[245]. Таким образом, старообрядчество выражало национально-традиционалистский аспект русской идеи. В противоположность староверам Никон заявлял: «Я хоть и русский, но вера моя и убеждения – греческие»[246].
Изобличение никонианства
как антихристовой ереси
Никониане обвиняли своих противников в обскурантизме, те, в свою очередь, усматривали за никоновскими нововведениями «латинскую ересь», а в более глубинном измерении – сатанинский культ. Троеперстие старообрядцы представляли как скрытую форму хулы на Бога в виде кукиша, атихристовой печатью, символизирующей лжетроицу: дьявола, Антихриста, лжепророка. Отрицание двуперстья трактовалось как еретическое сомнение по поводу догмата о двуединой природе Христа. Двусоставный четырехконечный крест никониан определялся как «латинский крыж», лишенный сакральности христианской символики. Четвертование ангельской песни аллилуйя рассматривалось как нарушение священной троичности. В изъятии из символа веры слова «истинного» старообрядцы усматривали сомнение никониан в истинности Господа, а удаленный из словосочетания «Рожденно, а не сотворенно» союз «а» мыслился как тот самый «аз», за который многие готовы были погибнуть. Амвон, перестроенный из четырехстолпного (четыре евангелия) в пятистолпный, расценивался как обозначение папы и четырех патриархов. Замена русского «белого клобука», перешедшего на Русь как реликвия святости духовенства из падших христианских царств на «рогатую колпашную камилакву», воспринималась как свидетельство подчинения официальной церкви рогатому дьяволу. В отказе совершения коленопреклоненной молитвы старообрядцы уличали грех гордыни и лености[247].
Никонианская иконопись обличалась Аввакумом как прельщение миром плотским против царства духовного: «Есть же дело настоящее: пишут Спасов образ Еммануила; лице одутловато, уста червонная, власы кудрявые, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же и у ног бедры толстыя, и весь яко нем-чин брюхат и толст учинен, лишо сабли той при бедре не писано. А то все писано по плотскому умыслу: понеже сами еретицы возлюбиша толстоту плотскую и опровергоша долу горняя. Христос же Бог наш тонкостны чювства имея все, якоже и богословцы научают нас. Чти в Маргарите слово Златоустаго на Рожество Богородицы; в нем писано подобие Христово и Богородично: ни близко не находило, как ныне еретицы умыслиша. А все то кобель борзой Никон, враг, умыслил, будто живыя писать, устрояет все пофряжьскому, сиречь понеметцкому. Яко-же фрязн пишут образ Благовещения Пресвятыя Богородицы, чреватую, брюхо на колени висит, – во мгновении ока Христос совершен во чреве обретеся! Посмотри-тко на рожу-ту, на брюхо-то, никониян окаянный, – толст ведь ты! Как в дверь небесную вместиться хочешь! Узка бо есть и тесен и прискорбен путь, вводяй в живот. Нужно бо есть царство небесное и нужницы восхищают е, а не толстобрюхие. Воззри на святые иконы и виждь угодившия Богу, како добрыя изуграфы подобие их описуют: лице, и руце, и нозе, и всякие им находящия скорби. А вы ныне подобие их переменили, пишите таковых же, якоже вы сами толстобрюхих, толсторожих, и ноги и руки яко стулцы»[248]. Таким же образом порицалось античная премудрость: «Виждь, гордоусец и алманашник, твой Платон и Пифагор: тако их же, яко свиней, вши съели, и память их с шумом погибе, гордости их и уподобления ради к Богу»[249], Согласно Аввакуму, и Платон, и Пифагор, и Аристотель, и Диаген, и Гиппократ – все за свои мудроствования угодили в ад, что ожидает и их последователей[250].
Теологический спор продолжили историки: одни полагали, что ошибки совершили русские переводчики греческих рукописей, другие, что сами греки модифицировали древние тексты, которые в неизменном виде сохранились в русском православии. По-видимому, каноническими являлись обе формы православного богослужения. На востоке Византии наиболее распространенным был иерусалимский церковный устав, составленный святым Саввой Освященным, а на западе преобладал Студийский или Константинопольский устав, который в процессе христианизации греки экспортировали на Русь. Но в самой Византии со временем был унифицирован Иерусалимский устав, а атрибуты Студийского устава московской патриархии стали трактоваться как русские нововведения[251].
Три шестерки
По популярным на Руси пророчествам, гибель истинно православного царства должна была произойти в 1666 году, в связи с приходом в мир Антихриста, власть которого на земле продлится до 1669 года. Историософская старообрядческая концепция, построенная на основании профетических мотивов, таких произведений, как «Кириллова книга», предполагала поэтапное падение православия в мире. Через 1000 лет по приходу Христа оковы, наложенные на дьявола архангелом Михаилом, пали, и сатанинские силы повели массированное наступление на христианский мир. В 1000 году от Р.Х. пал Рим, принявший еретический догмат «филиокве». Еще через 600 лет погибло православие в малоросском крае, оказавшемся пораженным ересью униатства. Еще через 66 лет суждено было погибнуть последней православной державе – Московской Руси, что связывалось с приходом «сына погибели» в мире[252].
