Социализм и община. Общеизвестна дискуссия между сторонниками марксистской и народнической версий социализма на природу русской общины (феодальный анахронизм или ячейка социализма). Еще Т. Мор был вдохновлен информацией о феномене славянской «задруги». Одним из наиболее убежденных коллективистов являлся Г. Бабеф, что фиксировалось в наименовании возглавляемой им организации – «Община равных». Но среди социалистов имелись и приверженцы принципов индивидуализма. К таковым относились, к примеру, Ш. Фурье и Л. Фейербах, трактовавшие социализм как реализацию антропоцентристского подхода[299].
Социализм и частная собственность. Не только в советском идеологическом катехизисе, но еще у Т. Мора и Ж. Мелье отрицание частной собственности являлось основополагающим принципом конструирования общества будущего[300]. Напротив, К. А. Сен-Симон не находил дихотомического противоречия в социальном статусе буржуазии и пролетариата, объединяя обе категории в единый класс – «индустриалы». Институт частной собственности сохранялся в моделях социалистического устройства Ш. Фурье, Р. Оуэна, П. Прудона. Хотя последний притом заявлял, что «любая собственность есть кража», и усматривал в ее генезисе этическую несправедливость. Прудон также разрабатывал проект отмены денег (мютюэлизм). Им был даже предпринят эксперимент по созданию банка, выплачивающего трудящимся специальные боны, предназначенные заменить собой денежные знаки[301].
Социализм и национальный вопрос. Оппонентом К. Маркса, отстаивавшего интернационалистское понимание природы коммунизма, выступил Ф. Лассаль, придерживавшийся национальной версии[302]. В продолжение линии последнего А.М. ван ден Брук заявлял, что каждый народ строит свой собственный социализм[303]. В рамках истории ВКП (б) интернационалистскую парадигму олицетворял Л. Д. Троцкий, национал-большевистскую – И. В. Сталин. По мнению М. С. Агурского, дифференциация народом коммунистов и большевиков отражала реальное соперничество соответственно интернационалистского и почвеннического крыла партии[304].
Социализм и религия. Если Л. Блан, К. Маркс, П. Прудон являлись воинствующими атеистами, то многие другие представители социалистической мысли апеллировали в обоснование социализма к религиозной традиции. Даже Ф. Энгельс, имевший по сравнению с К. Марксом более толерантное отношение к религии, обнаруживал много общего в коммунистической и христианской идеологии. Еще более определенно высказывались на этот счет как представитель социалистического движения К. Каутский, так и клира от обновленческой церкви А. И. Введенский, оценивавшие Христа как революционера-коммуниста[305]. Вполне коррелируется с социалистической фразеологией высказывание Иоанна Златоуста: «Всякая сбереженная вещь отнята у нуждающегося, ибо не может быть один богат, без того, чтобы другой был непременно беден»[306]. Утопизм позднего средневековья Т. Мора, Т. Кампанеллы, Т. Мюнцера, Д. Уиклифа восходил к истолкованию в социалистическом духе текста Евангелия. В новое время П. Леру, которому общественная мысль обязана самим термином «социализм», идентифицировав его с христианством, стал основателем распространенного в Западной Европе движения «христианского социализма»[307]. В новейшей истории коммунистическая идея подверглась модификации в рамках сложившегося внутри католической церкви направления – «теологии освобождения», получившего особую популярность в Латинской Америке[308]. Обычным явлением партизанской войны в Сальвадоре, Гватемале, Никарагуа было нахождение во главе «красных» отрядов католических священников.
Социалистический атеизм не являлся безверием, а представлял собой квазирелигиозную утопию. Марксистская циклическая триада ««пещерный коммунизм» – эксплуататорское общество – посткапиталистический коммунизм» представляла собой трансформацию схемы историософии грехопадения от «золотого века» к новому обретению царства духа святого, должному стать завершением истории. Без эсхатологической перспективы коммунистическое движение лишено смысла. Теория революции является сублимацией архетипа мечты обретения рая. Неслучайно Т. Кампанелла назвал свою утопию Городом Солнца, что должно было вызывать ассоциации с солнечной мистериальной метафизикой «золотого века». Даже К. Маркс, бывший принципиальным противником христианской атрибутики, создал свой имидж в соответствии с образом Зевса, что отвечало провозглашенному еще в эпоху Великой Французской революции намерению заменить мистическую религию потусторонней сферы рационалистическим культом материального мира. Если традиция христианского апокалипсиса представляла собой правую, то коммунистический утопизм – левую эсхатологическую перспективу. Последнее не в меньшей степени, чем первое, является ценным вкладом в арсенал истории человеческой мысли.
