Шаг к такому развитию мы замечаем уже и теперь. Современное поколение женщин имеет в своих рядах представительниц этого отрадного движения; остается только желать, чтобы обстоятельства жизни не тормозили его, не мешали женщине стремиться к той благородной цели, которая делает человека царем всего существующего. Знание, – как говорит Бэкон, – и притом правильно организованное, – прибавим мы от себя, – становится могуществом.
Глава третья
Условия, содействующие изменению человеческой породы
При заботах об улучшении породы человек имеет в виду: 1) потребность усовершенствования здоровья; 2) потребность усовершенствования физических качеств и 3) потребность усовершенствования умственных и нравственных качеств.
Все эти потребности так естественны, что каждый из родителей, сознательно или бессознательно, заботится об их осуществлении на своем потомстве. Эта забота, однако же, далеко не всегда бывает успешна именно потому, что, с одной стороны, понятие об этих требованиях не всегда бывает правильно и часто превратно; с другой стороны, средства к выполнению их остаются мало или вовсе неизвестными. Всякий человек естественно желает здоровья и себе и своему потомству, но далеко не всякий хочет и умеет пользоваться теми правилами науки, при которых сохранение здоровья наиболее возможно. Сплошь и рядом, подобно тому, как личным здоровьем жертвуют для житейских удовольствий, точно так же при женитьбе чаще имеют в виду другие побочные выгоды и удобства брака, а не здоровое сложение будущей матери.
Относительно красоты можно сказать, что о ней заботятся больше, чем о здоровье, но и здесь цель не всегда достигается. Понятие о красоте до такой степени индивидуально, что нередко красота, признаваемая одним, считается другим за безобразие. Возьмите, например, калмычку или татарку: в своей среде они могут считаться красавицами, а в нашем обществе признаются чуть не уродами. Точно так же пикантная красота нашей светской барыни, с ее бледным личиком и сухощавым сложением, для купеческого вкуса будет ниже всякой посредственности.
О вкусах не спорят, говорит пословица. У каждого народа и даже у каждого сословия идеал красоты не только бывает различен, но и изменчив, смотря по времени и по степени развития нации или сословия. При всем том, как вообще в понятии об изящном должно существовать нечто общее, определенное, на чем должна сходиться большая часть индивидуальных вкусов, так точно должна существовать известная доля определенности и в понятиях о человеческой красоте. Здоровье есть тоже понятие относительное; несмотря на то, мы различаем человека больного от здорового, крепкого от слабого: точно так же, при всех вариациях и уклонениях личного вкуса, нельзя не отличить существо красивое или некрасивое.
Во всяком случае, истинная красота при симметрии и изяществе сложения должна быть неразрывна с здоровьем. Красота, идущая в ущерб физиологическому отправлению членов или органов, не должна считаться истинной красотой, точно так же, как, напр., понятие о красоте костюма должно быть сообразно с понятием о его пригодности. Мы не будем несправедливы, если непомерную шнуровку или необъятные кринолины и шлейфы сочтем за безобразие. Точно так же не будем несправедливы, если современный вкус в женской красоте, основывающийся на неестественной бледности (малокровии) и тонкости членов в ущерб их развитию, назовем вкусом извращенным, как вкус китайцев относительно дамских ног. Слишком малая и узкая головка, несмотря на всю грацию, которую желали бы в ней отыскать, не будет хороша, потому что в ней помещается мало мозгу. Чахоточная женщина, несмотря на всю прелесть и выразительность ее блестящих глаз и нежность румянца, не может служить представительницей женской красоты, точно так же, как разлагающийся рябчик не может служить образцом вкуса этой птицы, хотя до тех и других есть много охотников.
Как образец более выработанного вкуса касательно человеческой красоты, мы можем взять красоту греческую и римскую. При взгляде на древние статуи, каждый увидит в них не только полную гармонию сложения, но и совершенное развитие каждого органа в отдельности. Греческая и римская головка нравится нам не только по своей пропорциональности, но и по развитию черепа, свидетельствующему о развитии мозга. Широкий череп с выпуклыми висками и открытым лбом всегда будет красивее плоского, узкого или длинного черепа, если бы даже последний относительно лица и туловища был сложен и пропорционально.
Точно так же, почему мы восхищаемся красивым торсом, например, Венеры Милосской, Медицейской, Юпитера или Аполлона Бельведерского и пр.? Потому, что этот торс служит выражением полной гармонии физиологической жизни. Взглянем ли мы на мускулы, на устройство грудной клетки, таза, на груди и пр., и мы видим, что здесь каждая часть и каждый орган как бы просятся исполнить свою функцию и обнаруживают скрывающуюся в них полную гармоническую жизнь. Отнимите у Венеры одно какое-нибудь качество, напр., представьте, что грудная клетка ее площе, или что таз уже, тогда впечатление совершенно изменится. Такая Венера, несмотря на ее прекрасную головку, будет внушать не восхищение, а грустное, тяжелое чувство, какое внушают нам вообще болезни и недостатки человеческие.
