127Перник128
Наши чаяния о походе в Россию побуждали нас считать Болгарию лишь промежуточным этапом. Но жить там воинской, лагерной жизнью нельзя было – не было средств, и Главнокомандующий приказал переменить винтовку и шашку на лопату и соху. По всей Болгарии корниловские офицеры искали работу, но в бедной стране большого спроса на рабочую силу не было. Для 260 корниловцев нашелся труд на копях у Перника (в 60 км от Софии).
Перник – примитивный поселок на 7–8 тысяч углекопов, состоявший главным образом из трактиров, кухмистерских и мелочных лавок. Но с прибытием туда русских жизнь переменилась: богослужения в церкви, концерты, доклады, вечера; появились русский ресторан и столовые. Всюду мелькали цветные фуражки – в Пернике побывали чуть ли не все галлиполийцы, попавшие в Болгарию. Они говорили: для нас все дороги ведут в Перник. Разместились в бараках, побатальонно; части «цветной» дивизии – подле рудника Хумен Дол, прозванного Хумендольской губернией. В каждой полковой группе было 1–3 старших, не работавших в мине, но от ее дирекции получавших жалованье. Командир 2-го Корниловского полка полковник Левитов129 отказался от этой должности и пошел простым забойщиком. С прибытием на Перник генералов Галлиполийского корпуса корниловцы уступали им должности старшин и становились на работу. Командир 1-го Корниловского полка полковник Гордиенко снял в 50 км от Перника дом для штаба полка и для размещения тяжелых инвалидов и стариков.
Население относилось к нам, русским, без симпатии, а многочисленные коммунисты, расхрабрившиеся под властью Стамболийского, отравляли нам жизнь. Однажды во время танцевального вечера в помещении взорвались две бомбы – 6 русских было ранено. Но в один прекрасный день по улицам Перника проскакали кавалеристы, разогнали народ, и было объявлено о свержении Стамболийского – Болгарией стал править царь Борис. В связи с этим изменилось и наше положение: в Пернике был сформирован вооруженный отряд из рот Корниловской, Марковской, Алексеевской, Дроздовской. Парад батальона принял болгарский генерал Волков.
Между тем время шло. Международная обстановка изменялась так, что рассеялись мечты о походе, и корниловцы (как и чины иных полков) уехали за границу. В Пернике осталось только обширное русское кладбище…
В. Баранов130В гражданской авиации в Югославии131
Из Балканских стран наибольшее развитие авиация получила в Югославии. Количество военных самолетов, находящихся в авиационных частях, достигает нескольких сот разведчиков, легких бомбардировщиков и истребителей. Все самолеты вполне современного типа, главным образом, французских конструкций. Югославия обратила большое внимание на развитие своей авиационной промышленности, создала несколько заводов для постройки самолетов и моторов, и, понимая чрезвычайно важное значение гражданской авиации для обороны страны, положила прочный фундамент для развития воздушных сообщений и спортивной авиации.
В 1927 году в Югославии образовалось акционерное общество «Аэропут», с капиталом в 9 млн динар, для организации и эксплуатации воздушных линий. Государство широко пошло навстречу этому обществу и постановило выдавать ежегодно значительную денежную субсидию, в размере 13 динар за один пройденный километр, с ограничением общего ежегодного количества километража. Директором этого общества, со дня основания «Аэропута» и до настоящего времени, является капитан резерва Зондермауэр, сражавшийся в Великую войну на Салоникском фронте в качестве сербского военного летчика и окончивший после войны Высшую школу авиации и воздухоплавания в Париже.
В качестве шеф-пилота на открывающиеся линии воздушных сообщений был приглашен русский военный летчик капитан В.И. Стрижевский132, только что перед этим взявший первый приз на воздушных состязаниях Малой Антанты и Польши. Командированный в Париж для доставки летом в Югославию четырех купленных во Франции самолетов «Потез-20», В.И. Стрижевский последовательно перелетел на трех «потезах», четвертый же был доставлен летом бывшим русским военным летчиком капитаном авиации Байдаком, ныне состоящим на службе в Югославской военной авиации.
С прибытием аппаратов открылась первая линия воздушных сообщений Белград – Загреб. В качестве пилотов, кроме В.И. Стрижевского, были приглашены еще русские военные летчики ротмистр Никитин133 и подпоручик Ярошенко134. Полеты Белград – Загреб и обратно совершались каждый день с удивительной регулярностью и при полном отсутствии катастроф и аварий. Уже в первый же, 1928 год этот способ сообщений по воздуху приобрел такую популярность, создалась такая уверенность в безопасности полетов, что сплошь и рядом можно было видеть в качестве пассажиров пожилых епископов, мусульманских «ходжа», детей и даже женщин с грудными младенцами.
В 1929 году воздушные линии увеличились; летали уже по трем маршрутам: Белград – Загреб, Загреб – Гранц – Вена, Загреб – Скоплие. В 1930 году линия Белград – Скоплие была продолжена до Салоников. Эта последняя линия имеет огромное значение, как естественный путь, по долинам рек, без пересечения горных хребтов, связующий Европу с Азией. Образовались новые линии Белград – Сараев – Подгорица и Загреб – Сушак (около Фиуме).
