[272]. Один из них оставил заметки о том, как оказался в армии республики: «Всю зиму сижу без работы. Пособия не получаю. Ночевать приходится в Армии спасения, питаться по бесплатным столовкам.
Дней 10 тому назад, я ел суп на Рю Антуан Бурдель. Подходит ко мне знакомый человек и говорит:
– Вас ждут. Есть дело. Приехал советский офицер генерального штаба и набирает в армию. Вы ведь бывший офицер?
Интересно. Поехали мы на Рю Шарль Фурнье, в тот самый дом, где в прошлом, кажется, году помещалась ночлежка. Никакого офицера генерального штаба там не оказалось. А встретил нас небезызвестный украинец[273], – сам собирающий ехать в Испанию.
Субъект этот обратился к нам с кратким словом:
– Господа, это последний звонок для русской эмиграции. Хотите вернуться в Россию и покончить с мытарствами, – поезжайте сначала в Испанию!
И начал сулить нам золотые горы: жалованье, обмундировку, сытую жизнь. Если ранят – немедленно эвакуируют в Россию. Если выживем, – после войны на казенный счет отправят в Россию.
Всего нас было 6 или 8 человек. Все безработные, бывшие военные.
Подумал я, и говорю:
– Я не коммунист, а демократ. За “Фронт попюлер” я готов драться. Поеду.
И все остальные согласились. Одни – потому, что есть нечего в Париже. А другие готовы были на карту поставить свою жизнь, – лишь бы иметь надежду на возвращение в Россию. Только один, К., сказал:
– А я еще подумаю.
<…>
Не теряя времени, секретарь украинца, некий Д-в, повез нас прямо в “Союз возвращенцев”, на Рю де Бюси.
В первой комнате устроено что-то вроде читальни. Сидело там несколько человек, пили чай, читали советские газеты. На стенах – красные флаги, серп, молот, портреты Сталина и Ленина.
По одному, нас стали водить в комнату секретаря, товарища Ковалева.
– Кто вы? Где служили? Чем родители занимались? Есть ли родственники в России?
И в таком духе длинный допрос, явно с целью выяснения политической благонадежности.
Одному Ковалев сказал: “Боюсь, не белый ли вы провокатор. Принесите завтра все документы – посмотрим тогда. И биографию свои напишите, с 17‑го года”.
Я врать не люблю, и все сказал: служил прапорщиком в таком-то полку. Воевал. Думаю, что если нужен, возьмут и таким, а скрывать прошлого не стоит: они всегда узнать могут.
Секретарь говорит:
– Хорошо можете ехать. Приходите завтра сюда, в 9 вечера. Мы вам денег на дорогу дадим и на вокзал доставим.
Пробовал я выяснить какие будут условия, но он только руками развел.
– Это там вам на месте скажут. Кажется, солдат на фронте получает 10 песет в день, а в тылу 7 песет.
Не сказал мне секретарь правды. Позже, уже на испанской границе, я встретил англичанина из “Интернациональной колонны”, который сказал, что так платят только испанцам. А иностранцы получают на фронте 5 песет в день, а в тылу 3 песеты… И добровольцы поэтому очень ропщут.
<…>
Сборы мои были недолги. Связал все свои вещи в узелок и на следующий вечер, как было назначено, явился в “Союз возвращенцев”. Тут товарищ Ковалев каждому из нас выдал под расписку по 50 франков, в качестве “подъемных”.
– Сейчас поедем на вокзал. Там, пожалуйста, по-русски не говорите.
Отвез он нас на вокзал Остерлиц и посадил в поезд, идущий на Перпиньян. Через четверть часа поезд тронулся, – мы даже не успели ничего съестного купить – так и ехали всю ночь голодные. Было нас 6 человек русских. В Лионе село еще 4 русских рабочих. Все остальные были французы или иностранцы – больше молодежь.
На следующее утро приехали в Перпиньян, – последний этап на пути в Испанию»[274].
Удивительно, но в годы войны на республиканской территории оказались три бывших генералов белых армий.
Уже упоминаемый нами Николай Владимирович Скоблин попал в Испанию с помощью советской разведки, он вместе со своими новыми советскими товарищами участвовал в создании республиканских партизанских отрядов и даже принимал непосредственное участие в некоторых диверсионных операциях в Каталонии и Валенсии. В 1938 г. при бомбардировке Барселоны авиацией националистов Скоблин погиб[275].
В испанские события оказался вовлечен и один из руководителей Корпуса Императорской Армии и Флота (КИАФ). Полковник П.П. Дьяконов, произведенный в генералы по КИАФу, являлся начальником парижского округа этой организации и по совместительству платным агентом ГПУ с 1922 г[276]. В начале 1930-х гг. генерала Дьяконова стали подозревать в связях с советской разведкой. После похищения советскими агентами генерала А.П. Кутепова в адрес Дьяконова прозвучали новые обвинения. Генерал отказался от должности начальника округа КИАФа и на какое-то время канул в неизвестность.
