[191]. Другой участник испанских событий П.П. Савин утверждал, что граница была закрыта из-за интриг П.Н. Шатилова.
Другие отделы Русского Обще-Воинского союза тоже не остались в стороне от испанских событий. В Германии (II отдел РОВСа) в октябре 1936 г. были образованы два русских добровольческих отряда для отправки в Испанию, чины этих отрядов беспрепятственно перешли франко-испанскую границу[192]. Командирами отрядов были хорунжий Панасенко и бывший главный редактор софийской газеты «Русское дело» Г.А. Кочубей[193]. 10 марта 1937 г. ТАСС сообщило, что по информации из Берлина «Наряду с отправкой регулярных воинских частей на днях в Испанию был послан сводный отряд в 97 человек, сформированный из проживающих в Германии белоэмигрантов, принадлежащих к “союзу русских офицеров”»[194]. Попытка генерала Миллера привлечь начальника II отдела генерала фон Лампе к переговорам с немецкими властями о содействии в переброске добровольцев-эмигрантов не увенчалась успехом: осторожный фон Лампе поспешно отказался.
На территории III отдела РОВСа была произведена запись добровольцев для отправки в Испанию. Транспортировку туда планировалось осуществлять тремя маршрутами:
1. Через Дубровник – дорога София – Дубровник оценивалась в 670 болгарских левов, далее из Дубровника в Геную, а затем в Испанию;
2. София – Варна – Испания – цена не была просчитана, а потому, вероятно, этот маршрут не использовался;
3. София – Германия – Испания – этот маршрут предлагалось использовать при согласии немцев спонсировать переброску русских эмигрантов из Германии в Испанию. При этом стоимость проезда по железной дороги из Болгарии до Чехословакии оценивалась в 1655 болгарских левов[195].
Каким именно маршрутом пользовались добровольцы из Болгарии, – неизвестно, да и о самих добровольцах информации немного. Так, только В.Л. Телицын упоминает о русском отряде поручика М. Блинова из 30 человек, отправленном в Испанию в апреле 1937 г. Чины отряда ехали через Францию поодиночке и группами по два-три человека, из них два человека вернулись в Болгарию, один был арестован французами и один пропал без вести[196].
О вербовочных мероприятиях на территории IV отдела РОВСа достоверных сведений нет. Известно лишь, что чины Гвардейского казачьего дивизиона, находившиеся в Югославянском королевстве, обратились в штаб Франко с предложением принять дивизион на службу в национальную армию, но при этом поставили вопрос о денежном обеспечении для семейств убитых и раненых. Испанцам не удалось договориться с казаками и тем пришлось ждать еще долгих 15 лет, чтобы затем уже без всяких условий подняться на борьбу с большевизмом.
После установления жесткого контроля на франко-испанской границе чины РОВСа пробирались в Испанию в индивидуальном порядке или в составе многонациональных групп. Так, 14 октября 1937 г. испанские пограничники-республиканцы пресекли переход границы группой из 107 человек, которые при задержании оказали сопротивление: 1 человек был убит и 7 ранены.
Руководство союза продолжало следить за развитием испанских событий. Опыт испанской войны тщательно обобщался теоретиками союза и затем рассматривался на общих собраниях и лекциях. Так, в мае и октябре 1937 г. в помещении Союза галлиполийцев состоялись лекции профессора полковника Арсения Александровича Зайцова «Прообразы боев будущего: Мадрид и Бильбао» и «Опыт войны в Испании»[197]. Кроме того, на полковых собраниях цветных полков зачитывались письма добровольцев-однополчан из Испании.
В конце апреля 1937 г. генерал Миллер инспирировал замену генерала Шатилова, требовавшего оплаты за свою работу с испанцами, на генерала Пешню. По поручению Миллера капитан Савин встретился с Пешней и обговорил дальнейший порядок переброски добровольцев в Испанию. Однако вскоре после этого генерал Пешня сильно занедужил и в декабре 1937 г. скончася. Смерть Пешни еще более осложнила процесс отправки русских добровольцев в армию Франко. Тем временем Шатилов, несмотря на свою замену, продолжал заниматься испанскими делами, вероятно надеясь заслужить этим место начальника I отдела союза.
Плел свои интриги и Скоблин. Уже в феврале 1937 г. в его отношениях с генералом Миллером возникла некоторая отчужденность, вызванная, по мнению генерала Кусонского, нежеланием Миллера продвигать Скоблина в руководство союза[198]. Вероятно, уже в то время у главы союза зародились подозрения о связи Скоблина с советчиками. Тем временем в дебрях советских спецслужб родился план выдвижения в руководство РОВСом генерала Скоблина. Для его продвижения было решено устроить похищение генерала Миллера. Место его преемника занял бы генерал Абрамов, чей возраст и удаленность от Парижа давали бы предателю шанс выдвинуться.
