Сообщения эти оказались лживыми. Никакой гарантии личной безопасности для возвращающихся на родину со стороны советского правительства дано не было. Первая же партия, прибывшая в Новороссийск, была подвергнута жестоким насилиям, о чем известили несколько казаков, бежавших и возвратившихся оттуда в Константинополь. Точно так же и в Бразилию русские вовсе не принимались в качестве земледельцев-колонистов с наделением землей, а как рабочие, закабаленные кофейным плантатором штата Сан-Паоло.
Уже с лета в России обнаружился страшный голод, доведший людей до пожирания трупов и человеческого мяса, а в Бразилии русские оказались запроданными, как негры, плантаторам. Ясно, какое бережное отношение к людям, отдавшим себя под покровительство Франции, выказали французские власти.
В сложном механизме парламентской машины, в ожесточенной борьбе партий, среди криков прессы и шума Парижа что значила судьба нескольких тысяч русских, обреченных на голодную смерть или на рабство? Ведь они были ничтожной величиной в сложнейших проблемах европейского мира. И мог ли уделить им внимание Бриан? И разве способен был проявить участие к людям генерал Шарпи, когда он имел перед собою точное предписание за № и подписью своего начальства, а подчиненные генерала Шарпи разве осмелились бы когда-нибудь не исполнить то, что им приказано? Они были бы немедленно удалены со службы. И генерал Бруссо, комендант на острове Лемнос, в своей исполнительности дошел до пределов жестокости к тем самым людям, с которыми он был в самых близких отношениях в штабе русского Верховного Главнокомандующего во время мировой войны. И появилась ли хотя слабая краска стыда у издателей «Последних новостей»? Ничуть, они продолжали вести свою линию и заслужили одобрение министра-президента Бриана, ссылавшегося на их мнение, как серьезных политиков, в подкрепление своего отношения к Русской армии.
В первой половине марта Верховный комиссар Франции поставил Главнокомандующего в известность о решении французского правительства отправить в Советскую Россию новую партию 3–3,5 тысячи человек и желании его усилить эвакуацию русских из лагерей. При этом он уведомлял, что правительство республики стоит перед решением прекратить в ближайшее время всякую материальную поддержку русским. С этого времени французское командование начинает оказывать настойчивое давление в целях заставить Главнокомандующего подчиниться требованиям французского правительства.
14 марта генерал Пелле, Верховный комиссар Франции, сменивший господина де Франса, сообщая Главнокомандующему о полученном им телеграфном предписании от своего правительства принять все меры к тому, чтобы новая партия для возвращения в Одессу была безотлагательно отправлена, приводит в тексте содержание этой телеграммы: в ней правительство республики уведомляло, что оно стоит перед необходимостью в короткое время прекратить бесплатное снабжение пайком русских беженцев. «Последние должны быть предупреждены, что они должны выбирать между тремя следующими решениями: 1) вернуться в Россию, 2) эмигрировать в Бразилию, 3) выбрать себе работу, которая могла бы содержать их».
Такие требования министерства Бриана не могли быть объяснены только вопросом денежного расчета. Количество людей, находившихся на французском пайке, значительно уже сократилось; более двадцати тысяч было уже вывезено в Сербию. Велись переговоры о переезде и остальных в славянские земли. Наконец, для покрытия своих расходов правительство республики взяло себе значительные ценности, заключавшиеся в торговых судах и в другом имуществе, свыше чем на сто миллионов франков. Перед русскими в самой категорической форме ставилось требование по телеграфу погибать от голода, возвращаться к большевикам или ехать в Бразилию. Такое отношение французских властей вызвало глубокое возмущение.
«Если французское правительство настаивает на уничтожении Русской армии в таком порядке, – заявил генерал Врангель Верховному комиссару, – то единственный выход перевести всю армию с оружием в руках на побережье Черного моря, чтобы она могла бы, по крайней мере, погибнуть с честью».
В генерале Врангеле французские власти видели главное препятствие для осуществления своих планов, и они начали ряд мер, чтобы изолировать его от армии, запрещали рассылку приказов Главнокомандующего к войскам, мешали его поездкам в военные лагеря, не выпускали генерала Врангеля и начальника штаба генерала Шатилова из Константинополя, наконец, предложили ему поехать в Париж, по приглашению французского правительства. На это последнее предложение генерал Врангель ответил, что он готов ехать в Париж, но при условии, чтобы отправка людей из военных лагерей в Советскую Россию и в Бразилию была приостановлена до его возвращения и чтобы ему был гарантирован свободный обратный проезд в Константинополь. Генерал Пелле не мог, понятно, согласиться на выставленные условия, он заявил, что «рассредоточение армии является настолько необходимым, что не терпит никакой отсрочки».
