Образ Альказара в отображении противоположных сторон
Документ 1Отрывок из воспоминаний А.В. Эйснера[329]
Но что оказалось настоящей находкой для большинства редакций, подлинным газетным бумом – это осада толедского Альказара. Миллионы сердобольных мамаш и добродетельных девиц проливали горючие слезы над печальной участью благородных юношей, которые, презирая нестерпимый голод и невыносимую жажду и смиренно поручив себя покровительству Пресвятой Девы, предводительствуемые своими почтенными наставниками, стойко держались в ветхих развалинах древнего замка, осажденного кровожадными ордами безбожников.
Республиканцы осаждают Альказар
По возвращении из Мадрида Жан Ришар Блок, выступая как-то утром до начала первого сеанса в убогом кино XIV аррондисмана (округа) перед местным комитетом помощи Испании, назвал историю с толедскими кадетами величайшим достижением буржуазной пропаганды. «Даже мы с вами, – сказал он, – втайне жалели этих бедных молодых людей из приличных семейств, так мужественно переносящих продолжительную осаду со всеми ее лишениями. А ведь уж нам-то с вами следовало бы вспомнить, что генеральский путч начался восемнадцатого июля, то есть в разгар летних каникул, которые эта милая молодежь проводит, конечно, не в душном городе, а на модных морских курортах или под сенью родительских поместий». И действительно, когда войска «националистов» вошли в Толедо (а впереди всех в него ворвались Первый табор марокканских наемников во главе с сыном шейха, бывшим воспитанником Альказара, майором Мохаммедом Эль Мисаали и Пятая бандера Иностранного легиона, предводительствуемая другим «чистокровным испанцем» – капитаном Тиденом, которого агентство «Гавас», ничтоже сумняшеся, наименовало «германским националистом») и вызволили 1600 человек, выдержавших осаду за массивными стенами крепости, среди них альказарских кадетов, или, как их правильнее называть по-русски, юнкеров, оказалось всего лишь 8; зато жандармов было 600, офицеров разных родов войск – 150, учеников армейской гимнастической школы – свыше 150, фалангистов – 60, фашистов прочих мастей – 31 и даже еще 15 каких-то «независимых». Остальные – немногим менее шестисот – были женщины (некоторые с детьми), причем значительная часть насильственно уведена в виде заложниц из ближайших к Альказару кварталов.
Само собой понятно, что накопление в подвалах замка оружия и продовольствия производилось заблаговременно и продолжалось вплоть до самого мятежа. Один из героев, отсидевшихся за несокрушимыми стенами, выложил журналистам подтвердившую это характернейшую деталь: «Подготовляясь к восстанию, мы захватили с толедской оружейной фабрики миллион патронов, которые восемнадцатого июля правительство с опозданием приказало отправить в Мадрид».
Номер журнала «Часовой», посвященный Альказару
Трудновато осажденным приходилось только с водой, трудновато, но не катастрофично, ибо когда дипломатический корпус, выступивший посредником, предложил выпустить из Альказара женщин, детей и глубоких стариков, гарантируя их безопасность, командовавший бунтовщиками полковник Москардо отказался даже вести переговоры. Поскольку ни от голода, ни от жажды находившиеся в осаде не умирали, общие их потери, если учесть, что она длилась два месяца, были ничтожны. Впрочем, в какой-то газете мне однажды попалась заметка, с прискорбием сообщавшая, что в Альказаре пал смертью храбрых от шальной пули доблестный офицер, отличившийся в 1934 году при подавлении астурийского восстания. Мне еще подумалось, что пуля, видно, была не совсем шальная и нашла виновного, – ведь в Астурии офицер мог отличиться только жестокостью…
Конечно, вскоре после того как Первый табор «регуларес» и Пятая бандера «терсио» пронеслись по разрушенным толедским улочкам и, освободив жандармов, перекололи всех до единого оставшихся в госпитале раненых республиканцев, а заодно сестер, санитаров и врачей, трогательная легенда о цвете испанского юношества, готовившегося безропотно положить животы своя на алтарь отечества, была за изношенностью и ненадобностью немедленно забыта. И тогда освободившиеся авторучки поспешно занялись новой актуальной темой: они принялись сдавать Мадрид.
