Я покинул Родину в ноябре 1920 году и проживал 16 лет во Франции работал все время. На постройках, в Испанию приехал добровольцем 11 декабря 1936 года. Имею в настоящее время в С.С.С.Р. братьев и сестер, проживающих в станице Гниловской на Дону.
Ф. Сафронов
10-I-39»[300].
Однако реальная возможность выехать в СССР была лишь у тех, кто представлял интерес для советских спецслужб.
3. Приверженность марксистской идеологии и рабочая солидарность – встречалась у добровольцев разного возраста. «Мы русские эмигранты и другие антифашисты различных национальностей, совершенно добровольно пришли на помощь испанскому пролетариату в опасный для него момент и мы доказали своей кровью бескорыстность наших своих намерений и действий», – писали члены Союза возвращения на Родину[301]. Другой доброволец – Николай Антонов отмечал: «Когда началась война в Испании я мечтал выехать в Испанию на помощь рабочему народу»[302].
На политических взглядах добровольцев стоит остановиться подробнее. Большинство русских эмигрантов, прибывших на помощь республике, уже в начале 1930-х состояли в национальных компартиях. Для примера – выдержки из автобиографий нескольких членов Союза возвращения на Родину: «В Союзе я приблизительно с 1930 г. С того же времени во Французской компартии»[303] или «В 1935 г. был принят во Французскую коммунистическую партию и избран секретарем русской партийной группы г. Лиона»[304]. Другие добровольцы были членами только Союза возвращения на Родину или же членами профсоюзов (во Франции – Confédération générale du travail). В целом по интербригадам 60 % добровольцев были членами компартий и комсомольских организаций, 33 % – беспартийными и 7 % – членами социалистических и социал-демократических партий[305].
Данные документа «Общие сведения по русским добровольцам»[306] очень поверхностно отражают политические пристрастия добровольцев: колонка «политические взгляды» почти не заполнена, в заполненных строках преобладают записи о членстве в профсоюзах и беспартийных товарищах.
При работе с документами штаба интербригад были выявлены документы, раскрывающие политическую надежность эмигрантов-бойцов интербригад. Уже упоминавшийся нами документ о численности русских эмигрантов на 29 ноября 1938 г. показывает следующие данные об их политической надежности:
Хорошая – 6;
Стабильная – 15;
Посредственная – 3;
Плохая – 14;
Очень плохая – 2;
Итого – 40 человек[307].
Несколько дополнительных документов знакомят нас с основными обвинениями в адрес находящихся под подозрением русских эмигрантов. Среди обвинений выявлено: троцкизм, анархизм, падение дисциплины, пьянство, подозрительное поведение, в одном случае – организатор белогвардейского кружка и еще один агент польского Генштаба[308]. Нетерпимость коммунистов и их советских покровителей к анархистам и троцкистам существенно осложнила борьбу с франкистами и привела к восстанию союзников в Барселоне в мае 1937 г. В ходе боев между республиканцами и объединенными силами троцкистов и анархистов в одной только Барселоне погибло 350 человек и еще 2600 были ранены[309].
Характеристики штаба интербригад на русских эмигрантов-добровольцев
Стоит сказать, что в ряде случаев обвинения были следствием оговоров или крайней подозрительности республиканской (читай – советской) контрразведки. Это нашло отражение в воспоминаниях А.И. Родимцева: «Я все время находился среди курсантов. Как-то мне сообщили, что двух русских белоэмигрантов, приехавших из Парижа, забрала контрразведка.
Мы уже работали вместе несколько дней, успели подружиться. Петро и Андрей – так звали этих товарищей, – жившие последнее время во Франции, были честные парни. Они хотели вернуться на Родину, в Россию. Их дорога на Родину лежала через Испанию. Я верил этим парням. И вдруг их в чем-то обвинили и арестовали. Не верилось, что они могут быть предателями. Нет, это просто ошибка. И я немедленно отправился разыскивать их.
Офицер особого отдела, к которому я обратился, встретил меня сухо: “Нам сообщили, что “французы” связаны с пятой колонной”.
– Кто дал сведения?
– Пришла анонимка.
– И только?
Офицер пожал плечами, немного подумал и вдруг, глядя мне в глаза, спросил:
– А вы ручаетесь за них?
– Ручаюсь.
На следующий день Петро и Андрей появились в арсенале. Работали они хорошо, старательно. Очень быстро в совершенстве овладели пулеметом “максим” и ушли на фронт. Андрей в борьбе за университетский городок был смертельно ранен. Его похоронили на окраине Мадрида. Петро вернулся на Родину, в СССР»[310].
