На 2 апреля в штабе корпуса (Велико-Тырново) генерал Кутепов назначил съезд старших начальников. Предварительно некоторые из них прибыли ко мне в Свищов, и мы вместе выехали в Тырново. Со мною были: генерал-майоры Фок65, Буров66, Зинкевич67, Ползиков68, Баркалов69, Пешня, Скоблин70, Туркул71, Бредов и полковник Христофоров72. На рассвете 2 апреля, когда поезд наш приближался к станции Павлекени, произошло крушение поезда, вследствие того что были развинчены рельсы. Дело это было рук коммунистов, узнавших о поездке русских начальствующих лиц. К счастью, никто из нас не пострадал. В течение апреля мне, как заместителю генерала Кутепова, пришлось быть в Тырнове еще два раза, вследствие все осложнявшейся для нас обстановки.
В первых числах мая в Софии был произведен обыск у полковника Самохвалова, состоявшего в управлении нашего военного представителя, и затем последовал его арест. При этом обращение с ним было возмутительное, и он подвергался даже побоям.
12 мая генерал Кутепов был вызван болгарскими властями в Софию. Прибыв в военное министерство, к начальнику штаба Болгарской армии Генерального штаба полковнику Топилджикову (окончил в России Академию Генерального штаба), генерал Кутепов оказался арестованным. 14 мая туда же был вызван генерал Шатилов, также там арестованный.
15 мая я прибыл в штаб 1-го армейского корпуса (Велико-Тырново) и вступил во временное командование корпусом.
16 мая генералы Кутепов, Шатилов и наш военный представитель генерал-лейтенант Вязмитинов были высланы из Болгарии. Военным представителем был назначен военно-судебного ведомства генерал-лейтенант И.А. Ронжин.
15 мая болгары оцепили расположение Корниловского полка в Горно-Паничереве, произведя обыск. 16-го они произвели обыск в аптечном складе в Тырнове и в корпусном лазарете в Арбанасе.
Со всех концов Болгарии стали поступать донесения о всевозможных трениях, обысках и арестах. Затем последовало распоряжение болгарских властей о воспрещении чинам Русской Армии проезда по железной дороге без особого на то разрешения властей.
19 июня было получено распоряжение генерала Врангеля о принятии мер к постановке чинов нашей армии на частные работы ввиду материальных затруднений командования.
23 июня заболел начальник штаба корпуса Генерального штаба генерал-майор Штейфон73 и был отправлен в госпиталь на Шипку. Врид начальника штаба я назначил Генштаба генерал-майора Бредова, который прибыл из Свищова 26 июня.
3 июля был произведен обыск в Горной Джумае в Корниловском военном училище, и затем были арестованы и высланы из Болгарии начальник училища Генштаба генерал-майор Георгиевич со старшими чинами училища, в числе 7 человек.
4 июля я выезжал в Софию, где совместно с генералом Е.К. Миллером, командированным туда генералом Врангелем, нашим посланником А.М. Петряевым и генералом Ронжиным нами принимались меры к прекращению творившегося произвола и насилий. К сожалению, наши усилия не имели успеха.
6 июля обыск в городе Белоградчике, в Марковском полку, арест и высылка командира полка генерал-майора Пешни с 12 старшими офицерами. По донесению вступившего во временное командование полковника Емельянова, население города Белоградчика отнеслось очень сочувственно к нам, пыталось даже протестовать, а провожая наших арестованных на вокзале, бросало им цветы.
16 июля в Тырнове болгарские жандармы напали на группу юнкеров Сергиевского артиллерийского училища. В результате нападения юнкер Аабода был убит и 4 юнкера было ранено.
В таких тяжелых условиях приходилось проводить устройство наших чинов на частные работы. Чины корпуса устраивались главным образом на тяжелые работы, преимущественно на шахты, наибольшая из которых была угольная шахта «Мина Перник» к югу от Софии.
Нельзя не отметить, что дисциплина и поведение наших воинских чинов оставались на высоте. Связь со всеми частями корпуса поддерживалась, несмотря на трудности, всевозможными средствами. Для сохранения организационных начал и связи повсеместно образовывались партии отдельных войсковых частей и группы корпуса, со старшими партий и начальниками групп, по назначению.
Отношение к нам болгарского населения в массе оставалось все время хорошее, и только власти на местах, исполняя распоряжения свыше, создавали чрезвычайно тяжелое для нас положение.
Большевикам удалось очень быстро подкупить власть имущих, во главе с премьер-министром Стамболийским, доказательства чего были обнаружены и подтверждены последующим болгарским правительством, сменившим коммунистов 12 июня 1923 года.
Произвол и насилия продолжались и увеличивались. 24 августа было получено донесение от Корниловского полка (Горно-Паничерево) и от Технического батальона (Шумен) о требовании снять форму. 31 августа в Нова-Загоре были избиты 9 молодых офицеров Николаевского инженерного училища. В начале сентября были случаи задержания выдачи корреспонденции, адресованной штабу корпуса.
