На день в лагере выдавалось довольствие: 1 буханка хлеба на 6 человек и мешок риса на 400 человек. Для интернирования бойцов интербригад французы организовали 8 лагерей: Агд, Аржель-сюр-Мер, Баркарес, Брам, Верне, Гюрс, Сен-Сиприен, Сетфон[545]. Один из латышских добровольцев писал своему товарищу о лагерных буднях:
«Сет.
Сейчас нахожусь в маленьком французском городишке на берегу Средиземного моря «Sete». Между населения и среди рабочих мас‹с› мы имеем симпатию и они идут нам навстречу.
Питание плохое и в одном другом случае хуже чем было в Испании, курить почти ничего не дают, деньги выдают 10 франков в неделю, понимаеш‹ь›, это для жизни во Франции при этой дороговизне ничего не значит.
У нас в «Sete» еще не так страшно, а в других местах еще страшнее, особенно в городишках где фашистская окраска.
Я персонально не так страдаю как некурящий, а каждый из нас согласен вернуться в Испанию нежели жить в таких условиях.
В Париж нас не пускают, наверное правительство боится пропаганды. С Парижанами еще не встречался и когда встречус‹ь› не знаю. Говорят что возможно, что здесь придется сидеть месяцами.
С Парижанами веду переписку.
Вот товарищ какая здесь жизнь, и можеш‹ь› представить какое самочувствие.
Напиши как идут дела что нового.
В борьбе привет
Я. Аболс 30.5.38»[546].
Некоторые добровольцы попали во Францию и были интернированы лишь в 1939 г. Вначале они были отправлены в лагерь Сен-Сиприен, а затем, в июне 1939 г., в лагерь Верне. В марте 1941 г. некоторые добровольцы были освобождены по ходатайству советского консула. К примеру, удалось добиться освобождения 200 новых соотечественников из Латвии[547].
Среди русских эмигрантов, прибывших в Испанию, было много идеалистов, но были и откровенные авантюристы, а также обыкновенные наемники. К примеру, шесть летчиков-белоэмигрантов вступили в республиканскую эскадрилью «Эспанья», сформированную известным французским писателем Андрэ Мальро из европейских наемников. Зарплата этих авиаторов составляла 50 000 французских франков в месяц[548], в то время как русские офицеры Иностранного легиона получали всего лишь 1200 испанских песет (около 1800 французских франков по тогдашнему курсу) в месяц[549]. Одним из русских летчиков-эмигрантов, вступивших в эту эскадрилью, был уже известный нам капитан Анатолий Иванов, также известна фамилия еще одного пилота – Гончаров.
Говоря о мотивации русских эмигрантов, отправившихся на защиту республики в Испанию, можно выделить три основных мотива:
Понимание угрозы фашизма – наиболее массово встречалась у молодого поколения эмигрантов. «Мы, члены парижского Союза возвращения на Родину, присоединились к антифашистской борьбе, потому что ненавидим фашизм…» – говорили эмигранты советским военным советникам[550]. «Решение созрело само собой. Оно явилось результатом всего, чем я жил в Париже, понимания тогдашних международных событий, глубокой веры в правоту народного дела», – вспоминал другой доброволец – Алексей Кочетков[551].
Надежда заслужить прощение и вернуться в СССР – была характерна для добровольцев старшего возраста, как правило, участников войн: «Сражаясь на стороне республиканцев, они хотели таким образом заслужить «прощение» родины, чтобы по окончании войны вернуться домой»[552]. Этот мотив отражен и в документах штаба интербригад: «Прибыл в Испанию, чтобы заслужить советское гражданство»[553].
Зачастую само участие в борьбе за республику казалось добровольцам достаточным основанием для возвращения домой. Наглядным примером такой уверенности может служить письмо Ф. Сафронова в советское посольство:
«Я нижеподписавшийся Фалалей Осипович Сафронов родился 12 мая 1896 года на Дону станица Гниловская. Ходатайствую о разрешении на въезд в С.С.С.Р.
Я покинул Родину в ноябре 1920 году и проживал 16 лет во Франции работал все время. На постройках, в Испанию приехал добровольцем 11 декабря 1936 года. Имею в настоящее время в С. С. С. Р. братьев и сестер, проживающих в станице Гниловской на Дону.
10-I-39 Ф. Сафронов»[554].
Однако реальная возможность выехать в СССР была лишь у тех, кто представлял интерес для советских спецслужб.
Приверженность марксистской идеологии и рабочая солидарность – встречалась у добровольцев разного возраста. «Мы русские эмигранты и другие антифашисты различных национальностей, совершенно добровольно пришли на помощь испанскому пролетариату в опасный для него момент и мы доказали своей кровью бескорыстность наших своих намерений и действий», – писали члены Союза возвращения на Родину[555]. Другой доброволец Николай Антонов отмечал: «Когда началась война в Испании я мечтал выехать в Испанию на помощь рабочему народу»[556].
На политических взглядах добровольцев стоит остановиться подробнее. Большинство русских эмигрантов, прибывших на помощь республике, уже в начале 1930-х состояли в национальных компартиях. Для примера – выдержки из автобиографий нескольких членов Союза возвращения на Родину: «В Союзе я приблизительно с 1930 г. С того же времени во Французской компартии»[557] или «В 1935 г. был принят во Французскую коммунистическую партию и избран секретарем русской партийной группы г. Лиона»[558]. Другие добровольцы были членами только Союза возвращения на Родину или же членами профсоюзов (во Франции – Confédération générale du travail). В целом по интербригадам 60 % добровольцев были членами компартий и комсомольских организаций, 33 % – беспартийными и 7 % членами социалистических и социал-демократических партий[559].
Данные документа «Общие сведения по русским добровольцам»[560] очень поверхностно отражают политические пристрастия добровольцев: колонка «политические взгляды» почти не заполнена, в заполненных строках преобладают записи о членстве в профсоюзах и беспартийных товарищах.
При работе с документами штаба интербригад были выявлены документы, раскрывающие политическую надежность эмигрантов-бойцов интербригад. Уже упоминавшийся нами документ о численности русских эмигрантов на 29 ноября 1938 г. показывает следующие данные об их политической надежности:
хорошая – 6;
стабильная – 15;
посредственная – 3;
плохая – 14;
очень плохая – 2;
Итого – 40 человек[561].
Несколько дополнительных документов знакомят нас с основными обвинениями в адрес находящихся под подозрением русских эмигрантов. Среди обвинений выявлено: троцкизм, анархизм, падение дисциплины, пьянство, подозрительное поведение, в одном случае – организатор белогвардейского кружка и еще один агент польского Генштаба