Как убедительно показывает Таня Приданникова, яркая личность о. Валентина Антоньева постоянно порождала вокруг себя разные споры и толки. Своим властным характером он нажил врагов, и все это произошло задолго до того, как на горизонте появилось «фашистское зарево». Например, столкновение прихожан в здании церкви в 1929 г. с диссидентской группировкой русских, живших в западной части Вуллунгаббы, «русского» района Брисбена, вызвало такую потасовку, что для ее прекращения пришлось вызвать полицию.[384] В 1935 г. одиннадцать прихожан вновь открыто критиковали протоиерея за резкие высказывания и склонность вести себя как самозваный русский консул в переговорах с австралийскими властями. По мнению Долотова, члена церковной общины, священник заразился «распространенной болезнью эмигрантов», а именно «непреодолимым желанием препятствовать другим в общественной работе и страхом, что каждый русский эмигрант способен выделиться из общей массы и стать лидером».[385]
В 1937 г. церковный котел, наконец, взорвался. Владимир Витошинский, состоявший в Российском имперском союзе и приходе Святителя Николая, подал клеветнический иск против приходского совета, утверждая, что священник его оскорбил (такой же иск он подавал уже в 1929 г.). В суде о. Валентин Антоньев отрицал, что назвал Витошинского агентом большевиков, а, сказав о его «темном» прошлом, всего-навсего имел в виду, что тот бывший униат (то есть придерживался православных обрядов, но, как и католики, подчинялся власти Папы Римского). В глазах православного священника это было, возможно, даже худшим обвинением. В конце концов, шестерых членов приходского совета признали невиновными, но Антоньеву присудили выплатить 525 фунтов. И, что оказалось наиболее значимо для последующего хода событий, в эту историю вмешался Рождественский. Он собрал подписи 85 членов прихода под петицией, убеждавшей Антоньева не покидать пост, а «наслаждаться в нашей среде миром и покоем, которых вы, безусловно, заслуживаете». Петиция, скорее всего, осталась бы без последствий и тихо собирала пыль, но Финцель, непонятно почему, предпочел повернуть дело иначе: «Мы можем рассматривать этот список как указание на имена тех, кто, можно полагать, сочувствует и в той или иной степени находится под влиянием о. Антоньева». Он имел в виду «фашистское влияние».[386]
Межличностные конфликты, политические и классовые различия, боязнь большевистских провокаторов привели в конце 1930-х гг. к всплеску разоблачений. Полиция Квинсленда, как и несметное число других разведывательных служб, активно привлекала осведомителей и подшивала к делам необоснованные обвинения, которые нередко появлялись в официальных отчетах. Так, по мнению агентов, 75 % населения русской общины не расстроились бы, узнав, что Британия проиграла войну.[387] Хотелось бы знать, каким образом информаторы разведки получили эту цифру. Секретные отчеты полны разного рода разоблачениями, объявлявшими либералов большевиками, а умеренных консерваторов фашистами.[388] Антоньев, как и ожидалось, получил свою долю тайных доносов, порою совсем абсурдных. Так, некий Александр Гзель, весьма разъяренный, пришел в полицию Квинсленда с жалобой на священника, подозревая в «краже» ценной книги, и попросил ее вернуть. Для пущей убедительности Гзель также донес о существовании в русской православной общине нацистской ячейки.[389]
В этой душной атмосфере, когда с приближением войны росло напряжение в обществе, понятие измены стало расплывчатым. Правильным поведением для Антоньева, как и любого другого лидера русской общины, было бы озвучивать официальную политическую линию, какие бы сомнения при этом не одолевали. Но священник остро ощущал свою обязанность защитить свое стадо от «угрожающего волка» коммунизма и активно участвовать в политических дискуссиях своих политических сторонников, чего бы это ни стоило. Даже после того, как немецкие войска перешли советскую границу в июне 1941 г., и Советский Союз стал союзником Великобритании и Австралийского Союза, о. Валентин Антоньев продолжал обличать «сатанинский коммунизм». Он понимал, однако, что находится в «очень уязвимом положении»,[390] особенно после того, как некоторые местные большевики требовали от него молиться за победу Сталина в войне против нацистской Германии. Священник принял этот непростой вызов, 10 августа 1941 г. на богослужении молился за победу короля Англии, за солдат-христиан и православных людей в России и за то, чтобы Господь отторг коммунистический режим зла и направил народ на путь покаяния. Но не было произнесено ни одной молитвы за победу СССР. Напротив, цитируя «Послание к римлянам» апостола Павла (глава 13, 1-4), о. Валентин Антоньев проповедовал, что «нет власти не от Бога» и «посему противящийся власти противится Божию установлению». Это определенно не относилось к большевистскому режиму, так как советскую власть Патриарх Тихон в 1918 г. объявил богопротивной. Антоньев не стал, да и не смог бы, молиться за победу этой «проклятой и безбожной большевистской власти».[391] Но настоятель храма Святителя Николая из предосторожности написал проповедь и вручил ее на хранение церковному смотрителю, возможно, предвидя, что когда-нибудь в будущем она послужит защитой.