2 сентября в Велико-Тырнове был арестован инспектор классов Сергиевского артиллерийского училища, полковник Безак74, с несколькими офицерами, без предъявления какого-либо обвинения, и все были отправлены в Варну.
6 сентября днем, когда я находился в штабе корпуса, расположенном в болгарских казармах в Велико-Тырнове, внезапно явился вооруженный отряд болгарской полиции, арестовал меня и всех чинов штаба и опечатал помещение штаба.
7 и 8 сентября я находился под домашним арестом, у себя на квартире, где у меня был произведен обыск, причем были взяты все находившиеся у меня бумаги и сложены в один общий пакет. 9-го я был переведен под стражей в жандармерию, а с вечерним поездом меня и чинов штаба, в числе 45, отправили в Софию. Ко мне был приставлен болгарский офицер, подпоручик Балабанский.
В Софию мы прибыли 10 сентября утром. С вокзала, по указанию болгарского офицера, вместе с ним я отправился в военное министерство. У подпоручика Балабанского был с собой опечатанный пакет взятых у меня бумаг. По прибытии в военное министерство пришлось некоторое время ждать, а затем меня провели к начальнику штаба Болгарской армии Генштаба полковнику Топилджикову, причем я сразу обратил внимание на то, что на письменном столе последнего находился пакет с моими бумагами, уже распечатанный. Встретил меня полковник Топилджиков довольно сухо и затем, перебирая мои бумаги, задал мне вопрос: «Что это опять у вас?» – на что я ответил, что не у нас, а у них происходит что-то совершенно непонятное, и высказал свое возмущение действиями болгарских властей. Полковник сказал мне, что имеются документы, доказывающие наше участие во внутренних делах Болгарии, и при этом показал мне две бумаги из числа взятых у меня при обыске. На одной была подпись генерала Шатилова и печать штаба Главнокомандующего, на другой подпись генерал-майора Бредова, и на них значилась моя пометка в виде буквы «В». Прочитав содержание этих бумаг, совершенно бессмысленных с нашей точки зрения, и увидев скверно подделанное мое «В», я сразу понял, что это были фальшивые бумаги с подделанными подписями и печатью, подсунутые во взятые у меня при обыске бумаги. Я сейчас же с возмущением сказал об этом полковнику Топилджикову. После некоторых дополнительных объяснений между нами полковник стал несколько сдавать свои позиции, я же настаивал на производстве расследования по этому делу. Затем мне было сказано, что все мы, прибывшие из Велико-Тырнова, освобождаемся, но на условиях оставаться в Софии без права выезда, впредь до особого распоряжения. Будучи на свободе, я в тот же день посетил нашего посланника Петряева и генералов Миллера и Ронжина. Решено было действовать.
11 сентября я был у главного секретаря Министерства внутренних дел Коссовского, которого поставил в известность о происшедшем. Затем посетил полковника Топилджикова и секретаря премьер-министра Кисинова.
12 сентября я подал официальное заявление министру правосудия о производстве расследования. В тот же день я, вместе с генералом Ронжиным, был вызван в военное министерство, где полковник Топилджиков объявил нам, что Высший административный Совет решил выслать из Болгарии меня и некоторых старших чинов штаба корпуса, но время высылки не было указано.
Днем, когда я находился в ресторане «Шишман», куда был приглашен председателем Всероссийского Земского Союза А.С. Хрипуновым, приехавшим из Парижа, мне было подано письмо от Щеглова, офицера, исключенного из армии по суду, с просьбой принять его по весьма важному делу. Щеглов ожидал моего ответа при входе в ресторан. Я вышел к нему, но, не находя возможным вести с ним разговор в такой обстановке, назначил ему свидание у себя в гостинице в 7 часов вечера. В назначенное время Щеглов прибыл. На мой вопрос, какое же у него важное дело, Щеглов ответил, что он уполномочен советской властью предложить мне, как командующему в настоящее время 1-м армейским корпусом, перейти со всем корпусом к ним, причем советская власть гарантирует оставление в неприкосновенности всей организации и состава корпуса, во главе со мною и всеми начальствующими лицами. Подобная наглость, естественно, вызвала желание выгнать этого предателя, ибо в наших условиях большего сделать было нельзя. Но тут же у меня явилась мысль попробовать добыть от Щеглова некоторые сведения, могущие быть нам полезными. Я стал задавать ему вопросы. Прежде всего – как советская власть может распоряжаться в чужой стране, в Болгарии? На что Щеглов ответил: «Болгарское правительство у нас в руках». Затем он признался, что это советская организация в Болгарии сфабриковала все фальшивые документы и потребовала нашего ареста. Учитывая важность этих признаний, в особенности если бы их мог услышать представитель болгарского правительства, я сказал Щеглову, что сразу не могу дать ему ответа на сделанное предложение, и просил его прибыть ко мне на следующий день, то есть 14 сентября, в 6 часов вечера, на что он, видимо с радостью, согласился.