В новом издании библии кое-где внесены изменения в именах собственных и названиях, кое-где в генеалогии и хронологии. Текст постарались очистить от случайных ошибок и опечаток, которых в предыдущем издании было более чем достаточно.
Наконец, в новоправленной библии несколько обновлен славянский язык, некоторые устаревшие и ставшие уже совсем непонятными слова и обороты заменены более понятными: например, вместо камык — камень, вместо треба — жертва, вместо умоцни — укрепи.
«Каков же конечный вывод из изложенной истории славянского перевода?» — риторически спрашивает П. Юнгеров. И сам же отвечает: «Мы видели чрезвычайное обилие разнообразных его исправлений, руководимых разными методами, средствами и целями, иногда строго обдуманных, иногда очень спешных, иногда со знанием дела и целей, иногда без этого. После изложенной документальной истории славянского перевода трудно утверждать непогрешимость славянского перевода и незыблемость его авторитета. В позднейших экзегетических исследованиях указываются массы неточностей и ошибочных чтений в славянском переводе, и ныне в России не найдется уже ни одного ученого экзегета, который решился бы утверждать, что при изъяснении Библии нужно держаться безусловно одного только славянского перевода».[59]
Глава 4Переводы библии на русский язык
Ранние переводы (до XIX в.)
После того, как христианская церковь сделалась господствующей в Европе, а христианское духовенство приняло характер замкнутой иерархии, наделенной «благодатью священства» и поэтому стоящей вне и над обществом «мирян», духовное сословие стало принимать все меры к тому, чтобы присвоить себе исключительное право читать, проповедовать и толковать библию. Церковь относилась в высшей степени неодобрительно к стремлению мирян непосредственно обращаться к Священному писанию.
Причины понять нетрудно. Как указывал Ф. Энгельс, все реформационные движения с XIII по XVII столетие происходили «под религиозной вывеской» борьбы против католицизма. И библия в большинстве случаев была знаменем в этой борьбе. В библии черпали охранительные идеи феодалы и католическая церковь, в библии же искали и находили обоснование своим идеям и действиям все средневековые ереси, выступавшие против господствующей церкви и феодального строя. В X–XIV вв. богомилы в Болгарии, вальденсы, катары, альбигойцы во Франции и Италии, выступая против социальной несправедливости, ссылались на книги пророков и евангелие, а их общины были организованы по примеру раннехристианских общин, описанных в Деяниях апостолов. Выступая против римской церкви, еретики не признавали и церковного языка — латыни. Из их среды вышел целый ряд переводов библии на народный язык, относящихся к XII–XIV вв. Переводом библии на родной язык занимались Ян Гус в Чехии и Уиклиф в Англии.
Не случайно после осуждения ереси вальденсов на Латеранском вселенском соборе в 1215 г. и на двух последующих соборах — Тулузском (1229 г.) и Везиерском (1233 г.) было вынесено категорическое запрещение мирянам читать библию на народном языке, а собор в Таррагоне в 1234 г. объявил еретиком каждого, кто, имея у себя такую библию, в восьмидневный срок не сдаст ее своему епископу для сожжения. Позже, в эпоху Реформации, римская курия издала сочинения кардинала Гезия «Об употреблении слова Божия» (De expresso verbo Dei), где недвусмысленно заявлялось, что «дозволять народу читать Библию — значит давать святыню псам и метать бисер перед свиньями».
В период Реформации важную роль сыграл перевод библии на немецкий язык, сделанный Мартином Лютером в 1522–1534 гг. «Своим переводом библии, — писал Ф. Энгельс, — Лютер дал в руки плебейскому движению мощное оружие. Посредством библии он противопоставил феодализированному христианству своего времени скромное христианство первых столетий, распадающемуся феодальному обществу — картину общества, совершенно не знавшего многосложной, искусственной феодальной иерархии. Крестьяне всесторонне использовали это оружие против князей, дворянства и попов». Правда, позже тот же Лютер направил это оружие против крестьян и «составил на основании библии настоящий дифирамб установленной богом власти».[60]
О другом вожде немецкой Реформации — Томасе Мюнцере — Энгельс писал: «Он совершенно отменил латинский язык (в богослужении. — М. Р.) еще до того, гак Лютер осмелился пойти так далеко, и распорядился читать народу не только воскресные тексты из евангелия и апостольских посланий, но и всю библию». Основываясь на известном месте из Ветхого завета: «Разрушьте их алтари, разбейте их столбы, сожгите их идолы, ибо вы священный народ» (Второзаконие 7:5,6), восставшие крестьяне уничтожили католическую часовню, а, ссылаясь на Новый завет, Мюнцер «настаивал на том, чтобы безбожные правители, в особенности попы и монахи, поносящие евангелие как ересь, были истреблены».
