В государстве будущего – царстве Божьем – стирались границы между земным и небесным, создавались новая земля и новое небо. Оно определялось под маркером «царство Божье», было, по сути, религиозным эквивалентом нравственного государства. Принципиально важно, что в идеальном будущем государстве преображалась и природа человека.
Общая классификационная схема типов государства в христианском понимании выстраивалась следующим образом. Первый тип государства – государство языческое. В нем господствует сила, а ценностно-целевые функции заключаются в доминировании сильнейшего. Второй тип государства – государство закона. Бог дает людям через Моисея высший закон, имплементируемый в государственном законотворчестве. Третий тип государства – государство благодати. Возможность перехода к нему открывается с пришествия Христа. Народы, получив откровение, стремятся в той или иной степени в соответствии с ним строить и государство. Однако их нравственный уровень чаще всего оказывается не таковым, чтобы дух откровения было бы практически реализовано. В качестве отдельного – четвертого типа государства – может быть выделено антихристово государство. Оно строится на сознательном выборе в пользу зла и антропологии античеловека. Пятый тип государства соотносится с установлением царствия Божьего. Иоахим Флорский соотносил его с третьей ипостасью Троицы – Святым Духом, подчеркивая духовноцентричный принцип построения данного типа государственности[73].
Самодержавие как теократическая модель
Религиозная модель государственного устройства традиционно характеризуется как теократия. Однако в отношении того, что следует понимать под теократией, исторически произошла определенная подмена, деформирующая принципиально содержание самой теократической системы. Различия в трактовках такие же, как и в дискуссиях о дефиниции государства, где сталкиваются взгляды на него как на институт и как на социальную оболочку организации общества. Один подход состоит в попытках представить теократическую модель как обожествление власти верховного правителя или всей элитаристской группировки. Под теократией в этой версии понимается либо власть сакрализуемого императора – живого бога, либо власть жреческой касты – по сути, иерократия. Следствием такого подхода стал взгляд на теократию как на частный случай системы недемократического государства, радикальный вариант антидемократизма[74].
Второй подход утверждает понимание теократии в качестве модели государства, организованной на принципах божественных установлений. Эти установления касаются не только функционирования высшей власти, но и всех сторон общественного бытия – экономики, культуры, образования, быта. Теократия в данном понимании может соотноситься и с автосубъектной системой властвования, и с демократией. Различия зависят от соответствующей теологической платформы. Исламский Ближний Восток дает в этом отношении примеры такого рода различий – монархическая Саудовская Аравия и республиканский Иран. Две теократических системы, одна из которых апеллирует к традиции монархизма, другая – к демократии.
Видным сторонником второго подхода к раскрытию понятия «теократия» выступал, в частности, русский историк и общественный деятель А. В. Карташев[75]. Его проект состоял в «тотальной христианизации», оцерквлении жизни общества и преобразовании государства во всеобщую церковь. Для характеристики данной системы жизнеустройства им использовалась дефиниция «христократия». Она соотносилась в христианской историософии с переходом от эпохи Римской империи к пятому мировому царству в пророчестве Даниила, управляемому самим Христом. Современную же модель секулярного безрелизного государства, лишенного «мистических, божественных начал церкви» А. В. Карташев оценивает как опасную ересь. При этом в Карташевском понимании быть сторонником теократии в современных условиях означает быть демократом[76].
В отличие от обращенной к прошлому мифологической сакрализации власти, религиозная основывалась на переносе «золотого века» в параллельный мир, на Небеса. Политическое «Царство» объявляется проекцией предвечного «Царствия». Бюрократическая система Византии строится в соответствии с ангельской иерархией престола Господа. Конструируется идеальный прототип земного государства – «небесный Египет», «небесный Вавилон», «небесный Иерусалим» (в православном сознании он, по сути, являлся «небесным Кремлем») и т. п.[77] Царю небесному соответствовало его политическое преломление в образе царя земного. Политический режим есть земная проекция Божьего царства. Ни в одной из религий небесное государство не представлено в виде республики. Принцип демократии противоречит самой идее Бога как высшего существа, а потому предполагающего иерархическую государственную модель. Таким образом, республика есть аномальное политическое явление с точки зрения религиозной традиции. Не случайно республиканцы, в противоположность монархистам, провозглашались левыми, при том что левая сторона в христианской космологии однозначно оценивалась как дьявольская.
