Русская басня — страница 16 из 89

                    Согласен был закон.

            Я крепко в том стояти буду,

                  Что счастья.......

И праведного там не может быть указа

                           Между людей,

Где равных множество владеющих судей;

Где много мамушек, так там дитя без глаза.

Не о невольниках я это говорю,

Но лишь о подданных во вольности царю.


НЕДОСТАТОК ВРЕМЕНИ

                     Жив праздности в уделе,

                     И в день ни во един

                     Не упражнялся в деле

Какой-то молодой и глупый господин.

Гораздо, кажется, там качества упруги,

Где нет отечеству ни малыя услуги.

             На что родится человек,

Когда проводит он во тунеядстве век?

Он член ли общества? Моя на это справка,

             Внесенная во протокол:

             Не член он тела — бородавка,

Не древо в роще он, но иссушенный кол:

                     Не человек, но вол,

                     Которого не жарят,

И бог то ведает, за что его боярят.

                     Мне мнится, без причин

                     К таким прилог и чин.

                     Могу ль я чтить урода,

                     Которого природа

                     Произвела ослом?

Не знаю, для чего щадит таких и гром,

Такой и мыслию до дел не достигает,

             Единой праздности он друг;

Но ту свою вину на время возлагает;

Он только говорит: «Сегодня недосуг».

А что ему дела во тунеядстве — бремя,

             На время он вину кладет,

Болтая: времени ему ко делу нет.

Пришло к нему часу в десятом Время.

                                 Он спит,

                                 Храпит;

             Приему Время не находит

                             И прочь отходит.

В одиннадцать часов пьет чай, табак курит

             И ничего не говорит.

Так Времени его способный час неведом.

В двенадцать он часов пирует за обедом;

                             Потом он спит,

                             Опять храпит;

А под вечер болван он, сидя, убирает,

      Не мысли, волосы приводит в лад,

  И в сонмищи публичны едет гад,

             И после в карты проиграет.

                     Несчастлив этот град,

Где всякий день почти и клоб и маскерад.

М.М. Херасков

СОРОКА В ЧУЖИХ ПЕРЬЯХ

Сорока в перья птиц прекрасных убралась,

Как будто вновь она в то время родилась.

Но можно ли одной убором любоваться?

Сестрицам надобно в наряде показаться,

          Отменной выступью пошла

                  И стадо птиц нашла;

          Взгордяся перьями чужими,

                  Ворочалась пред ними,

То подымает нос, то выставляет грудь,

Чтоб лучше тем птиц прочих обмануть.

Но величалась тем Сорока очень мало:

Природной простоты убранство то не скрало,

Могли тотчас обман все птицы угадать.

                  За то, чтоб наказать,

По перышку из ней все начали щипать.

                  Вся тайна оказалась,

Сорока бедная сорокою осталась.


ВОРОНА И ЛИСИЦА

Ворона негде сыр украла

          И с ним везде летала;

Искала места, где б пристойнее ей сесть,

          Чтобы добычу съесть.

          Но на дерьвó лишь села

               И есть хотела,

          Лисица мимо шла;

          Увидя то, к Вороне подошла,

      А сыру всей душой отведать захотела.

      Что ж делать ей теперь?

          Лисица — зверь,

Коль можно было бы, то б на дерьво взлетела,

«Что делать,— думает,— хоть не могу летать,

          Сыр надобно достать».

Вороне поклонясь, вскричала так Лисица:

              «Куда какая птица!

          Хотя пройди весь свет,

          Тебе подобной нет,

Я б целый день с тобой, голубка, просидела,

          Когда бы ты запела,

Изволь-ка песенку какую ты начать,

               А я пойду плясать».

          Ворона впрямь, взгордясь, свой голод позабыла

И, песню затянув, сыр наземь упустила.

Лисица, сыр схватя, не думала плясать,

              Но стала хохотать,

Потом сказала ей: «Вперед ты будь умняе

И знай, что твоего нет голосу гнусняе».


БАБОЧКА И ПЧЕЛА

Покрыта Бабочка узорными крылами

В беседу некогда вступила со пчелами

И тако говорит: «Дивлюся, пчелы, вам,

          Что вы, летая по цветам,

Подобно как и мы, с листочков, рóсу пьете

И соки сладкие из оных достаете;

                С цветочка на цветок

                Всечасно я летаю,

                Но век не обретаю,

                Где спрятан сладкий сок.

Не меньше вашего проворства я имею,

Но меда сладкого достати не умею».

