Тебе как темная могила!
Какая жизнь твоя!
С утра до вечера ты спишь или зеваешь
И ни о чем не рассуждаешь.
А я
Теперь же, будто на ладони,
Все вижу на версту вокруг
И все пересказать готова. Слушай, друг:
Вот ястреб в облаках за коршуном в погоне;
Здесь ласточка своих птенцов
Питает мухами, добычей пауковой;
Там хитрая лиса цыпленку строит ков;
Там кролика постиг ружья удар громовый;
Здесь кошка давит мышь; а там
Змея впилась в корову;
А далее медведь, разинув пасть багрову,
Ревет и гонится за серной по скалам;
А вот и лютый волк ягненочка терзает...»
«Ах, полно, полно!— Крот болтунью прерывает.—
Утешно ль зрячим быть для ужасов таких?
Довольно и того, что слышал я об них».
ОСЕЛ И КАБАН
Не знаю отчего зазнавшийся Осел
Храбрился, что вражду с Кабаном он завел,
С которым и нельзя иметь ему приязни.
«Что мне Кабан!— Осел рычал,—
Сейчас готов с ним в бой без всякия боязни!»
«Мне в бой с тобой?— Кабан с презрением сказал,—
Несчастный! будь спокоен:
Ты славной смерти не достоин».
ЖАВОРОНОК С ДЕТЬМИ И ЗЕМЛЕДЕЛЕЦ
Пословица у нас: на ближних уповай,
А сам ты не плошай!
И правда; вот пример. В прекрасные дни года,
В которые цветет и нежится природа,
Когда все любится — медведь в лесу густом,
Киты на дне морском,
А жаворонки в поле,—
Не ведаю того, по воле иль неволе,
Но самочка одна,
Из племя жавронков, летала да гуляла
И о влиянии весны не помышляла.
А уж давно весна!
Сдалася наконец природе и она
И матерью еще назваться захотела.
У птичек много ли затей?
Свила во ржи гнездо, снесла яичек, села
И вывела детей.
Рожь выросла, созрела,
А птенчики еще не в силах ни порхать,
Ни корма доставать;
Все матушка ищи. «Ну, детушки, прощайте!
Я за припасом полечу,—
Сказала им она,— а вы здесь примечайте,
Не соберутся ль жать, и тотчас голос дайте;
Так я другое вам пристанище сыщу».
Она лишь из гнезда — пришел хозяин в поле
И сыну говорит: «Ведь рожь и жать пора:
Смотри, как матера!
Ступай же ты, не медля боле,
И попроси друзей на помощь к нам прийти».
«Ах, матушка, лети! Скорее к нам лети!» —
Малютки в страхе запищали.
«Что, что вам сделалось?» — «Ахти! мы все пропали:
Хозяин был, он хочет жать;
Уж сыну и друзей велел на помочь звать».
«А боле ничего?— ответствовала мать.—
Так не к чему спешить: день ночи мудренее.
Вот, детушки, вам корм: покушайте скорее,
Да ляжем с богом спать!» Они того, сего
Клевнули,
Прижались под крыло к родимой и уснули.
Уж день, а из друзей нет в поле никого.
Пичужечка опять пустилась за припасом,
А селянин на рожь;
И мыслит: «На родню сторонний не похож!
Поди-ка, сын мой, добрым часом
Ты к дяде своему да свату поклонись!»
Малютки пуще взволновались
И матери вослед все в голос раскричались:
«Ах! милая, скорей! родима, воротись!!
Уж за родней пошли!»— «Молчите, не пугайтесь!—
Ответствовала мать.— И с богом оставайтесь».
Еще проходит день; хозяин в третий раз
Приходит на поле. «Изрядно учат нас,—
Он сыну говорит,— и дельно! Впредь не станем
С надеждою зевать, а поскорей вспомянем,
Что всякий сам себе вернейший друг и брат;
Ступай же ты назад
И матери скажи с сестрами,
Чтоб на поле пришли с серпами».
А птичка, слыша то, сказала детям так:
«Ну, детки! вот теперь к походу верный знак».
И дети в тот же миг скорей-скорей сбираться;
Расправя крылья, в первый раз
За маткой кое-как вверх, вверх приподниматься
И скрылися из глаз.
ИСТУКАН И ЛИСА
Осел, как скот простой,
Глядит на Истукан пустой
И лижет позолоту;
А хитрая Лиса, взглянувши на работу
Прилежно раза два,
Пошла и говорит: «Прекрасна голова!
Да жаль, что мозгу нет!» Безмозглые вельможи!
Не правда ли, что вы с сим Истуканом схожи?
