114Галлиполи115
«Саратов» 9 ноября 1920 года бросил якорь подле крохотного городка на берегу Дарданелльского пролива, городка с торчащими минаретами среди деревянных преимущественно домов. «Галлиполи!» – пронеслось по переполненной до отказа палубе. «Капитан Рябинский!» – услышал я властный и хорошо мне знакомый голос. Я поднял голову и на капитанском мостике увидал генерала Кутепова. «Исправьте крен! А то мы эдак и перевернуться можем», – добавил он полушутливым тоном. Я стал говорить: «Господа, пожалуйте к другому борту. Право, любоваться нечем». Господа офицеры – больше по услышанному ими приказу генерала, чем по моим увещаниям, – стали переходить на другую сторону, и сильный крен парохода стал исправляться.
Я получил приказание с поручиками Августиновичем116 и Ухтомским117 (оба хорошо знали французский язык, а в Галлиполи хозяевами были французы) отправиться на берег в качестве квартирьеров Корниловского ударного полка – дивизия наша свертывалась в полк, ее артиллерийская бригада – в дивизион. Спустили трап, шлюпки, и мы отправились. Стоял прекрасный вечер. После душного парохода, дыша полной грудью теплым морским воздухом, блаженно и радостно почувствовали мы себя на берегу. На берегу между турецкими и греческими кофейнями стоял полуразрушенный дом с русским флагом. В нем мы явились генералу Звягину118. «Какие там квартиры, – досадливо ответил генерал. – Вам отведут в гостинице одну комнату для штаба полка, а вы идите вот в эту долину (он указал на карте), где будет разбит лагерь полковником Добровольским».
Идя в гостиницу, прошли мимо генерала Кутепова, который разговаривал с маленьким французским офицером – это был подполковник Томасен, начальник гарнизона и командир батальона сенегальских стрелков. В заботах о корпусе много тяжелых минут пережил генерал Кутепов из-за этого человека.
На берег высадился начальник хозяйственной части Корниловского ударного полка. При нем остались, в качестве переводчиков, сопровождавшие меня поручики, а я утром пошел к долине, где будет лагерь. Приятно, мягко грело солнышко. Я останавливался, закусывал инжиром и хлебом, любовался видом на Дарданелльский пролив, горами и блестевшим на солнце вдали Мраморным морем. С одного бугра я увидал живописную долину подле желтовато-зеленых гор. Спустившись в нее, встретил полковника Добровольского119. Он, со своей Корниловской инженерной ротой, разбивал лагерь для корпуса. Тут текла быстрая горная речонка с хорошей питьевой водой. По левому берегу ее станет пехота, по правому, у подножия гор, – кавалерия.
С двумя французскими офицерами и начальником штаба корпуса в долину пришел генерал Кутепов. Добровольский, отрапортовав, подал отчетную карточку предполагаемого расположения лагеря. С надписью «Утверждаю» генерал возвратил ее Добровольскому. Надпись его обрадовала: для своего Корниловского полка он занял место получше. Левее корниловцев станут марковцы, дроздовцы, алексеевцы (впоследствии, по требованию французов, образовался еще и беженский лагерь).
На турецких фелюгах стали отплывать с «Саратова» на берег части полка. Мертвая до того времени долина оживилась и украсилась стройными рядами светло-зеленых палаток. Все считали, что Галлиполи – временный перерыв борьбы и что весною – поход. Началась уставная лагерная жизнь: парады, церемонии, строевые занятия, тревоги, которые любил производить Кутепов. Для развлечения – концерты, футбол. Для пополнения знаний – лекции, курсы. Для быта – буфет, лавочка. Денег ни у кого не было. Обжигали уголь и продавали его туркам для мангалов – это было заработком. И мы пользовались мангалами. От мангала сгорела, со всеми пожитками, одна офицерская палатка. Деньги очень были нужны: французы нас держали на полуголодном пайке. Но мы не унывали. Помогал нам не унывать хор под названием «Смычки» – он пользовался большим успехом (запомнился отрывок песенки «Смычков», составленный по случаю прибытия на наш пароход на константинопольском рейде Главнокомандующего генерала Врангеля: «Все мы видели, все знаем, все отлично понимаем, как в этот плавающий дом приезжал сейчас Главком»).
На Галлиполийское сидение мы смотрели как на временный перерыв в войне с большевиками и ждали весеннего похода в Россию.
Эта галлиполийская готовность к походу сохранилась в галлиполийцах на долгие годы, когда они расселились по славянским землям, а затем перекочевали на запад.
Газета Милюкова, «жалея» нас, писала о «кутеповской дисциплине» в Галлиполи. Но никто дисциплиной не тяготился: ведь мы – офицеры, а генерала Кутепова знали с Первого похода как храброго, честного слугу Родины. Сильный, здоровый, с отличной военной выправкой, с металлическим голосом, с офицерской выдержкой и воспитанностью, он был идеальным военным. Простой и чуткий к переживаниям своих подчиненных, он пользовался авторитетом и доверием всех. Твердая походка и строгое, но не суровое лицо изобличали в нем человека непреклонной воли. Эта воля дала сплоченность, силу войску России в лагере Галлиполи.