В 1931 году предполагается к открытию еще новая линия вдоль Адриатического моря, но, ввиду чрезвычайно гористой и пересеченной местности, на этой линии будут работать трехмоторные самолеты.
В настоящее время в Париже В.И. Стрижевский принимает самолет «Фарман-306» с тремя моторами Аоррэн 240 л. с., для 8 пассажиров, с радиотелеграфной и радиотелефонной установкой, на котором и предполагает перелететь в Югославию.
За три прошедших года самолетами общества «Аэропут» пройдено более 600 000 километров, достигнута регулярность движения по расписанию – 99 процентов, и не было ни одной катастрофы и ни одной крупной аварии. Подобный результат работы югославских линий при сравнении с работой аэролиний в других государствах надо признать отличным.
Молодое Югославское государство приобрело очень ценный опыт по работе воздушных линий, который теперь позволит значительно расширить воздушные сообщения и увеличить их интенсивность.
Заслуга же блестящих русских летчиков Стрижевского, Никитина и Ярошенко будет отмечена навсегда в развитии гражданской авиации в Югославии.
Е. Обозненко135Из прошлого136
Куда не закидывала русского человека в эти годы капризная судьба… Так, совершенно неожиданно для себя, весь личный состав одной из наших конных батарей очутился на службе в пограничной страже на границе с Албанией. Галлиполи, Салоники, Гевгели, Дубровник и, наконец, небольшой и заброшенный черногорский порт Бар на побережье Адриатического моря – вот краткий маршрут скитаний, приведший нас в результате к месту новой и необычной по местным условиям жизни. Из Бара по миниатюрной железной дороге, единственной в те времена в Черногории, мы прибыли в центр нашего нового сосредоточения – в городок Вирпазар, расположенный на самом берегу Скадарского озера.
Городок этот, как показывает его название, являлся центральным по отношению к окружающим его селам базаром и состоял всего из нескольких домов, расположенных вокруг небольшой площади, посередине которой возвышался колодезь. Почти в каждом из этих домов было по одной кафане, а два изображали собой даже нечто вроде гостиниц, причем вход в одну из них был почему-то прямо через окно по приставной лестнице.
Мрачно и пусто было в унылом местечке, заброшенном среди неприветливой природы. Лишь один раз в неделю, а именно в пятницу, в базарный день, оживлялся этот странный городок, заполнявшийся тогда до отказа окрестным народом в живописных праздничных одеяниях, напоминавших так живо ушедшую в вечность героическую старину. Бойко торговали в этот день все кафаны, и веселый, непривычный еще для нашего уха гул черногорской толпы далеко разносился по озеру.
В этом-то городке и поместился штаб нашей «четы», заняв для себя небольшой полуразрушенный замок, построенный на скале, возвышающейся над городом. Пограничные же посты были выброшены вперед по озеру, начиная от реки Бояна и дальше, почти до Плавницы.
Скадарское озеро – обширное, вечно волнующееся и глубокое, замкнутое среди каменистых, лишенных растительности скал – производило угрюмое впечатление. Серо-мутные воды его никогда не бывали в спокойном состоянии. Как будто какая-то подземная сила непрестанно терзала его недра, и даже в тихие ночи, казалось, какой-то неясный и неведомый шум шел от озера… Озеро было богато рыбой, в особенности «уклевой», улов которой составлял единственный промысел, кормивший все прибрежное население. Пограничные посты расположились вдоль берега по разбросанным здесь небольшим рыбачьим поселкам, в большинстве случаев состоявшим из десятка убогих, сложенных из дикого камня хижин. Бедная природа, бедные люди и чувство полной заброшенности и оторванности от всего мира на первых порах буквально подавили нас своей безысходностью. Однако очень скоро мы вполне освоились с новой обстановкой. Быстро привыкает ко всему русский человек и даже в самом унылом и безотрадном положении все же умеет находить некоторые светлые, что-то обещающие проблески.
Через какой-нибудь месяц мы уже свободно объяснялись на местном языке, изучили окрестности, научились ходить по голым каменистым тропинкам и совершенно овладели премудростью управления здешними тяжелыми и неуклюжими лодками. Жизнь не казалась уже невыносимой и неинтересной, как раньше. Наладилась связь с Вирпазаром, открылась возможность получать русские книги и несколько улучшилась бытовая сторона жизни. Словом, жить стало легче.
Сама служба, в общем, не была очень обременительна и заключалась, главным образом, в патрулировании между постами по суше и по воде.
Пограничная полоса с Албанией в те времена была наводнена и контрабандистами, и оперирующими здесь разбойничьими шайками. Особенно печальной известностью пользовался некий Савва Распопович, за головой которого тщетно охотилась многочисленная жандармерия. Трем нашим солдатам как-то пришлось познакомиться довольно близко с этой своего рода знаменитостью. Для одного из них это знакомство кончилось весьма трагически; двое других отделались сравнительно благополучно.