«Напрасно ты хвалить проворство начала,—

         Одна сказала ей Пчела,—

Полезного искать, так нужды нет в убранстве,

В проворстве ничего, а нужда в постоянстве,

         С листочка на листок

         Ты век перелетаешь;

         Как легкий ветерок,

Коснешься до цветка и тотчас покидаешь;

А мы сбираем с них полезные плоды

         За многие труды.

Лишь только оросит всходящая Аврора

         Слезами те сады,

     В которых обитает Флора,

Рассыпанны в полях увидим красоты;

Дают нам сладкий мед и ветви и цветы.

С цветочка на цветок когда бы мы скакали,

Как ныне скачешь ты, то меда б не сыскали».

Ко двум читателям я басенку причел,

В единых — бабочек, в других я вижу пчел.

Одни у книг своих листы перебирают

И, будто бабочки, их смысл и сок теряют;

Другие, в чтение проникнувши умом,

Обогащаются наукой и плодом.



ИСТОЧНИК И РУЧЕЙ

Источник некогда с вершины гор стремился,

Шумящим в быстрине течением гордился,

И в пышности своей Ручей он презирал,

Который светлый ток в долины простирал.

На все его слова сказал он с тишиною:

«Источник! можешь ли за то гнушаться мною,

         Что я в теченье тих,

         А ты опасен, вреден, лих?

Твоим достоинством я сердца не прельщаю,

Хотя передо мной имеешь громкий глас.

Ты землю пустошишь, а я обогащаю,

Так кто ж полезнее для общества из нас?»


ФОНТАННА И РЕЧКА

В средине цветника Фонтанна кверху била

И громко о своих достоинствах трубила,

          А близ ее текла

Река по камешкам: прозрачнее стекла.

Фонтанна гордая, шумя под облаками,

          Сказала так Реке:

«Куда придвинулась ты, лужица, боками?

Не лучше ли б ползла, бедняжка, вдалеке

И поле дикое в своем теченье мыла;

Пожалуй-ка построй себе подале дом.

Ты видишь, какова моя велика сила:

Я там, всходя, реву, где молния и гром.

          А ты в моем соседстве

О подлости своей не мыслишь, ни о бедстве».

Такою гордостью Река огорчена

Фонтанне говорит: «Я ввек не уповала,

Чтобы, в железные трубы заключена,

Бедняжкой ты меня и подлой называла.

Причиной храбрости твоей и высоты,

Что вся, по самые уста, в неволе ты,

А я, последуя в течении природе,

Не знаю пышности, но я теку в свободе».

На подлинник я сей пример оборочу;

Представя тихие с шумящими водами,

Сравнять хочу граждан с большими господами

И ясно докажу... однако не хочу.


ДЕВИЦА И РОЗА

Прекрасной Розе так Ифиза говорила:

«О ты, которую природа сотворила

         Царицею цветов,

Румяностью тебя Аврора озарила,

Зефир любуется красой твоих листов;

Позволь, чтоб я тебе сомнение открыла:

         На что толики красоты,

         Когда всех жалишь ты?

Кто прелестям твоим дерзнет коснуться?

Всяк может красотой притворной обмануться.

Будь столько ты склонна, колико ты мила,

И сколь румяна, будь толико мало зла».

         Смущенная таким советом,

         Сказала Роза сим ответом:

«Ифиза, мне моя упорность дорога,

Колико я колка, толико будь строга;

Без осторожности была бы я несчастна,

Без строгия души краса есть вещь опасна».


МАГНИТ И ЖЕЛЕЗО

В который было век, не ведаю про то,

Железо некогда поссорилось с Магнитом,

Так часто в дружестве, довольно крепко сшитом,

Случается разрыв, и часто ни за что.

          «Что думает Магнит? —

          Железо говорит,—

Что следую за ним, куда Магнит ни ходит,

И так меня, как за нос, водит.

          Не челобитчик я,

          А он ведь не судья.

И можно говорить с Магнитом вольным складом,

          Притом ходить обоим рядом».

Но скоро окончал Магнит с Железом бой,

Придвинулся, влечет, как прежде, за собой.

Возможно ли тому, кто мил, не угождать,

И склонности свои возможно ль побеждать?


МАРТЫШКА ВО ДВОРЯНАХ

          С полфунта накопя умишка,

          Разумной сделалась Мартышка

                 И стала сильно врать;

А этим возгордясь, и морду кверху драть.