…Очень грустно всё переживаю. Не могу защитить население, вижу, что они лишаются последнего, и не могу прекратить своеволие солдат. И вообще мне очень тяжело видеть этот новый, неизвестный мне, облик немецкого солдата, без всякого человеческого чувства, который, имея больше, чем нужно для пропитания, отбирает последнее от женщин и детей. Меня всего переворачивает, возмущает, оскорбляет, и я ничего не могу сделать и должен с ними служить…
…Егор спрашивает, почему немецкие солдаты пукают при людях, не стесняясь? Отвечаю: много едят, наверное. Он: ну да, но ведь культура же у них, говорят?
…Меня поражают наши немцы своим невежеством и отсутствием воображения: они ничего, как будто, ни про Россию, ни про большевизм не слыхали… спрашивают: кто был Пушкин, коммунист? Они смотрят на население, как на своих прирождённых слуг.
Появились больные сыпным тифом солдаты, по этому случаю большое беспокойство… У немцев нет никакого терпения, ни понимания природы и обстановки, — хотят, чтобы дороги здесь были, как в Германии. Был ветеринар, осматривал лошадей. В нашей дивизии из 6 тысяч лошадей только за март пало 1100… на фронте плохо. Пехота стоит днем и ночью в открытом поле, все мокрые. Не хватает унтер-офицеров, новых солдат надо гнать вперед, никакого воодушевления. Как все исказила пропаганда и как вредно для здоровья страны — отсутствие свободного голоса. Ведь, как и у советов, все в руках партии, все говорится и пишется по указке, все восхваляется до небес, когда на самом деле совсем не то… Зимнюю кампанию называют страшной катастрофой, солдаты оказались без позиций, без одежды и без соответствующей техники на сорокоградусном морозе…
Два месяца, как мы пришли сюда. Сегодня опять прекрасный жаркий день. Снег тает на глазах и его осталось очень немного. Еще немного и начнет подсыхать. Сидел и даже поспал на скамейке, на огороде, после обеда. Сразу охватили грустные думы — отдал себе отчет, где я и что я. Не говоря про все ужасное прошлое и разорение от войны (которая еще не кончилось), ужасно думать о будущем России. Украина отделена вплоть до Дона, финны на севере, румыны на юге, о русском правительстве, о русских, о русских интересах — ни слова… Ошибка политическая от незнания России, а главное от высокомерия, нехристианского, нечеловеческого отношения к другому человеку, если он не немец…
…Ужасно, как немцы всюду вызывают к себе нелюбовь. И не только оттого, что они победители, конечно, а потому, что их отношение к другим какое-то неприятное. Вспоминаю слова Достоевского, что все народы самодовольны, но всех неприятнее немцы, каким-то тупым самодовольством…
Немцы ведут войну с комфортом, с клейкой бумагой и кисеёй от мух! И вся их тактика основана на страшном техническом преимуществе. Так было в 1914–1918-ом годах, так и теперь. Мы их дубиной, а они нас — пулемётом. Солдат они берегут, кормят хорошо, одевают хорошо, живут тоже в хороших условиях. Ездят в отпуск, получают и отсылают письма и посылки, не изнуряют работой, наоборот, тут все живут как на летнем отдыхе. И наступают они только тогда, когда имеют страшное техническое преимущество и могут буквально раздавить противника без пролития крови…
Вот дожил до Пасхи, был у заутрени и обедни и не получил той радости, которую ожидал… Из наших русских никто не пожелал идти. Я, правда, не настаивал, а только объявил, что будет служба и сразу ушел. Вообще считаю, что детей надо учить Закону Божьему и приучать к церкви, но с любовью, показывая пример, увлекая своей любовью к храму, к молитве, а никак не принуждая… Уже по дороге встретил группы девушек в беленьких платочках и прифранченных и даже целые толпы жителей, направляющихся в церковь. Это все шли из рабочих лагерей. Когда мы пришли, церковь была переполнена так, что буквально яблоку было негде упасть. Я с трудом прошел вперед на клирос, мое место было занято… Меня не обрадовала эта толпа, мне была куда милей служба в полупустой церкви. Раздражали и немецкие солдаты, приведшие жителей из рабочих батальонов и тоже вошедшие в церковь… Увидев, что в алтаре стоят немецкие солдаты, я выгнал их всех в сторожку, где тоже сидели и стояли солдаты. Объявил им всю непристойность их поседения. Они, идиоты, отвечают, что в церкви нет места. То есть до того нетактичные и грубые люди! И еще воображают себя «культуртрегерами»! Истинные ландскнехты! Сказал им, что это алтарь, что они могут быть снаружи или в сторожке, но не в алтаре… При входе в церковь стоял солдат в пилотке, которому я приказал ее снять, что он исполнил с неудовольствием. Их нетактичность не имеет границ. На меня это страшно действует, и все мое радостное ожидание испарилось из-за этих мелочей. Или, может быть, эти мелочи, вместе взятые, были грубыми ударами по моему национальному православному чувству? Напомнили мне о том ужасном унижении и бездне, в которую низверглась Россия?
