Русская басня — страница 70 из 89

        Тем, что бедняжек захватили

           И дочиста обрили,

А сами вдвое хоть богаче шерстью были —

Не поступилися своим ни волоском;

Напротив, всяк из них, кто близко тут случился,

        Из той же дани поживился —

И на зиму себе запасся тюфяком.


ТРИ МУЖИКА

Три Мужика зашли в деревню ночевать.

Здесь, в Питере, они извозом промышляли;

             Поработáли, погуляли

И путь теперь домой на родину держали.

А так как Мужичок не любит тощий спать,

То ужинать себе спросили гости наши.

      В деревне что за разносол:

Поставили пустых им чашку щей на стол,

Да хлеба подали, да, что осталось, каши.

Не то бы в Питере,— да не о том уж речь;

      Все лучше, чем голодным лечь.

      Вот Мужички перекрестились

            И к чаше приютились.

      Как тут один, посмéтливей из них.

Увидя, что всего немного для троих,

Смекнул, как делом тем поправить

(Где силой взять нельзя, там надо полукавить),

«Ребята,— говорит,— вы знаете Фому,

Ведь в нынешний набор забреют лоб ему».

«Какой набор?» — «Да так. Есть слух — война с Китаем,

Наш Батюшка велел взять дань с Китайцев чаем».

Тут двое принялись судить и рассуждать

(Они же грамоте, к несчастью, знали:

      Газеты и, подчас, реляции читали).

Как быть войне, кому повелевать.

Пустилися мои ребята в разговоры,

              Пошли догадки, толки, споры;

      А наш того, лукавец, и хотел:

    Пока они судили, да рядили,

              Да вóйска разводили,

Он ни гугу — и щи и кашу, все приел.

              Иному, до чего нет дела,

О том толкует он охотнее всего,

Что будет с Индией, когда и от чего,

              Так ясно для него;

      А поглядишь — у самого

      Деревня между глаз сгорела.


ПАСТУХ

У Саввы, пастуха (он барских пас овец),

              Вдруг убывать овечки стали.

                    Наш молодец

              В кручине и печали:

      Всем плачется и распускает толк,

         Что страшный показался волк,

      Что начал он овец таскать из стада

                    И беспощадно их дерет.

         «И не диковина,— твердит народ,—

      Какая от волков овцам пощада!»

              Вот волка стали стеречи.

         Но отчего ж у Саввушки в печи

   То щи с бараниной, то бок бараний с кашей?

              (Из поваренок, за грехи,

      В деревню он был сослан в пастухи:

   Так кухня у него немножко схожа с нашей.)

   За волком поиски; клянет его весь свет;

   Обшарили весь лес,— а волка следу нет.

Друзья! Пустой ваш труд: на волка только слава,

             А ест овец-то — Савва.


БЕЛКА

В деревне, в праздник, под окном

              Помещичьих хорóм

                  Народ толпился.

На Белку в колесе зевал он и дивился.

Вблизи с березы ей дивился тоже Дрозд:

Так бегала она, что лапки лишь мелькали

      И раздувался пышный хвост.

«Землячка старая,— спросил тут Дрозд,— нельзя ли

      Сказать, чтó делаешь ты здесь?»

«Ох, милый друг! тружусь день весь:

Я по делам гонцом у барина большого;

      Ну, некогда ни пить, ни есть,

      Ни даже духу перевесть».

И Белка в колесе бежать пустилась снова.

«Да,— улетая, Дрозд сказал,— то ясно мне,

Что ты бежишь, а всё на том же ты окне»

      Посмотришь на дельца иного:

Хлопочет, мечется, ему дивятся все:

      Он, кажется, из кожи рвется,

Да только все вперед не подается,

      Как Белка в колесе.



МЫШИ

      «Сестрица! знаешь ли, беда! —

На корабле Мышь Мыши говорила,—

Ведь оказалась течь: внизу у нас вода

                    Чуть не хватила

                До самого мне рыла.

(А правда, так она лишь лапки замочила.)

      И чтó диковинки — наш капитан

                   Или с похмелья, или пьян.

Матросы все — один ленивее другого;

                Ну, словом, нет порядку никакого.

      Сейчас кричала я во весь народ,

      Что ко дну наш корабль идет:

Куда! — Никто и ухом не ведет,

Как будто б ложные я распускала вести;

А ясно — только в трюм лишь стоит заглянуть,

      Что кораблю часа не дотянуть.

Сестрица! Неужли нам гибнуть с ними вместе!

Пойдем же, кинемся скорее с корабля;

                  Авось недалеко земля!»