Высшие политические институты были не только зеркальным отражением небесной власти, но и мостом, связующим горний и дольний мир. Их демонтаж, как, например, разрушение Иерусалимского храма и роспуск иудейской жреческой корпорации, воспринимался в качестве утраты данной связи. Надежды на ее восстановление становились ведущим мотивом апокалиптических утопий. Кстати, символика распространенной на Ближнем Востоке архитектуры плоскостной крыши истолковывалась как отсутствие моста, связующего с небесными сферами, тогда как христианские конусообразные постройки подчеркивали его существование. В католической теологии еще от Августина Блаженного наметилась тенденция противопоставления «града Небесного» и «града Земного», что привело в конечном итоге к отпадению последнего от религиозной идеи. Напротив, на православном Востоке имело место слишком близкое сведение друг к другу царствия и царства, приведшее к квазирелигиозному коммунистическому утопизму[78].
Происхождение слова «богослужение», обозначаемого буквально «служба Господа», указывает не только на жреческую литургию, но и на религиозный смысл политической деятельности. Основой мировоззренческой революции Нового времени являлась «теория двух истин», чья решающая роль в уничтожении традиционного общества пока еще недостаточно выяснена. Прежде политический режим являлся одним из уровней единой космологической иерархии. Бог венчал пирамиду государственности. Высшую власть в Древней Руси представлял не князь, а непосредственно Велес (к имени божества восходит происхождение самого слова власть). Князья и жрецы выступали лишь полномочными представителями небесного повелителя. «Теория двух истин» в политическом смысле вела к отрицанию небесных уровней иерархии. В результате земные полномочные представители провозглашались верховными правителями. Таким образом, «теория двух истин» являлась идейной предпосылкой формирования абсолютизма.
Русское самодержавие не являлось, как считают многие авторы, системой цезерепапизма, ибо в нем светский компонент отнюдь не превалировал над духовным. Царь, прежде всего, выступал в качестве религиозной фигуры, а уже затем светским повелителем.
Слова Христа «Не вы меня избрали, а я вас избрал» стали политической аксиомой построения православного государства. В письме константинопольского патриарха Василию I утверждалось: «невозможно христианам иметь Церковь, а царя не иметь» (впрочем, современные российские христиане без него каким-то образом обходятся). Византийский иериарх напоминал московскому князю о царских обязанностях созыва соборов, поддержки церковных правил и борьбы с ересями[79]. Религиозная принадлежность указывалась в титулах августейших особ: французский король титуловался «христианнейшим», испанский – «католическим величеством», английский – «защитником веры», австро-венгерский – «апостолическим», а московский царь – «православным». Сорок вторая статья Основных законов Российской империи определяла вероисповедальный принцип монархов: «Император, яко Христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры и блюститель Правоверия и всякого в Церкви Святой благочестия». Таким образом, неправославный император был бы попросту незаконен. По народным представлениям, «Без Бога свет не стоит, без Царя земля не правится»; «Нельзя земле без Царя стоять»; «Без Царя земля – вдова»; «Государь бать-ко, земля – матка». Исходя из представления о невозможности православным обходиться без царя, после расстрела в 1918 году императорской семьи, крестьяне Костромской губернии выдвигают нового царя из собственной среды.
Согласно толкованию византийского права, император совмещал в себе все прерогативы епископов, на основании чего его церковные распоряжения имели каноническую силу. Уже Константин Великий разъяснял священнослужителям свой статус: «Вы, епископы, – заведующие внутренними делами общества верующих, я – поставленный Богом епископ вне его». Император Лев Иконоборец подчеркивал папе Григорию II, что выступает одновременно и священником, и светским владыкой[80]. В праздничные и воскресные дни василевс восседал на левой стороне трона, оставляя место справа Христу, присутствие которого символизировал положенный на сидение крест. Ритуал миропомазания при коронации монархов также указывает на их священнический сан. Российский император входил в алтарь особыми царскими вратами и причащался перед святым престолом наряду с прочими священнослужителями. А. С. Пушкин поведал забавный анекдот о том, как вошедший в алтарь Е. И. Пугачев сел на церковный престол, полагая, что он и есть престол царский