…Тут задержалась немецкая часть СС, с черепом и костями, которые бесчинствовали, пьянствовали, насиловали женщин и буквально ограбили всё население. Забирали не только валенки, тулупы, кур, поросят, но взламывали сундуки, били, угрожали и т. д. Вообще, немецкие солдаты оказались не теми, что мы думали, сидя во Франции, и ведут грабёж населения без зазрения совести… Это разложение, а не новая Европа.
Репин и большевики
Илья Репин стал знаменитым еще при царе, что не помешало объявить его в советские времена корифеем реалистической живописи. Однако в СССР некоторые подробности его биографии были неизвестны, т. к. он оказался за границей, отказался от всех приглашений вернуться и умер на тогдашней территории Финляндии.
Родился Илья Ефимович в 1844 году в Чугуеве в семье военного поселянина-кантониста, занимавшегося торговлей. Сам он говорил, что его род восходит к московским стрельцам. Яркий талант художника у Репина проявился еще в детстве, он учился у иконописца, писал иконы для церквей и портреты. В 1863 году уехал в Петербург, где поступил в Академию художеств. Там сразу отличился, получил при окончании Большую золотую медаль и был отправлен, как тогда водилось, в командировку за границу во Францию и Италию. Однако Италия ему не понравилась. «Что вам сказать о пресловутом Риме? — писал он домой. — Ведь мне он совсем не нравится. Отживший, мертвый город…»
Вернувшись на родину, Репин стал членом Товарищества передвижных художественных выставок, где собрались живописцы, стремившиеся изображать реальную жизнь. Впрочем, Репин стал известным еще до этого, написав еще в стенах Академии поразившую всех картину «Бурлаки на Волге». Он создает картины, пронизанные симпатией к революционерам: «Под конвоем», «Арест пропагандиста», «Не ждали», «Отказ от исповеди», вызвавшие горячие симпатии «прогрессивной общественности». Позднее, в СССР за эти полотна его стали называть примером «гневного протеста против царизма», а его самого «борцом с самодержавием», начали изучать его творчество в школах и академиях. Одновременно Репин пишет яркие и выразительные портреты современников: Льва Толстого, Мусоргского, Писемского. Однако власть пыталась с ним заигрывать. По ее заказу Репин пишет огромное полотно «Заседание Государственного совета». Всеобщий восторг вызывает его озорная картина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Постепенно Репин богатеет, покупает дом, земельный участок в Куоккола под Петербургом, в банке на его счету, как он сам потом признавался, скапливаются 200 тысяч рублей.
В Куоккале он строит особняк — «Пенаты», где и стал постоянно жить, лишь временами приезжая в Петербург. После революции, когда эта территория отошла к Финляндии, получившей независимость, Репин автоматически оказался за границей. Он восхищался Финляндией, а ее столицу Гельсингфорс (Хельсинки) называл «кусочком Парижа». В 1919 году он подарил Обществу художников Финляндии 23 работы русских художников, в том числе 7 собственных картин. Финские художники избрали Репина почетным членом Общества художников Финляндии.
Дело в ОГПУ
Репин негативно относился к Николаю II, называл его «гнусным варваром», мечтал, что «эта мерзость рухнет». Поэтому он с восторгом встретил Февральскую революцию, писал портрет Троцкого, восхищаясь им. «Какая сложная, гениальная натура! Вот человек родился Наполеоном: какой талант, какая энергия!», — писал Репин, увлеченно работая над портретом. Но когда власть захватили большевики, художник опомнился и стал горько жалеть о былых временах. Особенно, когда все его имущество в России, в том числе банковские вклады, были конфискованы. На старости лет Репин практически оказался нищим. Мало того, унизительным преследованиям подверглись его оставшиеся «при большевиках» родственники. В «деле Репина», хранившемся в архивах ОГПУ, сохранилась справка, в которой говорится, что у его сестры произведен обыск, «описано все имущество, включая и надетое на теле белье, детские пеленки и т. п.», а также ей было велено лично отправиться возить лес. Затем пожилая женщина была вызвана в сельсовет для заполнения анкеты на предмет выселения в Сибирь.
Художника возмущало произведенное большевиками изменение русской орфографии. «Это безграмотно, это неправильно, это величайшее надругательство над русским языком. Нет, нет, с этим я никогда не соглашусь!» Когда на конвертах писем из СССР писали его фамилию в новой орфографии, он с яростью возвращал письма на почту, не читая, с заявлением, что «такой здесь не проживает».
По приказу Сталина
Чтобы поднять свой престиж в мире, большевики тогда всячески старались вернуть в СССР бежавших от революции русских знаменитостей: Бунина, Горького, Шаляпина, Куприна, в том числе и Репина. Сталин лично написал Ворошилову (который информировал его о бедственном положении художника): «Клим! Я думаю, что Соввласть должна поддержать Репина всемерно».