Меня предупредили еще раньше, что на вокзале в Константинополе надо быть особенно осторожным со своим багажом, и это предупреждение было не лишнее. Еще не успел поезд подойти к платформе, как в вагон врываются несколько носильщиков, ругаясь и отпихивая один другого, – они буквально вырывают багаж из ваших рук, даже не спрашивая вашего согласия. После недолгой борьбы я сохранил свои вещи и предпочитал нести их сам, чем вызвал у этих бандитов большое возмущение и разочарование.
Как результат Версальского мира, Константинополь был оккупирован англичанами, французами, итальянцами и даже греками. Вокзал в Стамбуле (часть города, где жили главным образом турки) являлся тупиком железнодорожной сети, связывающей Европу с Константинополем. Чтобы попасть в другие части города – Торговую Палату и нагорную Пера (где главным образом жили греки), – надо было перейти мост, перекинутый через Золотой Рог (залив Босфора). По правую сторону от моста находились пристани пароходов, совершавших рейсы между городом и Скутари на азиатском берегу, где было большое кладбище, и Принцевыми островами и далее. От этих пароходов шел дым, который преследовал всех шедших по мосту. Чтобы перейти мост, надо было платить особую таксу (гроши), для чего на тротуарах при входе на мост с обеих сторон стояли особые сборщики с кружками, и сзади них – особый контролер, задачей которого было следить, чтобы эта монета попадала бы в кружки, а не в карманы сборщиков, а также ловля уклоняющихся от этой повинности. Можно было подняться в город на грязном, но довольно вместительном фуникулере или же пешком по Галатской лестнице, которая начиналась внизу, в Галате, и кончалась наверху, около улицы Пера. На этой лестнице шла очень оживленная торговля всем чем попало, немало русских продавали здесь и свои вещи, и свои изделия.
Отношение иностранцев-союзников к русским в общем было благожелательное, но русские все же ожидали большего. Что же касается местного населения, то можно с уверенностью сказать, что турки относились очень хорошо и русские военные в форме могли появляться во всех частях города, даже в Азиатской части (Скутари), чего не могли себе позволить другие иностранцы, так как на них часто нападали, преимущественно по ночам. Часто входя во двор мечетей, где почти всегда помещались кофейни, можно было видеть приветственные жесты турок и возгласы: «Урус карош!»
Нашим посланником был Нератов, секретари – Извольский и князь Гагарин. Военным агентом – генерал Чертков43, которому генерал Врангель поручил организовать вывоз беженцев на Балканы. Генерал барон Нолькен44 был привлечен к работе по агентуре, но его работа главным образом выражалась в наборе переводчиков для сопровождения полицейских патрулей и улаживания всяких недоразумений между русскими и иностранцами.
В смысле продовольствия в Константинополе было полное изобилие плодов земных, главным образом было много всяких сладостей в виде жирных сладких пирожков. Но цены на все были очень высокие по сравнению с ценами в Европе. Турецкий фунт котировался очень дорого, и за обед в среднем ресторане платили около половины турецкого фунта. Деньги были бумажные, кроме мелких монет, причем, как и всюду на Балканах, чрезвычайно грязные и рваные, особенно такие ходкие, как 2 с половиной пиастра (юс пара).
Торговля шла и днем и вечером, и парикмахерские были открыты даже 24 часа в сутки. Турки очень любили бродить по ночам и питаться пирожками и бараньими головами, которые разносчики разносили всюду, особенно в районе Золотого Рога. Население было чрезвычайно смешанное, и теперь к нему прибавилось еще большое количество русских беженцев из Крыма и из Новороссийска, которых было, так же как в Белграде, очень легко узнать среди этой разношерстной толпы. Особенно много русских толпилось во дворе русского посольства на улице Пера.
С приездом русских в городе появилось много русских ресторанов с русскими названиями, русский театр (оперетка) под открытым небом, ночные кабаре и пр. Вообще же изобретательность и находчивость русских была поразительна. В Стамбуле, где жили почти одни турки, наши предприимчивые сородичи открыли бега тараканов с тотализатором, который приносил немало дохода владельцам этих бегов.
Нельзя сказать, чтобы все мои путешествия проходили гладко. Пришлось и «посидеть», и пережить несколько неприятных моментов. Первая неприятность произошла на небольшой железнодорожной станции в Турции. Я возвращался из Константинополя в Белград и спокойно дремал в своем купе, как вдруг в него вошел французский офицер в сопровождении жандарма (он догнал нас на скором поезде «Ориент-Экспресс», который на этой станции обогнал наш поезд). Проверив мои документы, офицер назвал себя – он оказался инспектором специальной полиции – и предложил мне сойти с поезда со всем моим багажом, который он в помещении вокзала вскрыл и бегло прочитал всю корреспонденцию, не исключая и частных писем генерала Врангеля к его жене, проживавшей в то время в Венгрии. Он мне сообщил, что лично я свободен, но всю почту он арестовывает. Так как обратного поезда в этот день не было, нам пришлось просидеть на этой станции всю ночь, и лишь на следующий день мы вернулись обратно в Константинополь. Я немедленно отправился в наше посольство и доложил об этом инциденте нашему послу Нератову. Последний, я знаю, заявил протест, в результате чего часть почты ему вернули через два дня, а часть оставалась долгое время задержанной.