В поддержании порядка и дисциплины ему помогал его начальник штаба генерал-майор Штейфон. Мерно шагал он по улицам Галлиполи – в ногу с ним шагал юнкерский патруль, – не глядя по сторонам, но замечая малейший непорядок. Для делателей непорядка существовала гауптвахта. Но не ею, а воинским сознанием крепилось единение галлиполийцев в мощную воинскую семью. Она не распалась до сего дня: галлиполийский дух веры в Россию, готовности сразиться за Россию бережет Общество Галлиполийцев.
В один осенний день Корниловский полк был погружен на турецкий пароход под французским флагом и отбыл в Болгарию. По пути, в Константинополе, корниловцы приветствовали долго не смолкавшими «Ура!» Главнокомандующего генерала Врангеля, мужество которого отстояло Русскую Армию от распыления ее французами. Как в тот день верилось, что под его водительством снова пойдем в бой за Россию!
В. Кравченко120Дроздовцы в Галлиполи121
Около 16 часов 3 ноября 1920 года транспорт «Херсон», на котором находились Дроздовские части, вошел в Босфор. Оттуда он проследовал в Константинопольскую бухту, где и бросил якорь. Вскоре бухта стала наполняться транспортами, прибывающими из Крыма.
Последовало распоряжение об отправке всех регулярных частей в Галлиполи. Донские части направлялись на Чаталджу, а кубанские и терские казачьи части – на остров Лемнос. Военный флот направлялся в Бизерту. Во исполнение этого из Константинопольской бухты стали уходить транспорты. В 10 часов 7 ноября отплыл и транспорт «Херсон». Придя в порт Галлиполи, он весь день 8 ноября простоял в порту, ожидая разгрузки. Почти одновременно прибыл в Галлиполи и транспорт «Саратов», на котором находились штаб генерала Кутепова, корниловские части и части 2-го армейского корпуса. Сидя на транспортах в порту Галлиполи, все ждали приказ о сведении всех регулярных частей в один армейский корпус и предварительном расформировании бывших армий, корпусов и дивизий. Откуда-то появились разного рода слухи – новости о предполагаемом перечислении в разряд беженцев всех лиц, имевших категории, генералов и офицеров, не получивших при сведении частей штатных должностей. Слухи эти стали почти правдоподобными после того, когда начальник штаба 1-го корпуса дал неправильное толкование проекту приказа о сведении частей в один корпус. Благодаря такому толкованию, на транспорте «Херсон» появились самые вздорные слухи, вплоть до того, что от службы в армии будут освобождены все, желающие ее покинуть. И все принялись решать, что будет выгоднее для каждого: остаться в рядах армии или выйти из нее и перейти в разряд беженцев. На пароходе получился настоящий Содом.
Узнав обо всем этом, на транспорт прибыл генерал Кутепов, который приказал арестовать начальника штаба 1-го корпуса и сместил с должности командира корпуса, генерала Писарева122. Комендантом транспорта генерал Кутепов назначил генерала Туркула, и было объявлено, что все слухи провокационного характера и вздорные, что все чины армии по-прежнему являются военнообязанными, а поэтому всякого рода рассуждения об устройстве своей судьбы излишни и преждевременны, что за распространение ложных и вообще слухов все виновные будут предаваться суду. Генерал Туркул в своем приказе как комендант транспорта объявил, что в дальнейшем все, находившиеся на транспорте, должны исполнять только его распоряжения, что все подлежат разгрузке и она начнется немедленно. От некоторых частей сразу же были посланы квартирьеры в город.
Разгрузка началась 9 ноября и шла весьма медленным темпом, так как перевозили с транспорта на берег в лодках, в которые нельзя было поместить больше 30–35 человек. Ни «Херсон», ни «Саратов» причалить непосредственно к пристани не могли. В первую очередь начали разгружать транспорт «Саратов». С «Херсона» в этот день сгрузили только части 1-го123 и 2-го124 Дроздовских стрелковых полков. 10 ноября выгружались части Марковской дивизии125, и только 12 ноября дошла очередь до 2-го конного Дроздовского полка126, помещавшегося с батарейцами в трюме транспорта. 13 ноября стали выгружать батареи Дроздовской артиллерийской бригады127. Теперь разгрузка шла более быстрым темпом, так как лодки отставили и продолжали разгрузку при помощи небольшого пароходика «Христофор». Наконец и артиллеристы, после двухнедельного пребывания на транспорте, попали на твердую землю.
Галлиполи в то время был небольшой городок, сильно пострадавший от бомбардировки при высадке десанта союзников во время Первой мировой войны, а также во время резни греков. Много зданий было или разрушено, или полуразрушено, уцелели только главным образом небольшие домики. В городе имелись небольшие магазинчики, в которых почти не было товаров и, кроме того, купить что-либо можно было только за драхмы или лиры. Была в этих магазинчиках всякого рода мелочь, восточные продукты, сладости, винные ягоды, инжир, табак, халва, рахат-лукум, а в пекарнях – хлеб.