Что же привлекало Казем-Бека в фашизме в 1934 г.? Прежде всего, как он сам об этом говорил, – все, что было связано со скаутским законом, предписывающим помогать ближнему, законом, приверженцем которого он был всю свою жизнь. Кроме того, это был национализм, установление корпоративной системы, видимая гармония, царящая между фашизмом и монархией, все, что соответствовало идеям, высказанным Александром Казем-Беком в его речи в июне 1931 г. перед членами Парижского очага Союза младороссов: «надпартийная монархия», «монархия трудящихся», «общественная монархия».
И, наконец, важное значение в фашистском государстве придавалось молодежи. Эта молодежь из-за своей беспорядочной суеты, в силу сложившихся неблагоприятных обстоятельств, была среди эмиграционных кругов мишенью для критики и насмешек со стороны старших – отцов, «зубров», как их называл Александр Казем-Бек.
Пер. с фр. Галины Темрезовой
Е.А. Лысенко НАЦИОНАЛ-БОЛЬШЕВИК Н.Б. УСТРЯЛОВ О СХОДСТВЕ И РАЗЛИЧИИ ФАШИЗМА И БОЛЬШЕВИЗМА
Национал-болыиевистская идеология зародилась в русской эмиграции в начале 1920-х гг. Став политико-философской основой сменовеховства, она вызвала значительный резонанс как среди эмигрантской интеллигенции, так и в руководящих кругах советской России. Создателем этой идеологии был Николай Васильевич Устрялов (1890-1937), приват-доцент Московского университета, в 1917 г. – председатель отделения партии кадетов в Калужской губернии; в 1919 г. – председатель кадетского Центрального Восточного Комитета, сотрудник ряда периодических изданий («Проблемы Великой России», «Русская мысль», «Утро России»), активный участник Белого движения. С февраля 1919 г. занимал значительные должности при Омском правительстве адмирала А.В. Колчака, являлся директором Пресс-бюро, стоял у истоков создания Акционерного общества «Русское общество печатного дела» (Русское бюро печати) и был редактором газеты «Русское дело». С падением колчаковского режима Устрялов эмигрировал, 30 января 1920 г. приехал в Харбин, где прожил 15 лет.
Один из главных основоположников сменовеховства и авторов нашумевшего сборника «Смена вех» (1921), Н.В. Устрялов уже в середине 1920-х гг. осудил позицию европейских сменовеховцев из берлинской газеты «Накануне».[175] Ему претил их просоветский пафос, готовность каяться в чем угодно, лишь бы быть принятыми большевистской властью, их отказ от надежд на перерождение власти большевиков. В то же время Н.В. Устрялов сам с 11 мая 1925 г. стал гражданином СССР[176] и работал в советских учреждениях, Учебном отделе и Центральной библиотеке КВЖД. Сохраняя за собой право открыто высказывать свою позицию, он писал о неминуемой эволюции большевизма на страницах альманаха «Русская жизнь» и газеты «Новости жизни», издававшихся в Харбине.
Разойдясь со своими бывшими соратниками С.С. Лукьяновым, С.С. Чахотиным, Ю.Н. Потехиным, А.В. Бобрищевым-Пушкиным, Ю.В. Ключниковым в понимании перспектив развития Русской революции, Устрялов создал в Харбине группу единомышленников.[177] Так в сменовеховстве возникло два крыла – левое («наканунство») и правое (национал-большевизм).
Н.В. Устрялов вел в Харбине активную преподавательскую и издательскую деятельность и продолжал разработку идеологии, о рождении которой впервые рассказал в письме своему учителю П.Б. Струве в 1920 г.:
«Занял <…> весьма одиозную для правых групп позицию национал-большевизма (использование большевизма в национальных целях). Мне представляется, что путь нашей революции <… > мог бы привести к преодолению большевизма эволюционно и изнутри».[178]
Мировоззрение Н.В. Устрялова складывалось под влиянием историософских концепций русской и европейской мысли, отличалось гибкостью, восприимчивостью к знаковым событиям современности. Во главу угла идеологии национал-большевизма Устрялов ставил два наиважнейших для него понятия – «государство» и «нация». Проблемой их сущности и взаимодействия он интересовался еще до Революции 1917 г.[179] Пережив крах Белого движения и считая большевиков спасителями Великой России, он пришел к выводу, что Русская революция преподала политикам всего мира урок, и те, кто хорошо его «выучил», стали создателями фашистского режима в Италии и нацистского в Германии.
Как и многие в русской эмиграции, Н.В. Устрялов оказался под сильным впечатлением от фашистской идеологии. В изданной 1928 г. в Харбине книге «Итальянский фашизм» он анализировал истоки фашизма, его сущность и возможные пути эволюции.