Документ 2Статья Н. Белогорского «Чудо Альказара»[330]
Это, – для тех, кто в свое время, на Пасху 1918 г., входил с Денисовым в освобожденный от красных Новороссийск; 2 августа, с Деникиным, в Екатеринодар; 17 июня 1919 г., во взятый Врангелем Царицын. Для всех, кому еще хоть снятся свои победы.
Вчера, – 27 сентября 1936 г., частями 8‑й испанской дивизии взят, наконец, город Толедо и освобожден Альказар!
Радуемся чужому? Что ж, иронию мы и заслужили и не заслужили, – но не об этом сейчас разговор. И Альказар, как уже писалось в «Часовом», все-таки и воистину не чужой нам.
Сейчас еще невозможно знать, как 8-я дивизия брала вчера Толедо. Но, как бы блестяще ни шли ее полки, какие бы победы ни были совершены ее частями, все-таки в Толедской победе замечательным, единственным, чудесным, никогда не бывшим, является защита Альказара военным училищем, испанскими кадетами.
Я сказал: никогда не бывшее. И это – не преувеличение. Кадеты держались в Альказаре с конца июля и вот были выручены 27 сентября, – два месяца. Это много.
Вообразите, что нас с вами оставили бы оборонять, скажем, Ростовский вокзал в день ухода Корнилова; и мы, – окруженные со всех сторон, отрезанные от всего мира, – додержались бы до той Пасхальной ночи, когда в Ростов ворвался авангард дроздовцев.
Когда был убит Войнилович…
Тоже немногим больше двух месяцев.
Верно, история знает сидения более долгие. Крепостные сидения.
Но, во-первых, Альказар ведь никакая не крепость. Вы видели фотографии? Так, квартал домов. Побольше, чем наши кварталы Михайловского или Павловского училищ. Сложнее, может быть, чем Кремль. Но, все-таки, только квартал: никак не укрепленный для обороны.
В сущности, даже непонятно как красные, с их артиллерией, даже с тяжелой артиллерией, подкопами и минами, не снесли его с лица земли уже давно: весь Альказар от крыш до погребов. Так чтобы ничего не осталось, – одна сплошная воронка!.. Прямо: Божье чудо.
Это первое. Второе же то, что никогда, никогда, никогда не бывало долгих оборон, долгих сидений в войне гражданской.
Мы, военные, хорошо знаем почему: потому что вообще тяжко быть окруженным, а в войне гражданской, самой жестокой из всех войн, – в войне, где для некоторых, вот для нас, нет плена, – людей особенно неудержимо тянет к своим. К массе, к войску. Самая мысль о том, что тебя отрежут, окружат, да еще вот так в тесную, становится ужасной и сразу же понижает энергию, – может быть до нуля.
Сколько часов оборонялись от большевиков наши училища в Петербурге? И сколько дней выдержал Московский Кремль?
Правда, нашим юнкерам не за кого было и класть свои головы. Не за Керенского же?..
Но все-таки было это для гражданских войн законом, как будто неизменным: без осад вообще; и без долгих оборон; тем более, – без оборон геройских. Их не сыскать ни у нас, ни полтораста лет тому назад в Вандее; ни еще дальше, у английских кавалеров, ни у кого.
Разве что защита Зборожа от Хмельницкого. Помните, в «Огнем и мечом»? Но, это уже очень далеко.
А так скорее и легче можно себе представить, что эти испанские кадеты взяли и пробились бы сквозь кольцо красных к своим, – за сто, за двести, за тысячу километров! В боях и в огне, – Корниловский поход. Но, выдержать на месте: среди обгорелых стен, на пятачке, куда тюком с аэроплана промахивались; в подземельях и в погребах!..
Небывало и непостижимо.