СВЕРЧКИ
Два обывателя столицы безымянной,
Между собою земляки,
А нацией Сверчки,
Избрали для себя квартирой постоянной
Судейский дом;
Один в передней жил, другой же в кабинете,
И каждый день они видалися тайком.
«Нет лучше нашего хозяина на свете!—
Сказал товарищу Сверчок.—
Как гнется, даром что высок!
Какая кротость в нем! какая добродетель!
И как трудолюбив! Я сам тому свидетель,
Какую кучу он записок отберет,
И что же? Ни одной из них не издерет,
А все за ним тащат!» — «На произвол судьбины!—
Товарищ подхватил.—
Дружок! ты, видно, век в прихожих только жил
И вместо лиц привык рассматривать личины;
Не то бы ты сказал, узнавши кабинет!
В передней барин то, чем хочет он казаться;
А здесь — каким родился в свет:
Богатому служить, пред сильным пресмыкаться;
А до других и дела нет;
Вот нашего ханжи и все тут уложенье!
Оставь же лишнее к нему ты уваженье.
И в обществе людском,
Где многое тебе покажется превратным,
Умей ты различать двух человек в одном:
Парадного с приватным».
ЛЕВ И КОМАР
«Прочь ты, подлейший гад, навоза порожденье!»—
Лев гордый Комару сказал.
«Потише!— отвечал Комар ему,— я мал,
Но сам не меньше горд и не снесу презренье!
Ты царь зверей,
Согласен;
Но мне нимало не ужасен:
Я и Быком верчу, а он тебя сильней».
Сказал и, став трубач, жужжит повестку к бою;
Потом с размашкою, приличною герою,
Встряхнулся, полетел и в шею Льву впился:
У Льва глаз кровью налился;
Из пасти пена бьет, зубами он скрежещет,
Ревет, и все вокруг уходит и трепещет!
От Комара всеобщий страх!
Он в тысячи местах,
И в шею, и в бока, и в брюхо Льва кусает,
И даже в глубь ноздри влетает!
Тогда несчастный Лев, в страданьи выше сил,
Как бешеный вкруг чресл хвостом своим забил
И начал грызть себя; потом... лишившись мочи.
Упал и грозные навек смыкает очи.
Крылатый богатырь тут пуще зажужжал
И всюду разглашать о подвигах помчался;
Но скоро сам попал
В засаду к Пауку и с жизнию расстался.
Увы! в юдоли слез неверен каждый шаг;
От злобы, от беды, когда и где в покое?
Опасен крупный враг,
А мелкий часто вдвое.
ИСКАТЕЛИ ФОРТУНЫ
Кто на своем веку Фортуны не искал?
Что, если б силою волшебною какою
Всевидящим я стал
И вдруг открылись предо мною
Все те, которые и едут, и ползут,
И скачут, и плывут,
Из царства в царство рыщут
И дочери Судьбы отменной красоты
Иль убегающей мечты
Без отдыха столь жадно ищут?
Бедняжки! Жаль мне их: уж, кажется, в руках...
Уж сердце в восхищеньи бьется...
Вот только что схватить... хоть как, так увернется
И в тысяче уже верстах!
«Возможно ль,— многие, я слышу, рассуждают,—
Давно ль такой-то в нас искал?
А ныне как он пышен стал!
Он в счастии растет, а нас за грязь кидают!
Чем хуже мы его?» Пусть лучше во сто раз,
Но что ваш ум и всё? Фортуна ведь без глаз;
А к этому прибавим:
Чин стоит ли того, что для него оставим
Покой, покой души, дар, лучший всех даров,
Который в древности уделом был богов?
Фортуна — женщина! Умерьте вашу ласку,
Не бегайте за ней, сама смягчится к вам.
Так милый Лафонтен давал советы нам
И сказывал в пример почти такую сказку.
В деревне ль, в городке,
Один с другим невдалеке,
Два друга жили;
Ни скудны, ни богаты были.
Один всё счастье ставил в том,
Чтобы нажить огромный дом,
Деревни, знатный чин,— то и во сне лишь видел;
Другой богатств не ненавидел,
Однако ж их и не искал,
А кажду ночь покойно спал.
«Послушай,— друг ему однажды предлагает,—
На родине никто пророком не бывает;
Чего ж и нам здесь ждать? Со временем сумы.
Поедем лучше мы
Искать себе добра; войти, сказать умеем;
Авось и мы найдем, авось разбогатеем».
«Ступай,— сказал другой,—
А я остануся: мне дорог мой покой,
И буду спать, пока мой друг не возвратится».
Тщеславный этому дивится
И едет. На пути встречает цепи гор,
Встречает много рек, и напоследок встретил