Навязываемый СМИ современный стереотип сводится к оценке коммунизма как профанического и абсурдного учения. Популярным приемом антикоммунистической критики служит цитирование О. Бисмарка, заявившего: «Социализм в одной стране построить можно, но надо выбрать страну, которую не жалко». На практике склонный к метафорическим высказываниям канцлер построил государственную систему со значительными квазисоциалистическими элементами. О. Уайльд обращался к социализму, поскольку находил его эстетически привлекательным[309]. Французские экзистенциалисты видели в нем бунт против объективизации, необходимости, законов, «прыжок в царство свободы». Они признавались, что сначала объявляли себя коммунистами, а лишь затем начинали читать литературу коммунистических теоретиков. Но если не акцентировать внимание на частных случаях, коммунизм, начиная с социальной утопии Платона, возник как замысел организовать общественное устройство на принципах Разума. Дихотомия капитализма и коммунизма проецировалась как антитеза хаоса и космоса. Плановая система являлась метафизическим выбором в пользу разума. По этой причине даже группа русских космистов во главе с К. Э. Циолковским и В. И. Вернадским усматривали в коммунистической системе силу, способную реализовать выдвинутые ими планетарные проекты[310]. Большой популярностью в 1920-е гг. пользовались федоровские общины, представители которых идентифицировали религиозную философию общего дела, обретения человечеством бессмертия и освоения вселенной с коммунистической идеологией[311].
Коммунизм как религия интеллектуалов
В разное время в рядах компартий состояли такие видные представители мировой интеллектуальной элиты, как М. Андерсен-Нексе, Л. Арагон (один из руководителей французской компартии), А. Барбюс, М. Бенавидес, И. Р. Бехер, Ж. Блок, П. Вайян-Кутюрье (редактор «Юманите»), Я. Гашек, Н. Гильен, Р. Гуттузо (член ЦК итальянской компартии), Т. Драйзер, А. Камю, П. Ланжевен, П. Неруда, П. Пикассо, Дж. Родари, Ж. П. Сартр, Г. Фает, Ю. Фучик, Н. Химкет, П. Элюар и др. Много пишется о антикоммунистической пражской весне 1968 года и гораздо менее о том, что в том же году под коммунистическими знаменами в Париже развернулись массовые студенческие беспорядки, переросшие в баррикадные бои. Уже в первые десятилетия реализации советского исторического эксперимента коммунистическая идея пользовалась большой популярностью, доходящей до апологетики СССР, в среде интеллектуальной элиты мира. Вопреки мнению ряда современных авторов, в Гражданскую войну в интернациональных формированиях Красной Армии сражались не только бывшие военнопленные, но и граждане, сознательно отправившиеся в Россию для участия в революционной борьбе. Кроме интернационалистов из стран Четверного союза и самоопределившихся регионов Российской империи, на стороне большевиков воевали группы выходцев из Франции, Бельгии, Канады, Италии, Югославии, Румынии, Персии, Китая, Индии, Кореи, Монголии, Вьетнама. При РКП (б), наряду с объединениями, сформированными из бывших пленных, были организованы французская, англо-американская, итальянская, румынская группы. В связи с празднованием 50-летия Октябрьской революции орденами и медалями СССР были награждены 3409 иностранных граждан – участников Гражданской войны.
Далеко не один Дж. Рид оказался под впечатлением мессианского масштаба задач Октябрьской революции. Стихи И. Бехера «Привет немецкого поэта РСФСР» являлись типичной формой рефлексии западной интеллектуальной элиты российских событий. Уже в 1920 году вышла книга Б. Рассела «Теория и практика большевизма», написанная под влиянием размышлений во время путешествия по Советской России, она содержала как критику, так и указания достоинств социализма. Выдающийся философ, математик, лауреат Нобелевской премии по литературе рассматривал социализм как необходимую ступеньку прогресса человечества.
Несмотря на критику советского эксперимента, содержащуюся в «России во мгле» (1920), Г. Уэллс называл Октябрьскую революцию «одним из величайших событий в истории», которая «кардинально изменила все мировоззрение человечества». Великий английский фантаст писал: «Именно в России возникает кусочек того всемирного планового общества, о котором я мечтал»[312]. Уэллс выступал с резким осуждением антисоветизма У. Черчилля и стал одним из инициаторов движения «Руки прочь от Советской России!».