Для характеристики интенсивности противоестественного отбора интересно вымирание в некоторых странах такой культурной расы, как евреи. В Германии евреи принадлежат исключительно к городскому населению и притом к более зажиточным слоям его. Это доказывается тем, что в Берлине, где в 1910 году евреи составляли не более 5% всего населения, на их долю пришлось свыше 30% всех уплаченных населением подходных налогов. В Бадене в 1908 году евреи составляли 1,3% всего населения и платили 8,4% всего поимущественного и 9,0% всего подоходного налога. Также особенно значительно участие евреев в составе высшей интеллигенции. В 1907 г., когда евреи составляли 1% всего немецкого населения, среди врачей было 6% евреев, среди адвокатов 15%, среди университетских профессоров около 14%, а на медицинском факультете даже 16,8%. При таких условиях понятно, что неомальтузианское движение охватило немецких евреев особенно сильно, и сокращение деторождения сказалось у них всего ранее. Ленц сообщает следующие данные о количестве детей на каждый барк по двум главным областям Германии:
Ленц считает, что цифры для 1920 года преувеличено высоки, так как на этот год пришлась послевоенная «эпидемия браков»; притом же число эмигрантов-евреев, преимущественно малокультурных и многосемейных, было после войны особенно высоко, и, значит, на коренную семью немецких евреев в 1920 году приходилось менее одного ребенка. И все же размножаемость евреев в Богемии и Моравии по Галассо еще ниже; здесь она еще до войны (1913 г.) спустилась до 12,9 в год на тысячу способных к деторождению женщин! Грубер считает эту цифру самой низкой цифрой рождаемости в какой бы то ни было расе.
Если мы вспомним, что по Груберу для сохранения равновесия в данной группе населения требуется не менее 3,75 рождений на каждый брак, то станет ясным, что евреи в Германии, представляющие особенно культурную и особенно зажиточную группу, обречены на вымирание в течение немногих поколений.
И такая же судьба стоит перед всякой другой обособленной группой населения, которая по своему культурному уровню легко доступна для мальтузианской пропаганды. Ни один народ, ни одно государство, ни одно правительство не должны забывать об этой опасности. Нельзя безнаказанно вычерпывать наиболее культурные наследственные задатки из населения. Природа не признает ничего противоестественного и на противоестественный отбор реагирует вырождением культивирующего его народа. Так погибли многие культуры, так может погибнуть и наша. Но эта гибель будет отнюдь не «естественной смертью» расы или «Западной Фаустовской культуры», как предпочитает выражаться Шпенглер, а прямым самоубийством.
В некоторых странах этот самоубийственный процесс продвинулся особенно далеко. Так для Франции особенно опасно не то, что здесь совсем или почти совсем приостановился прирост населения, и даже не то, что наиболее культурные слои населения перестали размножаться. Опасно то, что сократился прирост крестьянского населения, которое в других странах служит резервуаром, пополняющим вымирающее население городов; притом же наиболее предприимчивые генотипы из этой крестьянской массы в течение последнего столетия после великой революции мало-помалу уже перебрались в город. В этом отношении положение нашей страны гораздо лучше. Наш земледельческий класс еще продолжает интенсивно размножаться, и сравнительно слабая селекция среди него со времени «освобождения крестьян» еще далеко не успела выкачать из него ценные генотипы в города. Но переживаемый нами революционный период, вероятно, значительно ускорит оба эти процесса.
Процесс вырождения культурных народов может быть приостановлен, если размеры угрожающе опасности будут своевременно осознаны широкими слоями населения и если на эту опасность будет обращено должное внимание в общей социально-экономической государственной политике. Политические деятели и политические партии должны проникнуться тем убеждением, что если они желают строить прочно, а не только для одного или двух ближайших поколений, то они должны заботиться о том, чтобы и в последующих поколениях те генотипные элементы, которые им представляются наиболее ценными, были представлены достаточно полно. Соответствующая расценка групп населения может быть произведена только политическими партиями и государственной властью. Наука может лишь в одном отношении оказать здесь содействие; а именно она может в той мере, как это вообще возможно при современном соотношении наших знаний – разъяснять, поскольку те или иные высоко оцениваемые государством свойства и способности тех или иных групп населения являются врожденными, наследственными, и поскольку они являются результатом только воспитания и внешних условий, а потому и не имеют действительной генетической ценности.
