В объяснительной записке и в письме Макарий пространно обосновывает, почему необходим перевод библии на русский язык. При великом князе Владимире славяне получили полную библию на хорошо понятном им славянском языке. Но «ныне — совсем другое время. Язык славянский сделался мертвым, на нем никто у нас не говорит и не пишет». Между тем имеющиеся переводы Нового завета и некоторых книг Ветхого свидетельствуют, что «российское слово достигло уже того возраста зрелости, когда русская церковь может и поэтому должна иметь полную Библию на русском языке». Ведь сделан же в России перевод корана на русский язык и теперь те магометане, которые не знают арабского, могут читать свое писание на более понятном, русском языке. Пусть же другие народы не говорят, что русские «равнодушно остаются без полной российской Библии», и что они «ненавидят свет; и сами боятся полного света своей религии», хотя они должны даже «передавать его другим народам, сидящим во тьме язычества, ибо провидение Божие для того и покорило России другие племена, чтобы они были просвещены светом истинного откровения Божия».
Макарий ссылался на пример английских и немецких миссионеров, объясняя их успехи тем, что они имеют полную библию на родном языке. Письмо к императору заканчивалось настоятельной просьбой повелеть Комиссии духовных училищ — «да предадут переведенную мною книгу Иова печати иждивением сумм, находящихся в их распоряжении».
Письмо Макария императору, по-видимому, даже не было передано. А Комиссия духовных училищ положила его перевод «под сукно» и не ответила автору.
Тем не менее Макарий не прекратил своей переводческой деятельности. Он продолжает трудиться и в 1839 г. посылает, на этот раз уже прямо на имя Николая I, перевод книги Исайи, опять-таки сопроводив его письмом сходного с первым содержания, но в еще более настойчивом тоне. В письме Макарий горько жаловался, что перевод его так и не издан, что вообще в России приостановился перевод библии на русский язык. Виновные в этом, по мнению Макария, положительно заслуживают кары божьей, «участи сынов Иехонии, не порадовавшихся вместе с гражданами Вефсамиса о пришествии кивота Господня в их пределы». Господь за это «убил в них пятьдесят тысяч и семьдесят мужей и плакашися людие, яко порази Господь людей язвою великою зело (I Царств 6:19). Библия в русском переводе не есть ли также священный кивот премудрости и слова божия?»
В другом письме в адрес синода Макарий, увлекшись, пошел еще дальше, утверждая, что гнев божий за промедления в переводе библии уже начал проявляться, и в качестве первых его проявлений указал на такие, как наводнение 1824 г., смерть Александра I, восстание декабристов и холеру 1830 г.
Вплоть до 1841 г. Макарий продолжал трудиться над своим переводом, не получая ни от кого ни помощи, ни под держки. В 1839 г. ему удалось приобрести книги Ветхого завета в переводе Г. П. Павского, по которым он еще раз выверил и выправил свои переводы. По мере окончания он отправлял их один за другим в синод, сопровождая все более резкими письмами.
Следует заметить, что в этих своих письмах императору и в синод Макарий развертывает удивительно широкий план переводческой работы. Он предлагает сперва закончить перевод полной библии на русский язык с оригиналов, делая намек на несовершенство принятого церковью славянского перевода. «Тогда, — продолжает Макарий, — уже легко было бы произвести перевод полной Библии с оригиналов на такой же славянский язык, на каком получили мы Библию от наших предков, переведенную с греческого. После того, может быть, некоторые пожелали бы читать Библию на славянском языке, но в совершеннейшем переводе с греческого. Кроме того, может быть, некоторые пожелали бы читать Библию в верном переводе с греческого, но на российском наречии; надлежало бы и их желание исполнить».[71] В церковном богослужении Макарий считал возможным сохранить употребление традиционной славянской библии.
Нельзя не признать, что планы Макария для своего времени были необычайно смелые и в обстановке того времени совершенно неосуществимые. Мы знаем, как отнеслось руководство русской православной церкви к переводу Павского. Сходная участь постигла и труды архимандрита Макария.
Синод, получая одни за другими его переводы и письма, некоторое время отмалчивался, по-видимому, просто не считая нужным удостоить внимания назойливого архимандрита из захолустной сибирской миссии. Но, наконец, терпение властей истощилось. 11 апреля 1841 г. последовало в отношении Макария грозное «определение» синода, настолько характерное, что стоит подробно изложить его содержание.