Итальянский фашизм, как и русский большевизм, Н.В. Устрялов считал новым явлением мировой политической жизни, порожденным кризисом государственных форм XIX – нач. XX В. В 1933 Г. в своей книге «Германский национал-социализм» он ставил нацизм в один ряд с фашизмом и большевизмом. Причину появления этих авторитарных режимов в Европе Устрялов видел в кризисе формальной, «арифметической» демократии:
«Арифметику сменяет высшая математика, и место абстрактной легальности занимает конкретный иерархизм. Прямую аналогию фашизму в этом разрезе представляет собою, конечно, русский большевизм».[180]
Важным фактором успеха фашизма Н.В. Устрялов считал и кризис европейского парламентаризма:
«Логически демократию и парламентаризм, если угодно, можно отстаивать и оправдывать. Но суть в том, что безнадежно отмирает либеральный, демократический, парламентарный человек, человеческий материал. От парламентаризма и демократии уходят, уводятся души. И это – решает вопрос».[181]
По мнению Устрялова, именно «судьба наций», «судьба режимов», «судьба человечества» определяет возникновение любого исторического явления, будь то Русская революция или приход к власти фашистов в Италии. И так как эту судьбу невозможно изменить, «следует считаться и приходится считаться с печальными, суровыми, трагическими реальностями, искать величественное в печальном, возвышенное и осмысленное – в суровом и трагическом…»[182]
Идеолог национал-большевизма находил немало «величественного» и «осмысленного» в фашизме, а в его генезисе Н.В. Устрялов обнаруживал подтверждение своей теории развития наций. Ее он начал разрабатывать еще в 1916 г.:
«Те нации, которые уже исполнили свою миссию, „слова“ которых уже отзвучали, должны политически умереть и дать место другим. Но „места“ во всемирной истории не даются даром – нужно уметь их взять, нужно на деле доказать свое преимущество перед старыми обладателями и новыми претендентами. Для этого прежде всего необходимо познать <…> пределы своих внутренних возможностей. Нужно выбирать: или откровенный космополитизм <…>, или державная политика».[183]
Конечно же, для Устрялова приемлем только второй путь. Считая, что большевики идут этим путем, он призвал эмиграцию примириться с советской Россией. Именно элементы «державной политики», хотя и относящейся уже к Италии, интересуют его и в фашизме.
Устряловский национал-большевизм отвергал шовинизм, расизм, антисемитизм и иные экстремистские проявления, нередко связанные с национализмом. И.В. Устрялов шел путем «„истинного“ национализма» (национализма в понимании Н.С. Трубецкого[184]):
«Да, мы здоровая нация, великая и духовно, и физически. Да, мы свободно стремимся вперед, в нас живет воля к мощи. Разумеется, такую же волю мы не в праве отрицать и в других».[185]
Исходя из этого, он полностью оправдывал стремление итальянского фашизма к территориальному расширению. Среди множества факторов, оправдывающих фашизм, включая рост населения и проблему эмиграции, Устрялов приводит и «инстинкт экспансии», свойственный «здоровым нациям», сильному народу, который «носит в самом себе логику собственного роста».[186]
Понимая нацию как постоянно растущий организм, в котором «индивиды представляются лишь приходящими моментами», фашизм требовал безусловного подчинения личности интересам нации. В этой части идеологии Б. Муссолини Н.В. Устрялов видел элементы реакционности и консерватизма теорий, существовавших задолго до фашизма, подход к нации, позволяющий «освятить идеей авторитета» как личную, так и партийную диктатуру.
В современном ему мире, считал Устрялов, итальянская, русская и немецкая нации идут к своей величию путем революций. «Необходимо подчеркнуть основное и своеобразное в Муссолини: он – человек революции, человек новейшей эпохи, а не реакционер или консерватор старого банального типа».[187] Но был ли приход к власти фашистов революцией? По мнению Н.В. Устрялова, формально не был, хотя ему свойственны несколько типично революционных признаков:
«Осуществился „нажим на закон“ со стороны внепарламентских и антиправительственных сил <…>. Три года упорной агитации, два года соединенной с широким применением чисто революционных методов „прямого действия“. Наконец, вооруженный поход на столицу с ультиматумом по адресу государственной власти: очистить место для фашистского правительства! <…> Перемена, внесенная в государственный строй Италии фашизмом, не могла сразу же не бросаться в глаза, словно и впрямь начиналась „новая эра“: лишний аргумент в пользу тех, кто говорил о „фашистской революции“».[188]
Революционный путь прихода к власти фашистов доказывается сравнением их тактики с тактикой большевиков. Хотя Н.В. Устрялов не раз говорил о национальных особенностях новых режимов, его более всего волновал сравнительный анализ советских и итальянских реалий.