Русский священник и миллионы других перемещенных лиц оказались во Вторую мировую войну перед нелегким выбором. Беженцы из гитлеровской Германии или сталинской России, они не считали возможным радоваться победе Гитлера, если были немцами, или победе Сталина, если были русскими, но при любом исходе это фактически означало поддержку победы заклятого врага собственного народа. Для многих русских белоэмигрантов Австралии и других стран, солидарность с героическим сопротивлением соотечественников и Красной Армии пересиливала отвращение к правящей клике. Родная страна – Родина! должна быть защищена любой ценой. Лишь тогда эмигранты имеют право вернуться к политической борьбе. Кроме того, Сталин и правящий режим, возможно, изменились к лучшему, пока шла Великая Отечественная война. Людям оставалось лишь надеяться на это.
Антоньев не разделял этих надежд. Твердо уверенный в необходимости в любых обстоятельствах противостоять коммунистическому режиму, он утверждал, что «сделает все, что в силах, чтобы сокрушить существующий в России строй Сталина и его партию, а также весь большевизм на Земле». Антоньев также призывал уничтожить фашистский режим, проводя весьма любопытную и замысловатую параллель: «Малярию используют для лечения сифилиса. Обе болезни малоприятны. И оба этих вируса, в конце концов, погибают, когда пациент излечивается. Я использую это сравнение в отношении Германии и России. Под малярией я подразумеваю Германию, а под сифилисом большевизм».[392] Иными словами, чума на оба ваших дома, и чтобы никто не выжил…
Однако беспристрастное и совершенно нереальное решение наболевшего вопроса о лояльности во время войны не произвело должного впечатления на угрюмых людей из австралийских спецслужб. Они привыкли рассуждать упрощенно, «либо – либо», и не понимали приверженность одновременно двум идеям. Как кто-то может молиться за победу короля Англии, спрашивали они себя, и искренне надеяться на то, что союзник короля, большевистский режим СССР, должен потерпеть чудовищное поражение? И разве это не будет фактически означать победу Германии во всемирной битве? Рукописное примечание на тексте одной из проповедей протоиерея показывает нам направление их мысли: «Проповедь направлена против действующих правителей России, и, следовательно, невыгодна для нас, так как революция в этой стране будет на руку только Германии».[393] Иными словами, все союзники должны оставить личное мнение при себе и держаться вместе, пока большее зло (Гитлер) не будет побежден. В этом вопросе русский православный священник и австралийские секретные службы придерживались противоположной точки зрения, что имело прискорбные последствия для Антоньева и некоторых его ближайших сподвижников.
18 декабря 1941 г. в доме Антоньева и в приходской библиотеке произвели обыск. Арест последовал 18 апреля 1942 г. Но арестовали не только Антоньева. Из 26 жителей Квинсленда, задержанных одновременно, 21 был из Брисбена. Из них 10 – прихожане, подписавшие в 1937 г. петицию в защиту своего священника. Русский переводчик цензурного комитета Цукшвердт также был среди схваченных полицией, возможно за то, что его жена подписала в 1937 г. петицию. Три другие члена общины – Пожарский, Пешков и Смыков – оказались арестованы и в заключении скорее всего потому, что протоиерей в своих показаниях упомянул их имена. Среди заключенных был и Василий Нагих, пожертвовавший небольшую сумму денег в фонд священника, организованный для приобретения одежды нуждающимся русским на оккупированной немцами территории. Нагих позднее пришел к выводу: «Я полагаю, мои связи со священником привели к незаконному аресту». [394]
Большинство из 25 русских жителей Квинсленда, арестованных вместе с протоиереем, вероятно, стали жертвами «вины по ассоциации». Но заключение под стражу всегда являлось излюбленным и самым легким методом воздействия австралийских властей на потенциально опасных «союзников врага». Таким же было отношение к уроженцам «вражеских стран», принявшим британское подданство. Власти придерживались аксиомы: «С глаз долой из сердца вон». По мнению историков Кея Сондерса и Хелен Тейлор, которые подробно исследовали этот вопрос, главы стран-участниц Второй миров