В это время в Болгарии вспыхнула железнодорожная забастовка, и мне было предложено вернуться в Белград через Салоники. Я сел на пароход Триестинского Ллойда «Африка» и в результате проделал прекрасное морское путешествие по Мраморному морю. Затем мы заходили в Дедеагач и Каваллу, где пароход долго грузился табаком.
Меня предупредили, что в Греции, особенно в Салониках, очень рискованно оставлять багаж на хранение, и поэтому я с пристани прямо проехал через грязный и пыльный город на не менее грязный вокзал и вечером сел в поезд, отходивший на Белград. Перед отходом поезда на каждую площадку вагона стали один-два вооруженных русских офицера, которые на мой вопрос, что означает их присутствие здесь, ответили мне, что они являются охраной пассажирских поездов от грабежей разбойничьих банд, которыми полна эта горная местность около Салоник. Конвой этот сопровождал ежедневно поезда в оба конца.
Вторая неприятность случилась позже в Болгарии. Возвращаясь из Константинополя, я, как обычно, на сутки задержался в Софии и попал в очередной политический переворот. Правительство Стамболийского пало, и власть перешла в руки левых. Я ужинал у нашего военного представителя, генерала Ронжина, у которого в этот вечер собралась компания поиграть в карты. Среди присутствующих находился и начальник болгарской полиции, к которому генерал Ронжин обратился с таким вопросом: «Ведь вы не будете чинить препятствий к переезду через границу нашему курьеру?» На это начальник полиции заверил генерала, что он никаких распоряжений по этому вопросу не получал и что я могу свободно продолжать свой путь. Прощаясь же со мной, генерал Ронжин сказал мне: «Не верю им и поэтому ограничусь самой малой почтой».
Я благополучно выехал из Софии. На вокзале меня, как всегда, провожал некто Герман. Этот Герман носил форму русского солдата, вернее, санитара и делал на вокзале много одолжений не только мне, но и многим беженцам, проезжавшим через Софию. Всегда очень услужливый, он был незаменим в тех случаях, когда нужно было достать билет на поезд, место в вагоне, комнату в гостинице и пр., причем всякий раз отказывался от каких-либо вознаграждений. Это ставило меня в необходимость привозить ему какие-нибудь подарки. По моей же просьбе генерал Врангель наградил его серебряной медалью с надписью «За усердие», которую Герман носил с гордостью. Как-то в одну из моих поездок Герман, провожая меня на вокзал, просил моего разрешения сфотографировать меня в окне вагона, что и исполнил. Эта фотография до сих пор хранится у меня.
Доехав до границы (станция Драгоман), я был арестован болгарским полицейским в штатском платье. Его сопровождал некий господин Гайкин, русский, о котором говорили, что он бывший морской офицер и ныне служит у большевиков. Перерыв все мои вещи, но не тронув дипломатической почты, полицейский забрал у меня рубашку, двести французских франков и плитку шоколада. Этот болгарский страж порядка забрал также несколько бриллиантов, которые мне дала одна знакомая дама в Белграде с просьбой продать их в Константинополе и которые я вез обратно, так как продать их там не удалось. Я заявил Гайкину мой энергичный протест относительно этих бриллиантов, указывая, что эти вещи не мои, и в результате переговоров Гайкина с полицейским последний вернул их мне, присвоив себе все остальное.
Поздно вечером меня доставили обратно в Софию, где привезли в помещение градоначальника и заперли в его кабинете. Там я провел трое суток, сильно страдая по ночам от громадного количества насекомых. Я был в отчаянии от неизвестности и от невозможности дать знать генералу Ронжину о моем аресте. На третий день моего заключения (меня отпускали обедать и ужинать в ресторан в сопровождении жандарма) в кабинет неожиданно вошел начальник болгарского Генерального штаба, который на чистом русском языке (он окончил курс Николаевской военной академии в Петербурге) расспросил меня о причине и подробностях моего ареста и обещал оказать полное содействие и взять меня под свою защиту. На следующий день меня вызвали на допрос в Главный суд, где предъявили обвинение в том, что я, будучи арестован, дал полицейскому взятку – двести франков – за то, чтобы меня отпустили. Я рассказал всю правду, и все дело этим и окончилось. Меня доставили на вокзал и в сопровождении жандарма отправили до границы. Небольшая почта, что я вез с собою, как мне помнится, была мне возвращена.
Через месяц я опять спокойно проезжал через Софию, но Германа уже на вокзале не видел, как ни в тот раз, так и в мои последующие поездки. Мне стало ясно, что мой арест был не без его участия и снятая им фотография лишь облегчила ему эту задачу.