Но сразу же после кровавого нападения германской армии 22 ИЮНЯ 1941 г. на СССР Рождественский начал делиться мыслями с каждым встречным, включая даже секретного агента военно-морской разведки. По сообщению разведки от 21 октября 1941 г., Рождественский «ликовал» в связи с германским вторжением в СССР и уверял, что СССР полностью завоюют за несколько недель. Затем «наступит поворот в судьбе этого лукавого врага Англии. Мы не думаем, что с ней будет много проблем», – восклицал он. Кроме этого, парикмахер поведал клиенту, что «бесчисленные миллионы людей будут <…> прославлять имя Гитлера. Бог послал спасителя миллионам рабов, тирания Британии станет кошмаром прошлого».[370] В том же месяце цензоры перехватили письмо с инструкцией Рождественскому безотлагательно прибыть в Шанхай, и это случилось за несколько месяцев до вступления в войну Японии.[371] В новогоднюю ночь Рождественский имел контакт с таинственным японцем, мистером Сузуки, за которым велось наблюдение. Но последней каплей, переполнившей чашу терпения властей, стал тот факт, что 18 марта 1942 г. парикмахер, предположительно, попросил секретного агента военно-морской разведки предоставить ему подробную информацию о количестве и типах самолетов, танков, артиллерии, о количестве войск и моторизованного транспорта в Квинсленде. Это было уже слишком. Сотрудник разведки сделал вывод: «По моему скромному мнению, Рождественский и его друзья (а их я знаю довольно хорошо) чересчур опасны, чтобы сейчас оставлять их на свободе без наблюдения». Игра была проиграна. 18 апреля 1942 г. без каких-либо судебных разбирательств Рождественский арестован и посажен в тюрьму.[372]
Сомнительно, конечно, чтобы даже самый наивный и доверчивый эмигрант, знающий о слежке за собой, оказался настолько недалеким, чтобы в условиях военного времени спросить секретные военные сведения у своего клиента. Не исключено, что случайный разговор о готовности Австралии к боевым действиям был просто раздут до столь немыслимых размеров. Но когда, в конце концов, 9 сентября 1942 г. Рождественскому предоставили право на апелляцию, он лишь ухудшил свое положение. Выступая перед судьей Ридом, будущим главой Австралийской службы безопасности и разведки, он не сумел придержать язык и заявил:
«Мне не важно, кто выиграет войну. Мне трудно сказать, за чью победу я болею. Я патриот России, но я не за тот режим, который сейчас царит в стране. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы сокрушить этот режим, но только не ценой союза с Германией или Японией. Если немецкие войска сокрушат Россию, это будет для нее крайне опасно. Я бы хотел, чтобы в России произошла революция».
«Я сделаю все, что в моих силах, – продолжал свою речь Рождественский, – чтобы помочь Великобритании и России одержать победу над Японией и Германией. Для этой цели я подготовлю военную амуницию. Я всегда выступал против союза с Японией. Я оставил все политические дела, когда три года назад Германия начала войну».
Вразрез со сказанным он также заявил:
«Я хотел бы, чтобы Германия победила Россию в этой войне, но проиграла Великобритании. Я не желаю, чтобы Япония нанесла поражение России. Они азиаты <…> Если бы немцы пришли сюда, когда я был на свободе, я не знаю, чтобы я сделал».[373]
Это цепочка противоречивых заявлений, думается, заставит кого угодно согласиться с решением следователя, что Рождественский сам себе представляет угрозу и нуждается в присмотре.