Наступили тревожные дни. Ходили слухи, что французские власти намерены арестовать генерала Врангеля. Войска волновались, готовые с оружием в руках идти на Константинополь в случае насилия над Главнокомандующим. 22 марта, в годовщину того дня, когда генерал Врангель стал во главе Русской армии, он обратился с приказом к войскам: «Ныне новые тучи нависли над нами… С неизменной, непоколебимой верой, как год тому назад, я обещаю вам с честью выйти из новых испытаний. Все силы ума и воли я отдаю на службу армии. Офицеры и солдаты, армейский и казачьи корпуса мне одинаково дороги. Как в тяжелые дни оставления родной земли, никто не будет оставлен без помощи. В первую очередь она будет подана наиболее нуждающимся.
Как год тому назад, я призываю вас крепко сплотиться вокруг меня, памятуя, что в нашем единении – наша сила».
В двадцатых числах марта генерал Бруссо, комендант острова Лемнос, исполняя приказание командира оккупационного корпуса Шарпи, потребовал, чтобы немедленно был дан ответ, какой из трех выходов выбирается русскими из их положения. Для опроса в лагеря были посланы французские офицеры с воинскими командами, и было заявлено, что те, кто будет пытаться посягнуть на свободу решения, будет отвечать перед французской властью. Пароход стоял у пристани, и три тысячи человек, навербованных в таком порядке, под угрозою, должны были немедленно сложить свои вещи и отправиться в Одессу.
Вечером в комнате русского посольства собрались общественные представители всех русских организаций в Константинополе. Они были вызваны генералом Врангелем. Генерал Фостиков, только что приехавший с острова Лемнос, с волнением рассказывал, какими грубыми сценами сопровождалась вербовка людей для отправки их в Одессу; как на лагерь кубанцев во время опроса были наведены пушки с французских миноносцев, каким оскорблениям подвергались русские офицеры, как французская команда прикладами отгоняла их от солдат, чтобы они не мешали французам делать их дело, как многие были насильно посажены на пароход и бросались за борт, вплавь достигая берега, лишь бы не быть вывезенными в Совдепию.
Его слова произвели глубокое впечатление. Постоянно, в повседневной жизни, русские подвергались оскорблениям, и каждый почувствовал в этих новых грубых выходках французских властей унижение своего достоинства, как русского. Никогда французы не осмелились бы так поступить ни с сербами, ни с греками, ни с румынами, а русских можно было прикладами ружей, при помощи чернокожих загонять в загон и отправлять в трюмах пароходов, как стадо баранов, под большевистский нож.
Все были взволнованы. Поздно ночью разошлось совещание. Было принято решение немедленно обратиться с протестом ко всем Верховным комиссарам в Константинополе, к французскому правительству, а к сербскому и болгарскому народам с просьбой дать русским приют в своих землях.
В протесте, поданном французскому Верховному комиссару, парламентский комитет заявлял: «Мы не можем оставаться спокойными зрителями, когда на наших глазах из нашей среды вырывается несколько тысяч человек, чтобы бросить их в руки наших злейших врагов. Вы утверждаете, что отправляются те, кто добровольно выразил желание возвратиться в Россию. Но о каком же добровольном согласии может идти речь, когда людям предложили на выбор, умереть ли с голоду на пустынном острове или садиться на пароход, когда их принуждали к немедленному решению вооруженные команды и на лагерь были наведены орудия и пулеметы с военных судов? Мы заявляем Вам, что казаки, отправляемые Вами в одесский порт, обречены на голод, на месть со стороны большевиков или, что для нас ужаснее всего, на принудительное поступление в ряды Красной армии. Долг и честь франко-русской дружбы, кровь, совместно пролитая в мировой войне, обязывают нас бережно относиться друг к другу. История не кончается сегодняшним днем».
На наших глазах безжалостно, не останавливаясь перед средствами, разрушали Русскую армию, разрушали несмотря на то, что в тяжелом изгнании, на чужой земле она дала высшее доказательство патриотизма, твердости духа и повиновения своим начальникам.
Генерал Врангель обратился с письмом к маршалам Франции: «Я счел своим долгом поставить вас в известность, дабы в решительную минуту, когда найдете нужным, могли бы возвысить свой авторитетный голос и предупредить стоящих у власти людей, быть может, в горячей работе дня, в вихре политических страстей, потерявших истинное направление и пренебрегающих узами крови, коими скреплены народные армии в двух великих нациях».
Для ускорения вопроса о переселении Русской армии в славянские земли, в Сербию и Болгарию были посланы генерал Шатилов, Львов и Хрипунов35, и через несколько дней они выехали в Белград, а затем в Софию.
То, что произошло на Лемносе, не могло не взволновать русские круги. Как только в Сербии стали известны лемносские события, тотчас же поднялись негодующие протесты во всех русских колониях. Даже в парижской прессе появились статьи, осуждающие политику правите