В ожидании апокалипсических событий люди на три года забросили пашенные работы, покинули избы, каялись друг перед другом в грехах, постились до смерти, одев белые рубахи и саваны, ложились при наступлении каждой ночи в гробы и ждали конца света.
«Древян гроб сосновый,
Ради меня строен,
В нем буду лежати,
Трубна гласа ждати;
Ангелы вострубят —
Из гроба возбудят и т. д.»[253]
Именно в 1666 году в Москве заседал Вселенский собор патриархов, который осудил старую русскую веру, что в понимании «ревнителей древлего благочестия» явилось свидетельством духовного прихода Антихриста в мир. Иные, во избежание Анти-христова плена, предпочитали сожжение на костре: матери сжигали себя с новорожденными младенцами, братья и сестры прыгали в пламя, взявшись за руки, сгорая, плакали от радости обретения вечного царства. До 90-х годов XVII века в гарях покончило с собой более 20 тыс. старообрядцев. Звучали призывы «спалить» всю Русь всероссийским пожаром[254]. Апологетика самосожжения представлена в посланиях Аввакума: «И оттоле двадесяте три лета и пол-лета и месяц по се время безпрестани жгут и вешают исповедников Христовых. Оне, миленькие, ради пресветлыя, и честныя, и вседетельныя, пренсисчетныя и страшныя Троица несытно пуще в глаза лезут, слово в слово яко комары или мушицы. Елико их бол-ши подавляют, тогда болши пищат и в глаза лезут: так же и русаки бедные, пускай глупы, рады мучителя дождались, – полками во огнь дерзают за Христа Сына Божия-света. Мудры блядины дети греки, да с варваром турским с одново блюда патриархи кушают рафленыя курки. Русачьки же, миленькия, не так, – во огнь лезет, а благоверия не предает! В Казани никонияня тридесять человек сожгли, в Сибире столко же, в Володимере шестеро, в Боровске четыренадесять человек, а в Нижнем преславно бысть: овых еретики пожигают, а инии, распальшеся любовию и плакав о благоверии, не дождався еретическаго осуждения, сами во огнь дерзнувше, да цело и непорочно соблюдут правоверие, и сожегше своя телеса, душа же в руцс Божии предавше, ликовствуют со Христом во веки веком, самоволны мученички, Христовы рабы. Вечная им память во веки веком! Беда миру бедному пришла: не пить чаша – в огонь посадят и кости пережгут; а пить чаша скверная сия – в негасимый огнь ввержену быть и в век нескончаемый в плачь. Ну, как же христианам нам быть? Приклони-тко ухо-то ко мне и услыши глаголы моя, – право не солгу. Чево себе ищу, тово ж желаю и тебе. Аще не хошещь в стень сию итти Господа ради своего, а в существо пойдешь же. Сиречь: стень – огнь сей онаго огня, иже хощет поясти сопротивныя: сей огнь плоти снедает, души же не коснется; оный же обоя язвит в неистление»[255]. Чтобы избежать греха суицида, самосожженцы ставили на засов зажженную свечу и застилали пол соломой таким образом, что при первом же толчке в дверь падающая свеча приводила к пожару.
Обнаружение Антихриста
Лжетроица – змий, зверь и лжепророк – столковывалась как триумвират, соответственно, дьявола, Антихриста («царя лукавого») и патриарха (или папы). Факт прихода Антихриста в 1666 году не вызывал сомнения, но затруднение вызвал вопрос о его персонифицированном воплощении. Иногда в старообрядческой среде под таковым подразумевался Никон[256]. Но большинство сошлось на мысли, что Никон – лишь предтеча Антихриста («Хобот Антихриста»[257]), соответствующий третьей ипостаси в лице лжепророка. Аввакум приходил к заключению: «А о последнем антихристе не блазнитеся, – еще он, последней чорт, не бывал: нынешния бояре ево комнатныя, ближний дружья, возятся, яко беси, путь ему подстилают, и имя Христово выгоняют. Да как вычистят везде, так Илия и Енох, обличители, прежде будут, потом антихрист во свое ему время. А тайна уже давно делается беззакония, да как распухнет, так и треснет. Еще после никониян чаем поправления о Христе Исусе, Господе нашем»[258].
Восторжествовало мнение, что с 1666 года Антихрист царствует духовно. Но, как доказывал дьякон Федор, Писание говорит о его чувственном приходе, которому еще только предстоит осуществиться. Иные (как инок Авраамий) усмотрели в христианских расчетах старообрядцев ошибку, заключавшуюся в ведении отсчета от Рождества Христова. Сатана был скован на тысячу лет в день Христова Воскресенья, следовательно, пришестви