Католическая церковь осудила лютеровский перевод как еретический, но не смогла остановить его распространение. Вместе с расширением реформационного движения множились переводы библии на народные языки в разных странах. Лютеровский перевод был позже принят в качестве официальной церковной библии в протестантской Германии и сильнейшим образом повлиял на переводы библии в других государствах. Даже в таких католических странах, как Франция и Италия, возникли переводы библии на местные языки, сделанные частными лицами. Начиная с XVIII в. стали появляться также издания, где перевод давался с научной критикой текста.
Не остались в стороне от этого движения и славянские страны Восточной Европы. Вскоре после проникновения реформационных течений (кальвинизма, социнианства) в Польшу и западнорусские земли появились первые переводы библии на польский, украинский и белорусский языки. Впрочем, переводы представляли порой довольно причудливую смесь языков и вдобавок с церковнославянскими заимствованиями. Так обстояло дело, например, с известной библией Франциска Скорины («Библия Русска, выложена доктором Франциском Скориною из славного града Полоцька, Богу кочти (чести) и людям посполитым к доброму научению»), язык которой близок к тогдашнему белорусскому с сильными элементами чешского. Уже было отмечено, что современники усматривали в этом переводе влияние протестантизма, а ярый ревнитель православия князь Андрей Курбский даже ставил перевод Скорины в один ряд с лютеровским.
К несколько более позднему времени, а именно к середине XVI в., относятся переводы новозаветных книг, сделанные Василием Тяпинским на украинский и Валентином Негалевским на белорусский язык. В предисловии к последнему переводчик указывает, что его труд обращен к тем, «которые письма польского читати не умеют, а языка словенского читаючи, писмом русским, выкладу (значения — М. Р.) слов его не разумеют». И Тяпинский и Негалевский примыкали к социнианству.
С другой стороны, так называемое «Пересопницкое Евангелие», вышедшее из православных кругов Западной Руси, было своего рода откликом на переводы из «чужого лагеря». По языку оно ближе к украинскому.
Что касается Московской Руси, в разных списках, начиная с XIV в., можно усмотреть стремление приблизить библейские тексты к общепонятному языку, например, в списке Нового завета митрополита Алексия, в некоторых переводах Максима Грека, но, в общем, к переводу библии на живой, народный язык русская православная церковь, так же как католическая, относилась подозрительно, если не враждебно.
Известно, что ссылаясь на Апостол, служители церкви призывали рабов повиноваться господам своим «в простоте сердце, боящеся бога… якоже Господу, а не человеком» (Колосс. 3:22,23). Но известно также, что один из наиболее видных еретиков XVI в., упомянутый уже Матвей Башкин, придя к своему «духовному отцу», священнику Благовещенского храма Семену, принес с собой Апостол, весь «извощенный», то есть в пометках воском (следы внимательного изучения), и стал задавать по этой книге вопросы, причем Башкин, как писал Семен в доносе на своего «духовного сына», не только спрашивал, но и толковал, «только не по существу, а все развратно». «В Апостоле сказано, — говорил Башкин, — что сущность всего Закона заключается в словах „Возлюби ближнего, как самого себя“, а мы у себя христиан рабами держим». Основываясь на библии, Матвей Башкин не только пришел к выводу о решительной недопустимости крепостного права, но и сам показал пример — отпустил всех своих крепостных на волю, — опасный пример! Не случайно полувеком ранее злейший гонитель еретиков и поборник крупного церковного землевладения Иосиф Волоцкий настоятельно рекомендовал не читать «своим разумом» Священного писания, но руководствоваться во всех случаях толкованиями «святых отцов», а старец Артемий писал о православных епископах, «мнящихся быти учителей» и учивших, что «грех простым людям чести Апостол и Евангелие». Церковное руководство не было заинтересовано в переводе книг Священного писания с церковнославянского языка, который с течением времени становился все более непонятным для основной массы верующих, на живой, общенародный. Спустя почти три столетия после православных епископов, о которых писал Артемий, в начале XIX в., митрополит Амвросий, «первенствующий» в Святейшем синоде, в частной беседе с обер-прокурором синода Яковлевым, по свидетельству последнего, с предельной откровенностью выразил ту же мысль: все, кто настаивает на переводе библии вследствие непонятности славянского языка, впадают в серьезную ошибку, ибо «мистическое состояние Библии, то есть непонятность языка ее, есть необходимейшее для народа… которого под видом откровения нужно держать в ослеплении».[61]
Одну из первых попыток перевести библейскую Псалтырь на русский язык предпринял в 1683 г. переводчик посольского приказа Абрам Фирсов. В предисловии он указал на