Однако Александр Ильич вспоминал и о другом случае. Он рассказывает о военном советнике кавалерийского эскадрона дивизии Листера, капитане Андрее Савченко, стрелявшем в Родимцева. Савченко прибыл в Испанию по заданию лидеров военной эмиграции с целью «нейтрализовать лучших испанских командиров, комиссаров и советских добровольцев-советников»[311]. После ареста выяснилось, что под фамилией Савченко скрывался есаул Уральского казачьего войска Скрыпник (у Родимцева – барон Скрыпник). После суда Скрыпник был расстрелян. В рассказе о нем Родимцев сообщал читателем о подозрительной группе знакомцев Скрыпника, тоже из бывших белоэмигрантов, служивших в интербригадах.
В 1939 г. на территории Испании продолжало пребывать некоторое количество русских эмигрантов, ранее служивших в интербригадах. Были среди них и находившиеся под следствием – 23 человека. Из них: дезертиров – 5, недисциплинированных —3, пьяниц – 3, деморализованных – 3, троцкист – 1, скандалист – 1, дезертир в СССР – 1, нежелательный – 1, уголовник – 1, подозреваемый в шпионаже – 1, шпион – 1, опасный – 1[312].
Потери русских добровольцев в армии республики до сих пор отдельно не исследовались, обобщающих документов о них автором не выявлено. Существующие трудности с определением точного количества добровольцев также мешают делать какие-либо предположения о количестве убитых и раненых.
Заключение
1 апреля 1939 г. окончилась Гражданская война в Испании. Националисты одержали решительную победу. На карте Европы появилось еще одно государство с профашистским режимом. Каков же вклад русской эмиграции в эту кровавую братоубийственную войну? Попытаемся рассмотреть его военные и морально-нравственные аспекты.
Безусловно, мы не можем утверждать, что участие наших соотечественников коренным образом изменило ход войны. Небольшое количество добровольцев (по мнению автора, не более 600 с обеих сторон) не дает нам права утверждать обратное. Русские добровольцы глубоко переживали факт, что лишь немногие из эмигрантов смогли принять участие в войне. Со слов одного из добровольцев, они «ругали русскую эмиграцию, которая из двух миллионов состава выделила так мало добровольцев для борьбы с врагом»[313]. Но на это были и объективные причины. Многолетнее изгнание плачевно отразилось на материальном благосостоянии изгнанников. Зачастую в Испанию они отправлялись на последние сбережения; другие, несмотря на свое желание отправиться на войну, были вынуждены заботиться о своих семьях.
Говоря о вкладе эмигрантов в военные усилия сторон, необходимо помнить, что обе враждующие стороны остро нуждались в военных специалистах и потому услуги эмигрантов, обычно имевших военный опыт, были очень востребованы. На стороне националистов сражалось большее количество кадровых офицеров; их знания, выправка и боевой опыт нашли признание у франкистов. Не раз их офицеры говорили подчиненным: «Равняйтесь на русских – они старые солдаты». Кроме того, офицеры-националисты видели в русских добровольцах своих коллег. С другой стороны, не один из эмигрантов в армии Франков в годы Гражданской войны не смог подняться в звании выше лейтенанта легиона или рекете, и не командовал каким-либо отдельным испанским подразделением. Однако именно русские эмигранты заслужили в армии Франко наилучшую боевую репутацию из всех иностранных добровольцев, а Русский отряд продолжал находиться в армии националистов даже после вывода других иностранных частей.
Офицеры-эмигранты в республиканской армии, наоборот, смогли выдвинуться на ряд важных постов. Интересную оценку использования белоэмигрантов в республиканской армии мы находим у историков отечественных спецслужб: «Этот контингент интербригадовцев (белоэмигрантов. – Примеч. К.С.) с большой отдачей использовался в качестве руководителей и инструкторов военного дела в учебных центрах, старших в разведывательно-диверсионных группах, бойцов охраны важных объектов, а также военных переводчиков»[314].
Но где бы ни служили русские эмигранты: в штабе или на фронте, в республиканской армии или в армии националистов, – они везде честно и храбро выполняли свой долг, о чем свидетельствуют список погибших и воспоминания современников.
Оценить морально-нравственное значение участия русских эмигрантов в Гражданской войне гораздо сложнее. В первую очередь это связано с пониманием того, какие цели ставили перед собой добровольцы. В армии националистов своим участием они продемонстрировали готовность активной части военной эмиграции (то есть «пораженцев») продолжить борьбу с коммунизмом, подтвердили свою способность участвовать в современных войнах, доказали что за 16 лет изгнания русские офицеры не утратили лучших своих качеств – любви к далекой Родине, храбрости и чувства долга. Кроме того, присутствие в армии Франко русских добровольцев вызвало большой резонанс. Испанцы, да и представители других стран убедились, что «Россия – это не СССР, как это все почти здесь считали до их прибытия, и что русский и коммунист – не одно и то же!»