Если государственная власть расценит таким образом наследственные качества тех или иных групп населения, то она, конечно, может определенными мероприятиями поставить ценные группы населения в условия, благоприятные для повышенной размножаемости. Надо только помнить, что одним улучшением материального благосостояния данной группы, нельзя добиться вполне благоприятных результатов. Необходимо, чтобы улучшение благосостояния связывалось с наличностью определенного числа детей. Характер таких мероприятий уже намечен руководителями евгенического движения в различных странах. Но успех их зависит в значительной степени от того, насколько избранные группы населения сами проникнутся сознанием своего долга перед будущими поколениями и не поддадутся искушениям мальтузианства. При наличности сознательного отношения к своему долгу со стороны наиболее ценных групп населения распространение облегчающего жизнь мальтузианства среди менее ценных групп населения не должно встречать препятствий. Известное значение может иметь также и сегрегация или стерилизация резко дефективных элементов населения; но к этой мере еще долгое время придется относиться с большой осторожностью.
Более подробное изложение евгенической политики не входит в задачи настоящей статьи. Я хотел здесь только показать, что для сохранения Homo sapiens необходим определенный отбор. Естественный отбор, игравший руководящую роль в эволюции всего органического мира и у первобытного человека, под влиянием культуры ослабляется и даже извращается противоестественным отбором. Настало время, пока еще не поздно, заменить его разработанной сознательно по определенному плану системой искусственного евгенического отбора. Впервые в истории человечества культура достигнет своего расцвета при наличии определенных знаний относительно громадного значения отбора. Неужели оно не сумеет воспользоваться этими знаниями?!
Н. К. КОЛЬЦОВ
ГЕНЕТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ПСИХИЧЕСКИХ ОСОБЕННОСТЕЙ ЧЕЛОВЕКА
Речь на годичном заседании «Русского Евгенического Общества» в январе 1923 года
Глава I
Введение
Одной из самых важных очередных проблем евгеники является изучение психических особенностей человека. Когда-нибудь мы, вероятно, будем в состоянии разложить психические особенности на отдельные наследственные элементы – гены – и для каждого человека определять более или менее точную и более и менее полную генетическую формулу его психики. Для евгеники такие генетические формулы будут иметь, конечно, гораздо большее значение, чем те формулы, к составлению которых наука стоит теперь всего ближе. Хотя теперь мы еще не в состоянии написать генетической формулы даже для пигментации волос, глаз и кожи человека, но для млекопитающих животных мы далеко продвинулись вперед в генетическом анализе этого признака, и уже в настоящее время мы можем многое распространить и на человека.
Но даже в том случае если бы окраска волос человека нам была настолько же ясна, как окраска шерсти морской свинки, все же при определении евгенической конституции человека она почти не играла бы никакой роли, так как на основании всего, что мы знаем до сих пор о сцеплении между пигментацией и евгенически ценными или вредными признаками, вряд ли можно придавать очень большое значение наследственным особенностям пигментации. Совершенно иначе обстоит дело с наследственными особенностями психики: здесь каждый элемент может подлежать евгенической оценке с той или иной точки зрения.
Что касается изучения наследственных особенностей психики у человека, то до сих пор мы знаем еще очень мало. Только по отношению к резким формам психических заболеваний и аномалий имеются попытки написать генетические формулы: шизофрении маниако-депрессивной паратимии, эпилепсии и т. д. Но для евгеники особый интерес представляли бы не столько эти резкие и довольно редкие аномалии, сколько легкие уклонения от нормы (психопатии) и такие психические особенности, которые вполне укладываются в норму здорового человека, являясь лишь расовыми особенностями и отличиями людей, стоящих на разном уровне психических способностей. Именно выработке плана генетического анализа этих не выходящих за пределы «физиологического здоровья» психических особенностей и посвящено дальнейшее изложение.
Когда биологу приходится говорить о психике, он должен предварительно ясно определить свое отношение к вопросу о взаимной связи между явлениями физическими и психическими. Как натуралист он не может, конечно, отрицать реальность явлений психических, которые являются первым и наиболее близким для нас содержанием нашего сознания. Если биолог желает воздержаться от каких бы то ни было метафизических построений, то он обязан строго придерживаться «эмпирического параллелизма» и допускать наличность непрерывной цепи объективных физических явлений, известному участку которой соответствуют явления, субъективно воспринимаемые нами как психические. Задача современного натуралиста ограничивается тем, чтобы установить причинную связь между всеми явлениями физической параллели.
Конечно, каждый биолог стремится к тому, чтобы совершенно обособить область своего объективного исследования от субъективной психологии и воздерживаться при этом даже от всяких психологических терминов. К сожалению, при настоящем состоянии наших знаний, это нам еще не удается. Я утверждаю это совершенно определенно, хотя и приветствую все попытки в этом направлении, в особенности учение И. П. Павлова, заменяющегося объективную психологию – физиологией головного мозга. Прежде всего, мне кажется еще совершенно не установленным, чтобы те процессы, которые мы с субъективной точки зрения называем психическими явлениями, объективно протекали исключительно в нервной системе. Нет ли в этом широко распространенном в настоящее время учении некоторой доли того же увлечения, с которым древние философы объявляли седалищем души печень, сердце и т. п.?