С[ергей] А[лексеевич] Смоленский назначен переводчиком в штабную роту, пока его заставляют маршировать наравне с другими. Замолвил словечко, может, что и выйдет, а то вид у него весьма жалкий, хотя и бодрится.
В 1-ую р[оту] офиц[ером] – переводчиком попал пор[учик] [Леонид Николаевич] Ступин, а [Николай] Камский – в [4-ю] пул[еметную] роту»[698]. Еще один доброволец легиона – монархист Николай Сахновский из Российского Имперского союза-ордена (РИСО) – позднее пытался создать русскую роту при Валлонской бригаде, но его начинание погибло в Черкасском котле.
В Скандинавских странах эмигранты тоже откликнулись на формирование добровольческих частей. В Дании несколько человек вступили в ряды Датского добровольческого корпуса. В Норвегии добровольцев было гораздо больше. В ряды Норвежского легиона вступили Павел Алексеевич Чагадаев-Саканский, Сергей Охременко, Николай фон Вейерман и др.[699]
Теперь на короткое время вернемся опять к письмам генерала фон Лампе немецкому руководству. 10 июля 1941 г. Отто Мейснер уведомил генерала, что письмо, адресованное Гитлеру, было передано в ОКВ для рассмотрения по приказу фюрера. 1 августа 1941 г. наконец пришел ответ от Браухича. В нем значилось, что «в настоящее время чины Объединения не могут быть применены в германской армии»[700]. Безусловно, ответ немцев стал холодным душем для эмигрантов-пораженцев. Столь желанное возвращение на Родину и новая схватка с большевиками опять откладывалось. В сложившейся ситуации генерал фон Лампе счел своим долгом выступить с разъяснением вопроса участия эмигрантов в боях на фронте. В своем циркулярном письме он отметил: «Этот ответ указывает на то, что в данное время и в предложенной мной форме применение русских воинских частей в борьбе неприменимо… Чины Объединения не связаны более в своих решениях, принятым мною на себя, от лица всего Объединения обязательством и поэтому предоставляю каждому из них право в дальнейшем осуществить свое стремление послужить делу освобождения Родины – путем использования каждым в индивидуальном порядке предоставляющихся для этого возможностей…»[701] Казалось бы, и все, на этом можно поставить точку, но…
Сложности, испытываемые на Восточном фронте, вскоре заставили немцев пересмотреть некоторые моменты восточной политики и начать более масштабное сотрудничество с уроженцами России, в том числе и эмигрантами. В январе 1942 г. начальник Юго-Восточного отдела ОРВС довел до сведения своих подчиненных, что немцы затребовали у него в срочном порядке список лиц, готовых участвовать в борьбе с коммунистами[702]. Вероятно, тогда же началась запись и в других отделах ОРВС и РОВС. Так, I отделом РОВСа к началу июня 1942 г. из Парижа на Восточный фронт было отправлено 3 группы офицеров-эмигрантов, всего около 25 человек.
На протяжении 1942–1943 гг. многие белоэмигранты продолжали вступать в различные формирования для участия в борьбе с большевизмом. На фронт отправились не только эмигранты, но и их дети. «…мой долг отомстить за мою семью и за ту страну, которую я всегда так любил. Именно по этому я выбрал военную карьеру в надежде, что позже я смогу с оружием в руках бороться против большевизма, вступив в ряды Белой армии или армии какой-либо другой страны, которая будет бороться с большевизмом», – писал Константин Федорович Шальбург[703]. Позже он под именем Кристиана Фредерика Шальбурга возглавил Датский добровольческий корпус. В Норвегии эмигранты вступали в добровольческие части целыми семьями. В рядах 23-го танково-гренадерского полка СС «Норге» служили штабс-капитан Владимир Федорович Карпов и его сыновья-близнецы Игорь и Кирилл. Во Франции в ряды войск СС вступили Сергей Кротов и Сергей Протопопов. В валлонских частях в качестве офицеров оказалось еще несколько эмигрантов – в бригаду в качестве офицеров были приняты Петр Сахновский и Николай Турчанинов. Помимо спецслужб эмигранты охотно принимались в органы пропаганды. Уже в конце 1941 г. имелась информация, что в роты пропаганды вступили «многие русские молодые люди»[704].
Таким образом, налицо своеобразная закономерность – русские эмигранты на Балканах вступали преимущественно в ряды Русского корпуса, а эмигранты, проживавшие в Западной Европе, попадали в различные добровольческие формирования. Около 1000 русских эмигрантов оказалось в рядах немецких подразделений и штабов в качестве зондерфюреров, выполняя обычно функции переводчиков. После начала создания Восточных частей многие эмигранты вступили в их ряды, значительное число эмигрантов оказалось и во всевозможных казачьих частях немецкой армии. В конце войны русское военное зарубежье поддержало создание Комитета освобождения народов России. Наиболее точный и верный подсчет числа русских эмигрантов, участвовавших в войне на стороне стран оси, осуществил петербургский ученый К. М. Александров: по его данным, от 20 до 25 000 белоэмигрантов (включая эмигрантскую молодежь) служило в армиях и полувоенных организациях стран оси[705].