Синод «определял»: 1. Что архимандрит Макарий, настаивая на продолжении перевода Священного писания на русский язык, «преступает пределы своего звания и своих обязанностей, и… входит в суждения, несогласные с решением уже принятым по сему предмету высшей властью». 2. Что «неосмотрительная» ревность его основана на «погрешительных» мнениях, а его рассуждения несообразны с должным повиновением поставленной от Бога власти и с духом смирения… Поэтому томскому архиерею поручается вызвать Макария и, «вразумив» последнего, внушить ему, что он за свой «дерзновенный и нетерпимый» поступок подлежал бы строгой ответственности в силу 55-го правила святых апостолов. Но синод, «взирая на него со снисхождением, по уважению к людям, которым он приносит и может еще принести пользу своим миссионерским служением», ограничивается лишь слабым наказанием. Томский архиерей должен вызвать Макария к себе и наложить на него строгую эпитимью, а затем отправить его в свою миссию, строго предупредив, чтобы он «данные Богом способности и время употреблял на то служение, к которому Богом же через власть церковную призван и которого верное прохождение должно оправдать его перед Богом и начальством. Сие служение призывает его к переводу Священного писания не на русское наречие, а на язык инородцев, которым он проповедует».
Выполняя волю синода, томский архиерей зимой 1842 г. вызвал к себе Макария и заставил его в качестве эпитимии каждый день в течение шести недель служить литургию. Сообщая об этом, церковный историк епископ Филарет без тени иронии добавляет, что Макарий «принял это за милость Божию и был очень доволен эпитимиею».
После этого Макарий еще около двух лет провел в Бийской миссии. В 1843 г. его уволили и направили настоятелем в один из монастырей Орловской губернии. И все время мысль о переводе библии не оставляла его. В 1846 г. он выпросил у синода позволения поехать в Святую землю, чтобы на родине Священного писания заняться усовершенствованием своих переводов. Осуществить мечту ему не удалось. За несколько дней до отъезда Макарий заболел и 18 мая 1847 г. скончался. А переводы Макария, как и переводы Павского, попали в архив синода, где пролежали без движения почти четверть века. Только в 1876–1877 гг. они были опубликованы в церковном журнале «Православное обозрение». Так же, как Павский, Макарий перевел с древнееврейского языка на русский почти все книги Ветхого завета, а I и II Маккавейские книги — с греческого оригинала.
Русский Синодальный перевод библии 1876 г.
Дело с переводом Г. П. Павского, хотя и окончилось осуждением «нечестивого» перевода и письменным покаянием переводчика, вызвало неожиданно большой резонанс в широких общественных кругах. «Допросы Павского, бывшего двадцать пять лет профессором и доктором богословия, законоучителем университета, наставником цесаревича, производили ужасное впечатление», — пишет И. А. Чистович.[72] «Расследование по этому делу, с распространением его по всей России, розыски экземпляров, допросы, внушения и отчасти преследования, вызвали смущение умов и отчасти невольный страх», — вторит Чистовичу другой церковный автор — Елеонский.[73] Перевод библии, казалось бы, чисто богословский вопрос, теперь привлек к себе внимание не только духовенства, но и людей самого различного общественного положения, вызывал разногласия и споры, — обстоятельство, которое должно было представляться совсем нежелательным как для правящей церковной верхушки, так и для правительства. Царское недовольство коснулось некоторых членов синода по «Высочайшему повелению», которое состоялось под влиянием обер-прокурора Протасова, в 1842 г. московский и киевский митрополиты, косвенным образом замешанные в разбиравшемся деле, были уволены в сеои епархии и больше никогда не вызывались в синод.
Нужно сказать, что среди сторонников и противников перевода библии на русский язык не было полного единства мнений. Так, Агафангел (Соловьев), который в своем доносе на Павского оценил перевод последнего как «богохульный», в том же доносе признавал, что в России существует «общее чувство нужды в переводе» библии на русский язык. «Православный христианин в России, — писал он, — не может удовлетворить себя славянским переводом, которого темнота и неверность по местам закрывают от него истину… Люди, получившие светское образование, давно уже не читают славянского перевода Ветхого завета и прибегают к иностранным переводам…, обращаются к мутным водам, чтобы чем-нибудь утолить свою жажду… В купечестве некоторые желают, чтобы труд перевода взяли на себя, по крайней мере, светские. В учебных духовных заведениях наставники и воспитанники для объяснения текстов должны также обращаться к иностранным переводам, так как темнота славянского перевода так велика, что читатель не только не видит в тексте отношения к предмету речи, но и мысли, тогда как общее направление нынешнего времени ищет именно ясности понятий». Выход из положения Агафангел видел в издании «верного перевода», который, в отличие от перевода Павского, должен «сообразоваться с греческим текстом, так же как с еврейским, чтобы отступления русского перевода от славянского не были слишком поразительны». Кроме того, Агафангел рекомендовал сопроводить текст перевода введениями к каждой книге и объяснительными примечаниями, чтобы «неудобовразумительные места не дали повода к ложным толкованиям».