Тут в Океан мои затейницы спрыгнули

                  И — утонули;

А наш корабль, рукой искусною водим,

Достигнул пристани и цел и невредим.

      Теперь пойдут вопросы:

А что же капитан, и течь, и что матросы?

                 Течь слабая, и та

                 В минуту унята;

      А остальное — клевета.


ЛИСА

    Зимой, ранехонько, близ жѝла,

Лиса у проруби пила в большой мороз.

Меж тем оплошность ли, судьба ль (не в этом сила),

    Но — кончик хвостика Лисица замочила,

          И ко льду он примерз.

    Беда невелика, легко б ее поправить:

          Рвануться только посильней

И волосков хотя десятка два оставить,

         Но до людей

      Домой убраться поскорей.

    Да как испортить хвост? А хвост такой пушистый,

              Раскидистый и золотистый!

    Нет, лучше подождать — ведь спит еще народ;

    А между тем авось и оттепель придет,

         Так хвост от проруби оттает.

    Вот ждет-пождет, а хвост лишь боле примерзает.

         Глядит — и день светает,

    Народ шевéлится, и слышны голоса.

              Тут бедная моя Лиса

              Туда-сюда метаться;

Но уж от проруби не может оторваться.

По счастью, Волк бежит. «Друг милый! кум! отец!—

Кричит Лиса.— Спаси! Пришел совсем конец!»

         Вот кум остановился —

    И в спáсенье Лисы вступился.

         Прием его был очень прост:

         Он нáчисто отгрыз ей хвост.

    Тут без хвоста домой моя пустилась дура.

    Уж рада, что на ней цела осталась шкура.

Мне кажется, что смысл не темен басни сей:

    Щепотки волосков Лиса не пожалей —

          Остался б хвост у ней.


ВОЛКИ И ОВЦЫ

Овечкам от Волков совсем житья не стало,

       И до того, что наконец

Правительство зверей благие меры взяло

       Вступиться в спáсенье Овец,—

       И учрежден Совет на сей конец.

Большая часть в нем, правда, были Волки;

Но не о всех Волках ведь злые толки.

       Видали и таких Волков, и многократ,—

              Примеры эти не забыты,—

              Которые ходили близко стад

       Смирнехонько — когда бывали сыты.

Так почему ж Волкам в Совете и не быть?

              Хоть надобно Овец оборонить.

       Но и Волков не вовсе ж притеснить,

Вот заседание в глухом лесу открыли;

              Судили, думали, рядили

              И наконец придумали закон.

       Вот вам от слова в слово он:

       «Как скоро Волк у стада забуянит

       И обижать он Овцу станет,

       То Волка тут властна Овца,

             Не разбираючи лица,

Схватить за шиворот и в суд тотчас представить,

       В соседний лес иль в бор».

В законе нечего прибавить, ни убавить.

       Да только я видал: до этих пор,—

Хоть, говорят, Волкам и не спускают,—

Что будь Овца ответчик иль истец,

       А только Волки все-таки Овец

             В леса таскают.


КУКУШКА И ПЕТУХ

«Как, милый Петушок, поешь ты громко, важно!»

      «А ты, Кукушечка, мой свет,

      Как тянешь плавно и протяжно:

Во всем лесу у нас такой певицы нет!»

«Тебя, мой куманек, век слушать я готова».

              «А ты, красавица, божусь,

Лишь только замолчишь, то жду я, не дождусь,

                     Чтоб начала ты снова...

      Отколь такой берется голосок?

                     И чист, и нежен, и высок!..

Да вы уж родом так: собою невелички,

                     А песни, что твой соловей!»

      «Спасибо, кум; зато, по совести моей,

      Поешь ты лучше райской птички,

      На всех ссылаюсь в этом я».

Тут Воробей, случась, примолвил им: «Друзья!

      Хоть вы охрипните, хваля друг дружку,—

                  Все ваша музыка плоха!..»

            За что же, не боясь греха,

            Кукушка хвалит Петуха?

      За то, что хвалит он Кукушку.


ВЕЛЬМОЖА

       Какой-то в древности Вельможа

       С богато убранного ложа

Отправился в страну, где царствует Плутон.

       Сказать простее,— умер он;

И так, как встарь велось, в аду на суд явился.

Тотчас допрос ему: «Чем был ты? где родился?»

«Родился в Персии, а чином был сатрап;

Но так как, живучи, я был здоровьем слаб,

       То сам я областью не правил,

       А все дела секретарю оставил».

«Что ж делал ты?» — «Пил, ел и спал,

Да все подписывал, что он ни подавал».