Слава коменданту Альказара, подполковнику Москардо; слава офицерам; слава кадетам.
И слава дамам, испанским женщинам, которые выдержали эту беспримерную осаду!
Вы читали в газетах, как пробовали их «спасти»? То есть: чтобы они ушли, бросили бы своих мужей, сыновей, женихов, братьев.
Как явился сначала с уговорами какой-то капитан Рохо, бывший преподаватель в училище, переметнувшийся к красным. Так в стиле наших русских Свечиных, Егоровых, Клюевых…
Как после него приходил священник? Как приезжал под Альказар чилийский посланник?
Им обещали всякую безопасность, всякую неприкосновенность за порукой всего дипломатического корпуса в Мадриде. А они не захотели слушать: остались в вонючем дыму разрывов, под струями бензина, – (хитроумная выдумка красных, чтобы лучше поджечь), – на подкопе, – в царстве всяческого убийства.
И с перспективой рабоче-апашского надругательства впереди, – в случае если мужчины не выдержат. Вот уже подлинно: for better, for worse, for weal and for woе, until death us do part[331]).
Но мужчины – белые мужчины – выдержали.
И еще как!
Об этом хорошо рассказывает корреспондент парижского «Эксельсиора», побывавший не в Альказаре, – там никто не был, – а на товарищеских завалах под его стенами.
Беру из этого рассказа три момента.
Первый: белый аэроплан сбросил тюки с парашютами. Неудачно, мимо. Только один зацепился за стену.
– Смотрите, они сейчас будут доставать. – Это объясняет добровольный гид красноармеец.
И действительно, минуту спустя показалась голова кадета. Рука, – к драгоценному тюку.
Его сейчас же ссадили красною пулей. Ведь близко: в десятках шагов.
А красноармеец объявляет дальше:
– Подождите, это еще не конец. Они еще попробуют, потому что они здорово изголодались.
И пятеро осажденных, один за другим, пробовали подобраться к сброшенной с неба посылке. И никто не достал: были ранены или убиты.
Теперь момент второй.
А на красной баррикаде и сыто, и пьяно, и весело: тэ-эс-эф.
В честь французского гостя уловил Париж: Мориса Шевалье, Жозефину Бэкер, негритянскую знаменитость. И, – тоже хорошая выдумка, – решили угостить парижским мюзик-холлом осажденных.
Для того, чтобы там лучше было слышно, чтоб ни одного слова не пропало, поставили целых два громкоговорителя, на Альказар раструбами. На-те, слушайте!..
Там голод; бухаются снаряды, дети, – может быть, вот этим разрывом раненые дети кричат.
А кругом расселись обезьяны: ждут, когда попадет им в лапы добыча, и издеваются, шлют в подарок Жозефину Бэкер:
– «J’ai deux amours»!..
И момент третий.
13 сентября, в 11 часов утра, двое красноармейцев подобрались под самую стену Альказара, – в то время еще были стены.
С зажигательными гранатами. Изнутри по ним ударили из пулемета. Один из красноармейцев убит. Другой бежал назад, за свое укрытие; и оттуда, не знаю почему, – может быть, братом ему был убитый или особо близким приятелем, – взмолился к белым:
– Не стреляйте! Дайте подобрать товарища.
И оттуда, из Альказара, в ответ послышался начальнический, господский голос:
– Брось оружие и выходи перед баррикаду! Станешь смирно и попросишь у меня разрешения убрать тело.
Красноармеец вышел и стал, – руки по швам и казенный товар, каблуки вместе; рапортовал:
– Господин офицер, прошу о разрешении вынести тело убитого товарища.
И когда услышал:
– Можешь убирать, – тогда убрал.
Поняли? Почувствовали? И разве это не наше? Не наших старых полков, не наших корпусов, не нашего корнетства?
Вечно офицерское. И недаром Альказар обороняли кадеты, – будущие офицеры. Другим бы не оборонить.
Сейчас Альказар освобожден. Освобожден имперский город Толедо. Завтра, – похоже на то, – с помощью Божией, будет освобожден Мадрид.