Апелляцию отклонили в конце ноября 1942 г., и повторное слушание состоялось 16 марта 1944 г. К тому времени взгляды Рождественского несколько изменились. «Гитлер великий человек, но лично у меня он не вызывает восхищения», заявил он. СССР, по его мнению, стал более националистическим государством, чем ранее. «Теперь я готов поддержать Сталина», потому что «он отличный главнокомандующий и спаситель российской независимости и земель». В отличие от своих заявлений 1942 г., Рождественский утверждал, что хотел бы остаться в Австралии до конца своих дней: «Я не желаю больше заниматься российской политикой и хочу остаться в этой стране навсегда». Столь горячее одобрение жизни в Австралии, несмотря на тюремное заключение, не произвело должного впечатления на судей. Рождественский оставался в тюрьме до 17 января 1945 г.[374]
Рождественский и другие заключенные были пешками в руках многочисленных австралийских секретных служб и агентов, которые конфликтовали друг с другом и очень часто озабочены были более тем, как защитить свои собственные интересы, нежели сотрудничеством на благо общего дела обеспечения безопасности Австралийского Союза. Некоторые ведущие сотрудники разведки в Квинсленде, например капитан-лейтенант И. Прайс-Джонс из военно-морской разведки, были особенно обеспокоены связями русских фашистов с японскими шпионами. Р.Е. Финцель, переводчик разведки Северного военного округа, был более озабочен влиянием Германии. С другой стороны, инспектор Центрального разведывательного комитета в Квинсленде Р.Ф.Б. Уэйк опасался, что русские могут стать объектом шантажа японцев в Маньчжурии. Другими словами, разные разведывательные службы располагали разными планам работы и разными установками.[375] Также существовала опасность того, что коммунисты обойдут официальную разведку и выдадут своих идеологических врагов, либо, наоборот, русские фашисты сменят окраску, как хамелеоны, и таким образом потеряется потенциальная разведывательная нить.[376] Разведывательные службы, разозленные тем, что не в состоянии распознать и блокировать в русской общине настоящих закоренелых фашистов, жаловались, что русские «мастера искажать и переиначивать факты так, как это выгодно для достижения политических или личных целей». Это наблюдение можно в полной мере отнести и к самой разведке.[377] Кроме того, имели место и случаи личной вражды, особенно со стороны Финцеля, который, очевидно, имел непосредственное отношение к аресту одного из своих собственных переводчиков, подозревая его в утечке конфиденциальной информации.[378]
Можно предположить, что различные службы безопасности Австралийского Союза в начале 1942 г. находились в трудной ситуации, поскольку военное положение заметно ухудшилось: австралийские города Дарвин и Таунсвилл подвергались воздушным атакам Японии. Если бы не угроза японского вторжения, вряд ли бы тогда настолько расширили «критерии потенциальной неблагонадежности» и вряд ли бы русских интернировали. Сама разведка признавала, что имела «лишь очень слабые доказательства <…> прояпонских настроений» в русской общине.[379] Выборочное заключение в тюрьму горстки русских выглядело не столько наказанием нелояльных элементов, сколько средством устрашения. Его задумали, чтобы поощрить лояльных, усилить их влияние среди остальных русских. Однако интернирование послужило рождению этакой негласной тайны среди арестованных русских и их семей, оказав особенно сильное влияние на прихожан Свято-Николаевского храма, а также нанесло урон общине в целом.
Сотрудники секретных служб вроде Финцеля испытывали страх перед этническими церквями, особенно церквями лютеранских общин. Страх этот породила Первая мировая война,[380] и Финцелю нужен был лишь маленький толчок, чтобы обратить взгляд на Свято-Николаевский храм в русском православном приходе Брисбена. Там Рождественский предположительно занимался тем, что стирал нарисованные в церковных книгах свастики, а его близкий товарищ, о. Валентин Антоньев, служил настоятелем прихода.[381] Антоньев постоянно привлекал внимание в дискуссиях внутри и за пределами церкви, которая стала подходящим объектом для обвинений и клеветы. Антоньев прилагал поистине нечеловеческие усилия для защиты своего «стада» прихожан от распространения вируса «сатанинского большевизма» и не боялся открыто вступать в политические дискуссии. Он совершенно не обращал внимания на то, как его слова и действия воспримут в военное время склонные к подозрительности агенты спецслужб. Эти агенты, вероятно, рассматривали его безрассудное поведение через призму фашизма. Сам того не ведая, о. Валентин своими поступками и высказываниями запятнал репутацию многих уважаемых прихожан, связанных с ним приходом. И, понятно, что все они были абсолютно ошеломлены, когда через какое-то время их арестовали и посадили в тюрьму. Можно сказать, Антоньев носил в своей голове заразную болезнь, которая инфицировала и выбила из колеи приход на многие годы вперед.
Валентин Андреевич Антоньев родился 17 марта 1877 г. в Екатеринославе, на юге России, принял духовный сан в 1910 г. В Первую мировую войну он служил священником армии, возглавляя более ста служителей культа, был дважды ранен, пять раз награжден, причем дважды лично императором Николаем II. В Гражданскую войну Антоньев служил главным священником армии адмирала А.В. Колчака, а затем бежал в Китай. В конце концов, в сентябре 1923 г. он эмигрировал в Таунсвилл, с трудом сумев собрать в Австралии всю свою семью из девяти человек. Как и многим недавним эмигрантам, о. Валентину Антоньеву пришлось для выживания заняться физическим трудом, стать путевым рабочим, в течение трех лет быть шахтером в Маунт Миллигэн и затем четыре года кочегаром на каботажном пароходе.[382] Наконец, в 1932 (или в 1933) г. его назначили настоятелем русской православной церкви на Валчер-стрит в Брисбене. Здесь у него зародилась идея построить православный храм во имя Святителя Николая Чудотворца. Этот храм задумывался также как мемориал принявшему мученическую смерть царю Николаю II.