Между тем русские добровольцы участвовали в боях с республиканцами. Шинкаренко и его сослуживцы сражались в Стране Басков в составе терсио Зумалокарреги. 3 апреля 1937 г.[199] Н.В. Шинкаренко был в очередной раз тяжело ранен в бою за гору Пена де Амбото, расположенной неподалеку от Очандьяно. Раненый доброволец был помещен в госпиталь и уже оттуда написал очередное письмо В.В. Орехову: «Дорогой друг! Мне очень трудно сейчас Вам писать. В бою при Ошендиано я получил пулю в голову, мне сделали трепанацию черепа. Я помещен хорошо, но очень болит голова, сильные боли. Испанцы прекрасно относятся к русским, и надо признать, что мы держимся здесь превосходно»[200].
Ранение сделало Н.В. Шинкаренко широко известным не только в Русском Зарубежье, но и в Испании. Находясь на излечении, Шинкаренко подготовил и направил на имя Франко меморандум о русских добровольцах и выразил готовность возглавить полностью русское формирование. 15 июля 1937 г. Николай Всеволодович получил ответ из штаба Франко, в котором его благодарили за вклад в защиту национальной Испании, но вместе с тем и указывали на невозможность осуществить его предложения. В госпитале раненый Шинкаренко был навещен супругой генералиссимуса Кармен Поло и представительницами испанской аристократии. После публикаций заметок о ранении Н.В. Шинкаренко в русскоязычной прессе в его адрес стало приходить большое количество писем от русских изгнанниц, но ни одна из них не составила ему счастья.
По выздоровлении лейтенант Шинкаренко 5 августа 1937 г. был принят генералом Франко, состоялась недолгая беседа, после которой Николай Всеволодович был переведен на службу в Испанский иностранный легион в звании лейтенанта. В составе IX бандеры легиона Шинкаренко участвовал в боях за предместья Мадрида. «Стреляют мало. И больше они. Мадридский фронт… Но самого Мадрида от нас не видно», – позже вспоминал он на страницах «Часового»[201].
Шинкаренко неоднократно пытался добиться приема у командира Иностранного легиона полковника Хуана Ягуэ, чтобы обсудить создание в части отдельной русской единицы. Первый раз увидеться с Ягуэ Шинкаренко пытался сразу после встречи с Франко, имея рекомендательное письмо. После войны Н.В. Шинкаренко вспоминал об этом визите: «И в этом Юнкосе, Ягуэ не мог не знать, что приехал к нему, хоть и в “тениентских”[202] погонах, но все-таки генерал русский. Не мог не знать, потому что так было ему от главнокомандующего написано.
Иностранный генерал… Не каждый день это бывает, а значит, должно показаться ну хоть забавно развлекательным увидеть такого странного генерала. Потом же можно послать его и ко всем чертям, – если не понравится. Ягуэ видеть меня не пожелал, – значит, и нет здесь разговора про то, что я-де показался ему ненравящимся. Не пожелал видеть и все тут»[203].
Чуть позже «произошла» еще одна встреча Н.В. Шинкаренко и Х. Ягуэ, теперь уже в неформальной обстановке. «В зиму с 1937 на 1938 год ездил я в Бургос. Вечером обедаю в ресторанной зале отеля “Дель Норте”, где я жил. Сижу один за свои столиком. И вижу, в залу вошел Ягуэ с каким-то своим офицером, тоже обедать. Я кончил раньше, и по расположению столовой выходило так, что мне надо было пройти перед столиком Ягуэ.
Иду… И он же не только генерал, но еще и начальник легиона, в котором я состою “теньенте”, – так я принял позу “смирно”, с неподвижно вытянутыми по швам руками, и повернул по уставному голову. На мне форма легиона; притом, без обычных в то время упрощений офицеров испанских, расстегивающих ворот рубашки, а по всем правилам и с галстуком защитным. Все ленточки орденские, что я носил, иностранные, – а это военному глазу заметно. И, всего видней: на рукаве нашивка трехцветная.
Что она русская, этого Ягуэ, понятно, не обязан знать. Но, что это явная иностранщина, так в глаза бросается. Значит, видел, обоими глазами видел, что вечером в ресторане проходит мимо него несомненнейший иностранный офицер. И в форме легиона. А офицеров иностранных, – кроме вечно отсутствующих итальянских капитанов, – в Легионе как будто бы трудно и встретить было»[204]. Ягуэ опять никак не прореагировал на появление иностранного офицера, что стало поводом для возмущения Шинкаренко.
Вскоре лейтенанта перевели сначала в запасную часть легиона инструктором, а затем, в конце 1938 г., в штаб регулярных марокканских войск, при этом в качестве основания было указано незнание испанского языка. Инициативы Шинкаренко и переговоры РОВСа так и не привели к образованию русской части в Испанском иностранном легионе.