А наши города? С русскими именами?..
Неужели же навсегда, совсем и до конца умерла и не вернется к нам наша сила?
Сила Корнилова, сила Маркова и Дроздовского, сила Врангеля?..
И если надо для этого чудо, – то Боже, сотвори Твое чудо над нами! Как в Альказаре.
Документ 3Стихотворение «Ответный удар» князя Н. Кудашева
Нам скажут: чужая победа,
Чужого похмелья угар.
Неправда! Нам близок в Толедо
Отбивший врага Альказар.
Мы первыми подняли знамя
И первыми вынули меч.
Изгнания годы за нами
И горькая слава предтеч.
Начало – в кубанских станицах.
В Толедо – преддверье конца…
Всех верных зовут причаститься,
Отчизне отдавших сердца.
Понятными нам письменами
Чеканится белая быль —
Готовность идти за вождями
На плаху и ранний костыль.
Как Белой Идеи победа,
Как первый ответный удар,
Да здравствует наша победа,
Да здравствует наш Альказар!
1936
Документ 4Альказар (из письма)[332]
Мне многое пришлось видеть в Испании, и впечатлений накопилось много, но бесспорно самое сильное впечатление именно от Альказара. Помню, как за его осадой внимательнейшим образом следили мы из Маньчжурии. И тем не менее далеко не все подробности я знал. Я например думал, что Альказар – это крепость внутри города, вроде нашего Кремля. А ведь это просто дом, один только дом, правда большой, крепко построенный дом, сооруженный в качестве крепости еще римлянами и достроенный готами и арабами, с глубокими массивными подвалами. И этот один дом в течение семидесяти шести дней сопротивлялся всей соединенной силе зла всего мира.
Мы подъехали к Альказару со стороны города. Кругом все руины и щебень. Два с половиной месяца его громили в упор мощной артиллерией, сначала 155-миллиметровыми орудиями, а потом 240-миллиметровыми. Кроме того, часть зданий снесена подведенной под него миной.
В воротах развалин нас встретил сухой седой человек, лет под 50 – гид. Говорит только по-испански и, когда мы удивились этому, он пояснил, что он один из защитников Альказара и потому, хоть он и не знает ни одного языка, именно ему было поручено быть гидом в этом месте.
Мы спустились в подвалы Альказара. Вот место, где разорвалась бомба, убившая такого-то числа столько-то людей. Вот огромные пробоины, которые сделаны 10-дюймовыми орудиями, стрелявшими по Альказару день и ночь. Тут наш гид показывает дыру в стене, через которую пуля однажды ударила в его шлем и отскочила в стену – «по милости Матери Божией», которой они непрестанно молились во все дни осады. Вот примитивная глиняная печь, сделанная ими в глубине подвала из щебня после того, как были разрушены все кухни и все печи в доме. Тут женщины пекли хлеб для всех 1900 защитников и обитателей Альказара из муки, которую солдаты достали в начале осады, во время одной вылазки в городе. Вот подвал, где доставали воду, медленно сочащуюся из камня. Воды защитники получали по три четверти литра на человека в день. Умываться не приходилось. Вот длинные подземные коридоры, где скрывались женщины и дети. Когда красные предложили защитникам Альказара выпустить женщин и детей, но они отказались все до единого; они понимали, что перед ними не человеческий противник, а страшная дьявольская сила, с которой нельзя вступать в переговоры, которой нельзя верить и полагаться на снисхождение и великодушие которой ни в какой мере нельзя. Спаси их, Господи, за то, что они так верно поняли природу дьявола – отца лжи.
Они были без священника. Красные прислали им однажды одного патера в качестве парламентера – уговаривать их сдаться. Патер был красный (были такие), они категорически отказались, но просили священника отслужить им мессу, исповедать и причастить их, чтобы приготовить к смерти. Патер начал их исповедовать, но не мог, ибо кончалось время данное ему для выполнения поручения. Тогда он совершил общую исповедь и причастил их всех…
Нам показывали место, где два врача делали операции раненым. Это тоже в темном подвале, освещенном только лампочкой, в которой они жгли лошадиный жир. Почти все время осады они питались мясом лошадей и мулов, потому что других продуктов не было. Там почти в полной темноте делались операции.