Если бы мы привыкли отдавать себе отчет в своих впечатлениях, то во многих случаях поняли бы, почему внешность одного человека производит на нас приятное впечатление, а другого – отталкивающее. Симпатии и антипатии наши не безотчетны и кажутся нам такими только потому, что процесс умозаключения, основывающийся на тех или других признаках человека, происходит слишком быстро, неуловимо. Относительно физической красоты слово – «нравится» и «не нравится», произносимое нами часто безотчетно, всегда имеет свое основание. Полнота и правильность жизни, где бы и в чем бы они ни проявлялись, всегда производят приятное впечатление, и, наоборот, болезненность, угнетение, страдание вызывают впечатление грустное. Вследствие этого мы чувствуем симпатию преимущественно к тем лицам, в которых как физическая, так и нравственная жизнь выражается полнее и гармоничнее, точно так же, как мы больше склонны наслаждаться цветущей природой (весной), а не заглохшей и скованной зимними морозами. При половых вкусах это безотчетное влечение к цветущей жизни проявляется еще сильнее. Пластическая красота, с пробивающейся наружу кипучей жизнью, во всяком гораздо легче вызовет чувство любви, чем красота на увядшем или сраженном болезнью теле. В этом отношении половой вкус руководится более или менее замаскированным, даже не сознаваемым, но совершенно естественным чувством (чутьем), указывающим на большую соответственность избираемого лица для половых целей. В каждом человеке, как и в животном, существует половой инстинкт, замаскированный розовыми красками в виде сердечных отношений, инстинкт весьма деятельный и в высшей степени важный, потому что он служит рычагом для продолжения рода всего живущего. Помощью его природа указывает человеку на одну из главных физиологических целей и незаметно подводит его к этой цели, окружая ее ореолом любви и нравственных отношений.
Но одним инстинктом полового влечения природа достигла бы только целей размножения, без дальнейшей гарантии качества размножаемых продуктов. Нужно было вложить человеку такое чувство или такое стремление, которое бы отыскивало факторов для произведения более совершенных индивидуумов, стало быть, более удовлетворяющих цели размножения. Поэтому вместе с инстинктом полового влечения у человека существует стремление к обладанию существом более совершенным, т. е. более здоровым, правильно сложенным и развитым и, стало быть, красивым.
Таким образом, понятие о человеческой красоте, тесно связанное с инстинктом половой любви, при половых влечениях основывается на пригодности или непригодности человека к размножению рода. Следовательно, с этой точки зрения чувство человеческой красоты должно вытекать из понятия о степени здоровья рассматриваемого индивидуума, о полноте и совершенстве его физиологической и моральной жизни, и, следовательно, вкус, отыскивающий красоту вне здоровья, должен считаться вкусом неестественным.
Древние эстетики очень хорошо поняли условия идеальной красоты; поэтому каждое их изображение представляет не только пропорциональное развитие всех частей человеческого тела, но вместе с тем указывает на более совершенное и вместе с тем пропорциональное физиологическое отправление этих частей. Эта олицетворенная в мраморе нормальная физиологическая жизнь, дышащая силой и здоровьем, – жизнь, при которой ни один орган не развился и не действует в ущерб другому, – и служит душой художественного произведения.
Мы не хотим сказать, чтобы понятие о красоте было совершенно тождественно с понятием о здоровье. Много людей могут считаться совершенно здоровыми, но некрасивыми, потому что тонкая пропорциональность и гармония частей не составляют еще необходимого условия здоровья. Но, с другой стороны, истинная красота без здоровья, т. е. без нормального устройства и отправления всех органов тела, существовать не может. Выходя с этой точки зрения, можно установить общий идеал человеческой красоты, к которому следует подводить все личные вкусы.
Потребность усовершенствования умственных и нравственных качеств также свойственна человеку, как и потребность усовершенствования здоровья и красоты. Но и здесь точно так же, как и во вкусах, нравственное чутье у различных наций и сословий, смотря по степени их развития, бывает различно. В общем итоге, однако же, массы неизбежно стремятся к тому, чтобы поднять уровень своего умственного и нравственного развития. Эта цель достигается как индивидуальным умственным трудом, так и наследственной передачей выработанной, таким образом, способности к этому труду при благоприятствующих половых сочетаниях. В силу этого требования, при устройстве брачных союзов, большею частью имеются в виду степень нравственных и умственных качеств выбираемого лица, благородство и развитость породы. Насколько эта потребность может выполняться путем наследственности, мы показали в предыдущей главе.