Но далеко не вся военная эмиграция поддержала Гитлера. На Западном фронте в 1939–1940 гг. в рядах французской армии воевало около 3000 русских эмигрантов. Более 5000 эмигрантов-военнослужащих в годы Второй мировой войны сражались в рядах армий Антигитлеровской коалиции. Еще около 800 эмигрантов-военнослужащих участвовали.
Примером понимания русской эмиграцией фашистской угрозы можно считать действия казаков-эмигрантов в Чехословацкой республике (ЧСР) в дни первого Судетского кризиса. Еще за 4 дня до объявления мобилизации чехословацкой армии казаки-эмигранты из Донского казачьего общества «Дон» (Прага) И. И. Золотарева выступили с инициативой регистрации всех русских в Чехословакии, проверки их благонадежности и формирования казачьего добровольческого полка для борьбы с немцами. После оккупации ЧСР Золотарев был арестован за антинемецкую деятельность и всю войну провел в концлагере.
Наиболее интересной формой участия в борьбе стало интеллектуальное Сопротивление фашизму, наиболее распространенное в Западной Европе и нередко тесно связанное с местным национальным Сопротивлением. Именно русские эмигранты Борис Вильде и Анатолий Левицкий ввели в оборот сам термин «Сопротивление», издав в Париже в декабре 1940 г. одноименную газету.
Не менее важной формой является непосредственное участие эмиграции в вооруженном сопротивлении фашизму. Данная форма участия является наиболее многогранной, но в то же время и наименее изученной, в ней можно выделить следующие виды:
– служба выходцев из России в вооруженных силах Польши, Франции, Бельгии, Великобритании, США и Югославии и участие в боевых действиях против Германии и ее сателлитов;
– вступление русских эмигрантов в вооруженные силы «Сражающейся Франции» (10 % от начальной численности в июне 1940 г.) и участие в боевых действиях против Германии и ее сателлитов;
– участие русских эмигрантов в различных многонациональных группах Сопротивления на оккупированной территории Бельгии, Франции, Германии, Италии, образование мононациональных русских групп и боевых отрядов в оккупированной Франции;
– участие русских эмигрантов в многонациональных партизанских отрядах и подпольных организациях на оккупированной территории Польши, Словакии, Чехии;
– сотрудничество русских эмигрантов в различных странах (в т. ч. Греция, Дания) с разведками стран Антигитлеровской коалиции, в т. ч. с советской разведкой.
Рассмотрим теперь наиболее важные факты участия представителей русского военного зарубежья в антифашистской борьбе.
С началом Второй мировой войны русские эмигранты снова потянулись в легион, чтобы послужить Франции, которая стала им вторым домом. При этом их мотивация и мысли были достаточно наивными. Один из таких добровольцев писал: «Считая, что союз Германии Гитлера с красной Россией есть ненормальность – я дал согласие. Переписка и оформление затянулись. Потом получаю визы и билеты на пароход в Сайгон. Долгожданная «весна» похода на красную Москву, казалось, пришла…»[706] Таким образом, вступая в легион, русский эмигрант собирался бороться против Германии и дружественного ей в тот момент СССР.
13-я маршевая полубригада Иностранного легиона стала основой вооруженных сил «Свободной Франции». Существует мнение, что русские эмигранты составляли 10 % личного состава этих вооруженных сил на начальном этапе формирования[707]. Зная численность голлистских войск в июле 1940 г. (всего 1300 человек, из них 900 из 13-й маршевой полубригады)[708], мы можем предположить, что в рядах полубригады было около 100–130 выходцев из России. Самым известным из них был капитан князь Дмитрий Амилахвари, выпускник военного училища в Сен-Сире. Он погиб в бою 24 октября 1942 г., будучи командиром 13-й полубригады. С историей создания 13-й полубригады связан один, безусловно, комичный факт: изначально она формировалась для боев с Красной армией (на тот момент дружественной нацистскому вермахту) в Финляндии, во время Зимней войны 1939–1940 гг. Более того, полубригада даже отправилась в Финляндию для участия в боевых действиях, но подписание советского-финского мирного договора не дало ей такого шанса.
Другим видным выходцем из России, оказавшимся в легионе и позже поддержавшим Шарля де Голля, был корпусной генерал Зиновий Алексеевич Пешков. Судьба этого человека вообще удивительна. Ешуа Золомон Мовшевич Свердлов родился в 1884 г. Он был старшим братом известного большевика Якова Свердлова, а в 1902 г. стал крестным сыном А. М. Пешкова (М. Горького). В 1904 г. Зиновий Пешков оставил Россию. В 1914 г. он вступил во французский Иностранный легион и прошел путь от рядового до су-лейтенанта легиона. В мае 1915 г. из-за тяжелого ранения он потерял правую руку. В 1920 г. стал капитаном, в качестве помощника Верховного комиссара Франции на Кавказе посещал в Крыму армию П. Н. Врангеля, затем служил в Марокко и Леванте. В августе 1940 г. Пешков оставил службу, в июне 1941 г. примкнул к «Свободной Франции», был произведен в подполковники и позже в бригадные генералы. Зиновий Пешков имел большую популярность среди легионеров, а также пользовался доверием генерала де Голля и выполнял щекотливые дипломатические поручения последнего.