В марте 1937 г. Дьяконов объявился в Испании. Разъезжая в машине советского посла, он посещал линию фронта у Мадрида и Арагона. В республиканской Испании он был аккредитован в качестве военного корреспондента, а на деле выполнял задания советских спецслужб. В Испании Дьяконов находился до самого конца гражданской войны, а вернувшись во Францию, – даже не скрывал, что был на стороне республики. После оккупации Франции Германией в 1940 г. Дьяконов был арестован немцами, а затем передан советским властям. Скончался П.П. Дьяконов в СССР в 1943 г.
Третьим генералом-эмигрантом, служившим в республиканской армии, был Андрей Васильевич Есимонтовский. В годы Первой мировой войны он был офицером Императорской гвардии, а Гражданскую войну в России закончил в чине генерал-майора, командира Гвардейской дивизии армии Врангеля. В эмиграции генерал Есимонтовский активно участвовал в деятельности различных монархических организаций и не был замечен в связях с советской разведкой. Поэтому для многих эмигрантов служба Есимонтовского в республиканской армии стала неожиданностью. Он отправился в Испанию вместе с тремя другими русскими офицерами в конце 1936 г. Эта группа была сразу определена на командные должности и получила в испанском (республиканском) посольстве в Париже «“Сальвокондукто” – удостоверение личности, c просьбой “облегчить миссию”»[277]. Есимонтовский сначала служил наблюдателем при штабе 35‑й республиканской дивизии, затем стал начальником обоза. При его непосредственном участии была организована дивизионная школа. Зимой 1937 г. он тяжело заболел туберкулезом и вскоре умер[278].
Более заметную роль в республиканской армии играл полковник Владимир Константинович Глиноецкий. Еще до войны он вступил во французскую коммунистическую партию. Прибыв в Барселону летом 1936 г. и взяв испанский псевдоним Хулио Хименес Орхе, он стал одним из организаторов Арагонского фронта и позже начальником артиллерии фронта и членом военного совета республики. 27 декабря 1936 г., находясь с инспекционной поездкой на передовой, полковник Орхе попытался своим примером поднять в атаку республиканскую пехоту, но был убит[279]. Республиканцы похоронили его с почестями в Барселоне.
Трагичной оказалась судьба уже упомянутого нами русского летчика Михаила Андреевич Крыгина. Вступив в Испанский иностранный легион вместе со своими коллегами В.М. Марченко и Н.А. Рагозиным, он участвовал в войне в Марокко. Национальное восстание застало его на Мальорке. Он выполнил приказ республиканского командования и прибыл в Альказар. По ряду сведений, опасаясь за жизнь своей матери, оставшейся в СССР, и супруги, находившейся на Мальорке, он верой и правдой служил республиканцам[280]. В 1937–1938 гг. являлся начальником штаба эскадрильи, которой командовал советский военспец А.И. Гусев. По сведениям испанских историков, республиканцы не давали летать Крыгину, опасаясь, что он перелетит на сторону националистов, но, судя по воспоминаниям Гусева, благонадежность Крыгина не вызывала у него сомнений. По окончании войны Крыгин вместе с женой перебрался во Францию, где нашли приют многие уцелевшие республиканцы.
С эмигрантами-республиканцами случались и курьезные случаи. Один из них связан с капитаном Карчевским, служившим комендантом штаба XIV интернациональной бригады. В годы Гражданской войны в России он был петлюровским офицером, затем оказался в эмиграции во Франции. Вступив в интербригаду с целью «кровью искупить вину перед Родиной», он последовательно командовал взводом, батальоном, затем был назначен комендантом штаба бригады, а потом и 35‑й дивизии республиканской армии[281]. Этот вполне идейный борец с фашизмом отличился при нападении на тыл дивизии марокканской кавалерии. Собрав весь штабной персонал, включая поваров и нестроевых, он с двумя пулеметами занял позицию. Подпустив кавалерию на близкое расстояние, люди Карчевского открыли огонь. Марокканцы были обращены в бегство. На следующий день из Мадрида для выяснения всех обстоятельств дела прибыл советский военспец и попросил рассказать Карческого о победе. Он поведал ему следующее: «Я собрал всех, а как только занял позицию, смотрю… идут большевики, так я по ним…»[282]
Не все потенциальные добровольцы попали в ряды республиканской армии: некоторые были оставлены на местах для оказания помощи соратникам в Испании. Это подтверждается воспоминаниями К.С. Ружина: «В 1936 г. я записался ехать в Испанию, но меня не отпустили. Не думаю, что по возрасту (мне был 41 г.). Всю испанскую войну я по заданию партии переправлял всякие грузы через границу (иногда до 30 машин)»[283].
Участие добровольцев-эмигрантов в войне за республику достаточно широко освещалось советскими военспецами в воспоминаниях.