Тут же около этого лазарета – капелла с изображением Божией Матери, где утром и вечером защитники собирались на молитву.
Наконец вас приводят в кабинет командира Альказара, генерала Москардо, где на стене записан его разговор с сыном по радиотелефону. Красные захватили в Толедо младшего сына генерала Москардо, шестнадцатилетнего мальчика. Старший сын генерала был уже убит во время высадки испанских войск из Марокко в Испанию. Красные вызвали по телефону генерала Москардо. Его мальчик обратился к отцу: «Папа, они говорят, что если ты не сдашь Альказар, они меня расстреляют». «Что же делать, сын. Положись на волю Божию. Я не могу сдать Альказара и предать всех, кто доверился мне здесь. Умри достойно христианина и испанца». «Хорошо, папа. Прощай. Обнимаю тебя. Я скажу перед смертью: да здравствует Испания! Слава Христу – Царю». Он так и сделал.
Я еще сдерживался, чтобы не плакать в этой комнате. Я видел, как у Великого Князя судорожно двигается лицо. И даже сейчас, когда я пишу это, чувствую, как клубок подступает к горлу. Вспоминаются Авраам, которому дал Господь высочайшую честь быть прообразом Бога Отца и Исаак – прообраз Христа в их готовности к такой же вот жертве.
А ведь этот расстрел мальчика одобрял и поддерживал тогда почти весь мир. Воистину, большевиков нельзя превзойти в жестокости, но в подлости их превзошли многие.
Генерала Москардо еще несколько раз вызывали к телефону и издевались над ним, производя выстрел перед аппаратом, как будто свидетельствуя о расстреле. На самом деле мальчика расстреляли в этот день поздно вечером. Когда генерал Москардо узнал о расстреле, он только сказал: «Теперь я знаю, что Альказар никогда и ни при каких условиях не сдастся».
Мы поднялись из подвалов во двор. Гид, переживающий, вероятно, уже в тысячный раз всю эпопею и вдохновляемый нашим сочувствием и нашими волнениями, рассказывает, как под конец осады красным удалось сделать глубокую траншею под холмом, на котором стоял Альказар, как заложили они там семитонную мину и взорвали холм. Многие европейские радиостанции уже с торжеством возвещали по всему миру, что наконец-то покончено с этим гнездом бунтовщиков и после никому не нужного героизма эта горсть мальчишек юнкеров и солдат-легионеров закончила свое существование, как и нужно было ожидать, в крови и развалинах. Тотчас после взрыва, в дыму и пыли поднятой им, красные со всех сторон бросались к Альказару, уверенные, что они уже не встретят сопротивления. Но из подвалов, из трещин, из расщелин, запыленные, задымленные, оглушенные, пораненные все до одного вылезли защитники Альказара. Красные уже подняли красный флаг над самой большой кучей мусора, главенствующей над всеми холмами. Но юнкера и легионеры вытеснили их назад, развалины героического дома снова были в руках белых. Пять дней после того пытались юнкера сорвать со своей высоты красный флаг. Тридцать человек отдали этому делу свою жизнь. Красные обстреливали эту точку и днем и ночью под прожекторами. Тем не менее на пятый день кому-то удалось сбросить красный флаг.
Между прочим, убитых в Альказаре, так как там не было священника, хоронил во время осады сам генерал Москардо, по аналогии с капитаном корабля в дальнем плавании, совершающим обряд похорон. Он сам прочитывал над каждым убитым погребальные молитвы.
Тут же видна широкая дорога, по которой альказарцы бежали навстречу войскам, подошедшим для их освобождения. Нельзя без волнения на все это смотреть. Правда, Владыко, несмотря на всю растленность и греховность, земля наша все еще очень свята, раз на ней есть еще такие точки героизма.